Бремя прошлого - Элизабет Адлер

Карета «корой помощи» увезла Лайэма в больницу, где его сразу же взяли на операционный стол.

Хирург сказал Финну, что у Лайэма несколько ножевых ран и что он должен его немедленно оперировать. Финн рассказал полиции о случившемся, и полицейские послали за матерью Лайэма.

Лилли ворвалась в дверь с расширившимися от ужаса глазами и остановилась как вкопанная, увидев Финна.

– Простите меня, Лилли, – мягко заговорил он. – Лайэм все еще в операционной. Пока ничего не известно. Хорошо, что я оказался поблизости и помог ему.

– Вы помогли моему сыну?

Она опустилась на стул, и в ее глазах Финн увидел недоверие.

– Не забывайте, Лилли, кто он. Я люблю его не меньше вашего.

– Как вы можете его любить? – с мукой в голосе проговорила она. – Вы с ним даже не знакомы. Я его вырастила. Одна я имею право о нем заботиться. Я одна люблю его. Я пережила с ним все его детские болезни. Я одна всегда была рядом с ним.

Она бросила на Финна убийственный взгляд.

– Как вы смеете говорить, что любите его так же, как я? Этот мальчик – моя жизнь.

Охваченная ужасом, она стала ходить по коридору.

– Кто он? Где он? Я убью его своими руками. О, почему, почему… Почему он это сделал?

Финн пожал плечами в поисках ответа.

– Может быть, просто грабитель. Потребовал денег, а Лайэм ему отказал.

Лилли недоверчиво взглянула на Финна.

– А вы случайно оказались как раз там, прогуливаясь по Дансету. Как раз тогда, когда Лайэм шел по этой улице. Какое замечательное совпадение, Финн! Даже слишком замечательное, как мне кажется.

Финн снова пожал плечами.

– Во всяком случае, счастливое совпадение, сказал бы я. Но не время и не место продолжать здесь наш старый спор. Подумаем о Лайэме.

Они уселись напротив друг друга и стали молча ждать. Через полчаса вышел хирург и сказал, что одно глубокое ранение задело правое легкое Лайэма, другое прошло в желудок, к счастью не повредив жизненно важные органы, хотя и пришлось купировать несколько внутренних кровотечений и позаботиться о других, менее серьезных ранах. Они сделали все, что могли, и теперь все зависит от выносливости его организма.

Им позволили взглянуть на Лайэма. Они стояли по обе стороны кровати, глядя на его мертвенно-бледное лицо. «Он выглядит таким юным и таким беззащитным, снова как маленький ребенок», – грустно подумала Лилли.

– Спи хорошо, мой дорогой, – проговорила она, наклоняясь для поцелуя.

Финн отвез ее домой, на Маунт-Вернон-стрит, и она пригласила его зайти.

– Думаю, мы должны кое-что обсудить, – заметила она.

Усевшись в библиотеке Джона, по обе стороны догорающего камина, они смотрели друг на друга и вспоминали тот вечер, когда Финн пришел сюда под предлогом беседы с Джоном, чтобы повидать Лилли. Вспоминали также и о том, как началась их связь.

Она откинула голову на холодную темно-красную кожу подголовника кресла, глядя на то, как Финн наполнял стаканы бренди.

– Выпейте это, – сказал он, – и вы почувствуете себя лучше.

– Я хочу знать, почему вы собирались встретиться с моим сыном, – потребовала ответа Лилли.

Финн вздохнул.

– Мы знакомы уже некоторое время. И, как я полагаю, стали хорошими друзьями.

Цвет ее лица напоминал пепел в камине, когда она продолжила свои вопросы.

– Но почему вы именно теперь решили с ним подружиться? После того, как прошли все эти долгие годы?

– Потому что он и мой сын тоже.

Она бросила на него какой-то безысходный взгляд.

– Вы хоть раз задумывались о том, как все могло обернуться? Разве вы не помните, как я сказала вам, что забеременела? Неужели вы действительно не в состоянии вспомнить то, что произошло? Что вы сказали? Что сделали в тот вечер? Вы отказались от своего сына, Финн. И утратили все права на него. Вы заявили, что он не ваш и что никто никогда не сможет доказать обратное. Так позвольте же мне теперь сказать вам, Финн: что вы тогда сказали, правильно. Лайэм – сын Джона Портера Адамса, и никто никогда не докажет, что это не так. В ту ночь вы лишились каких-либо прав на него. Я его мать, и вы никогда не отнимете его у меня, даже если мне придется сказать ему правду.

Она встала и подошла к двери.

– А теперь вы можете уйти из моего дома, из моей жизни и из жизни моего сына. Я больше никогда не захочу вас видеть.

Лилли ушла от него, шагая вверх по лестнице, ни разу не оглянувшись. Он понял, что теперь, наконец, все кончено. Мести не будет, а если бы она и состоялась, то не была бы сладкой. Они оба проиграли и теперь окончательно потеряли друг друга.

Он вышел из дома Лилли и снова направился в больницу. Там Финн долго смотрел на лицо сына.

– Поправляйся, мой дорогой мальчик, – сказал он, в первый и в последний раз в жизни поцеловав его в щеку. И ушел от них навсегда.

50

Лилли была почти рада решению Лайэма не возвращаться в Гарвард. Три месяца в больнице и еще два домашней реабилитации превратили его в типичного инвалида, и она теперь могла заботиться о нем, баловать и во всем ему потакать, сколько душе ее было угодно. Он совершенно не запомнил нападавшего и недоумевал, размышляя о причинах нападения.

– Почему именно я, мама? – спрашивал он, и она отвечала ему не менее неопределенно:

– Наверное, какой-нибудь грабитель.

С наступлением весны Лайэм сказал, что ему хотелось бы поехать в Италию, и она с радостью приняла эту идею. Лилли подумала, что это должно быть ему полезно. И, кроме того, тогда он был бы далеко от Финна, хотя тот и не делал никаких попыток с ним увидеться. Она даже не рассказала Лайэму, что именно Финн спас ему жизнь.

Они отплыли в Неаполь через несколько недель и там долго путешествовали по озерам в автомобиле с шофером. Лайэм жил своей мечтой. Он пожирал глазами пейзажи и их краски, как все художники накапливая их в тех особых отделах мозга, откуда впоследствии их можно будет извлечь, возвратившись в зимний Бостон.

Они сняли многокомнатный номер в роскошной гостинице «Вила д'Эсте». Лайэм поднимался с рассветом и бродил по берегу озера с этюдником и акварельными красками, а Лилли наконец получила возможность расслабиться и развлечься. Там никто не знал, кто она была, и никому до этого не было дела. Как всегда, она ошеломляюще красиво одевалась по последней моде, да и сама все еще была красавицей, привлекавшей к себе взоры мужчин.

– Ваша мать самая красивая из всех женщин, которых я когда-либо встречала, – говорила Лайэму одна девушка, заглядывая через его плечо на акварельный эскиз с лодками, качавшимися на водной зыби у причала – А вы – вы, несомненно, тонкий художник, это сразу видно.

Смущенный, Лайэм обернулся и посмотрел на девушку. Это была невысокая американка с премилым лицом. Ему понравились ее светлые с золотистым отливом волосы, янтарно-карие глаза и замечательная кожа. Подумалось, что в ней собрались все цвета пейзажа ранней осени, и он ответил ей улыбкой.