Киномания - Теодор Рошак

— Вероятно, вы это и имели в виду, профессор, когда говорили, что фильмы Саймона могут проповедовать нашу веру. Когда благочестивый христианин рассматривает свой труд как деяние во имя истинного Бога, то есть как молитву, как песнопение во славу Всемогущего, то можно надеяться, что его работа будет иметь искупительное воздействие даже на самых жестокосердных…

Он говорил, и говорил, и говорил. За несколько минут ему удалось втиснуть в разговор столько напыщенной религиозной риторики, что дальнейшая беседа стала невозможной. А пока он говорил, в моей памяти мелькали опусы Саймона Данкла во имя истинного Бога (те, что я успел посмотреть к тому времени). Изображение детей-людоедов, пущенные на мясо родители, извращенная эротика, кровавые убийства, разыгрываемые для смеха.

Что же это должна быть за вера, если она почитает такого пророка?

Глава 22

Недо-недо

Мы просидели у бассейна почти два часа, когда появился парнишка лет шестнадцати в школьной форме; он робко заглянул внутрь через калитку, потом подошел к брату Юстину и что-то ему сказал.

— Саймон готов нас встретить, — сообщил нам священник.

К этому времени Трахарь и девицы вышли из бассейна и, присоединившись к нам, ждали, когда нас позовут. Давалка, которую Бобби Сифилис вроде бы выделял из остальных, наконец соблаговолила одеться, хотя и минимально: трусики бикини и драная футболочка, на которой было написано: «Поцелуй меня в клоаку», а ниже этих слов был довольно схематично изображен человек, именно этим и занятый. И опять я получил заслуженный тычок в бок от Жанет.

— А что у нее на шее? — спросила она встревоженным шепотом.

Я увидел, что это, только когда мы поднялись, чтобы выйти из купальни. Это было ожерелье из окровавленных зубов, сидящих в кусочках мяса. Я попросил Шарки успокоить меня и подтвердить, что сие украшение искусственное.

— Не, настоящее, — ответил он, — Морбы любят такие штуки. Вот эти зубы, они, может, взяты…

— Не надо рассказывать, — взмолился я, отходя в сторону.

За забором стоял открытый фургончик — слишком маленький для двенадцати человек, собравшихся смотреть фильмы. Трахарю и Деккеру пришлось встать на подножки. Мальчик медленно повез нас к зданиям, стоявшим выше на склоне горы, — там размещалась студия Саймона. Эта поездка давала мне возможность продолжить разговор с сидевшим рядом братом Юстином. Я уже понял, что с ним нужно держать ухо востро. Я не забыл, что мне говорил о сиротах Зип Липски: «Такие подлые твари». Брат Юстин совсем не выглядел подлой тварью, но, как и доктор Бикс, он в разговоре со мной был очень скрытен. Я не собирался быть с ним откровеннее, чем он со мной. Я начал с вопроса — правда ли, что Макс Касл, работая в Голливуде, часто заезжал в школу.

— Да, но я видел его только раз, — сказал он мне. — Это было в сорок первом году, незадолго до вступления Америки в войну. Я тогда только что приехал из Цюриха и начал преподавать. Он был в дурном состоянии. Очень мучился.

— А вы знаете почему?

— Насколько мне известно, он в течение нескольких лет пытался снять собственный фильм. Главным образом в Европе. Судя по всему, без особого успеха. А то, что он успел снять, пропало, когда в Европе началась война. Для него это было большим ударом. Касл, кажется, ездил в Европу, когда нуждался в деньгах. К сожалению, наш орден в то время не мог ему выделить сколь-нибудь существенных средств. Мы потеряли многое за время войны, включая и приют, в котором он воспитывался. Каслу приходилось браться за довольно сомнительные постановки. Шпионские триллеры и тому подобное. Его это очень расстраивало. Боюсь, и на нас он злился за нашу скупость. В тот единственный раз, когда я его видел, он пикировался с братом Маркионом{310}, который тогда здесь директорствовал. Это был мучительный разговор. Вскоре после этого, как нам стало известно, он пытался вернуться в Европу — в Швейцарию, — чтобы обратиться к более высоким властям. Как вам известно, его корабль пропал в море. Был торпедирован, — Он тяжело вздохнул, — Может быть, для него это и к лучшему, что так все кончилось. Не думаю, что наши люди в Цюрихе отнеслись бы к его просьбе с большим вниманием.

— И в конце концов орден от него отрекся.

— Я бы сказал, что это Касл от нас отрекся. И не в конце, а за много лет до этого. Со времени своего приезда в Америку. То, как с ним носились вначале, — это его погубило. И его работы тоже соответственно пострадали.

— И, несмотря на это, Саймон Данкл им восхищается.

Брат Юстин задумчиво кивнул.

— Да, это правда. И конечно же, даже в худших работах Касла есть чем восхищаться — если говорить о чисто технической стороне дела. Вы и сами пишете об этом в вашей работе. Саймон все еще молод. Возможно, увлечение Каслом — это какая-то фаза в его развитии, возможно, он переболеет этим влиянием, как и другими. Я надеюсь, он создаст работы гораздо более тонкие, чем смог Касл.

Мне в голову пришел интересный вопрос.

— Если бы это зависело от вас, брат Юстин, то чье влияние на Саймона вы бы приветствовали больше всего? Если говорить о режиссерах?

Некоторое время он обдумывал ответ.

— Возможно, Ренуара. Или Дрейера. Кокто. Просто это мои любимцы.

Я позволил ему увидеть мое удивление.

— Вы считаете, что работы Саймона в какой-то мере похожи на их фильмы? Вы не можете не чувствовать огромной разницы…

— Стилистически — конечно, — быстро сказал он, — Но я имею в виду прямоту его работы. Да, прямоту.

Я видел, что он абсолютно искренен. Он считал, что у картин Жана Ренуара есть что-то общее с «Бойней быстрого питания» и «Тревогой насекомых». Он называл это «прямота».

Студия Саймона Данкла размещалась в старом, ветхом сарае, который освободили от всего лишнего и перепланировали. Судя по тому, что я увидел мельком, студия была превосходно оснащена и, пусть небольшая, могла дать сто очков вперед многим из тех, что я видел в университетских городках. Одно было очевидно: имея такое оборудование, можно снимать гораздо профессиональнее, чем снимал — насколько я видел — Данкл. А это привело меня к выводу, что стилистика его фильмов (небрежность, ощущение того, что все это сделано на скорую руку) далеко не случайна, что он тщательно оттачивал ее для своей молодежной аудитории. Данклу требовалось то, что Шарки называл «гаражный прикид» — примитивная поверхность, дававшая ему доступ к незрелым умам, которые, смеясь, опрокидывали все установленные эстетические стандарты.

Нас провели в просмотровую, примыкающую к одной из съемочных площадок. Помещение было неплохо обставлено — толстый ковер и обитые плюшем сиденья. В среднем проходе сидела группка молодых людей. Найти среди них Саймона было совсем не трудно — невысокого роста, худощавый, с копной совершенно белых волос и лицом, словно бы в клоунской пудре. Розовых глаз, однако, я не увидел. Хотя в помещении и царил полумрак, на нем были темные очки. По предположениям Шарки, Саймону было лет восемнадцать, но я вполне бы дал ему и двенадцать. Когда он поднялся и протянул для пожатия вялую влажную руку, росту в нем оказалось не больше пяти футов. Он производил впечатление неразвитого, мелкого мальчишки с врожденным западением яичек.

Брат Юстин представил нас. Саймон ответил на мое «здравствуйте», жестоко заикаясь, его скуластый рот дробил слова почти до полной неразборчивости.

— Я р-р-р-ад-д-д, чт-т-то вы с-с-с… — Он сдался и рухнул на свой стул, словно не в силах преодолеть смущение, потом что-то вытащил из кармана рубашки — помятую коробочку, белую с зеленым. Он нырнул в нее пальцами — один, два, три раза, его рука что-то быстро забрасывала в рот. Я увидел, что пальцы и губы у него испачканы шоколадом, — Смогли прийти, — закончил он. На нижних зубах у него появилась коричневатая пленка. Момент казался вполне подходящий, и я с извиняющейся улыбкой протянул ему бумажный пакетик.

— Дон мне сказал, что вы их любите.

Он заглянул в пакетик, его лицо засияло искренним удовольствием.

— Ой, ма, М-м-м-м…

С каждым скомканным звуком сердце у меня падало. Разговор с Саймоном, вероятно, будет нелегким, если вообще возможным. Я рассчитывал порасспросить его обо всех сторонах его работы. Теперь я опасался, что ничего не получится, разве только «Милк Дадс» сделают свое дело.

— У вас здесь отличная студия, — сказал я.

Саймон только кивнул в ответ, его зубы пытались зацепить какое-то непроизнесенное слово.

— Вы научились искусству кино здесь? — спросил я.

— Нет, — ответил он, — Я б-б-ыл на В-В-В…

Я понял, что последнее, возможно, и не заикание.

— На «Три В.»? — переспросил я.

Он кивнул. Значит, Саймон, как и Касл перед ним, имел связи с В. В. Валентайном. Освобождая Саймона от необходимости говорить больше, слово вставил Лен Деккер.