Полярные дневники участника секретных полярных экспедиций 1949-1955 гг. - Виталий Георгиевич Волович

и Индийского океана, огибая земной шар от полюса до полюса, полетели слова тепла и дружбы: «Приветствуем коллектив отважных китобоев флотилии «Слава» с Северного полюса, где царит холод и мрак. Трёшников».

Ответ не заставил себя ждать. Через пятнадцать минут мы уже читали радиограмму из Антарктики: «Слава». Принято в 00:10 14.11–54. От берегов шестого континента Антарктиды, где почти сто тридцать пять лет назад прошли наши соотечественники, шлю горячий привет полярникам дрейфующей станции «Северный полюс – 3». Желаю здоровья, успехов во славу нашей советской науки. Соляник».

Рукопожатие в эфире состоялось.

14 ноября

В домиках – лампочки, газ и радио. В эфире почему-то превалируют утренние зарядки для всех существующих поясов времени – от Владивостока до Москвы. И это напоминает нам, что мы живём в век не только атомной энергии, радио, электричества, но и норм ГТО.

Однако переход в новое жилище доставляет нам, кроме радостей, и новые неожиданные заботы. Из палатки ветер легко выдувал через тент продукты неполного сгорания газа. А в домах на его пути непреодолимой преградой встали прочные стены. И вот участились жалобы на головные боли по утрам. А сегодня ночью угорели сразу восемь человек. Особенно сильно – Василий Канаки. С трудом добравшись до дверей, он потерял сознание. Хорошо, что дежурный, обходивший ночью все домики по несколько раз, своевременно подоспел и вызвал меня на помощь. Это происшествие послужило серьёзным сигналом, и Алексей Фёдорович распорядился, чтобы в каждом доме были проделаны дополнительные широкие вентиляционные отверстия. Из двух зол – холод и угар – пришлось выбрать меньшее: холод.

15 ноября

Уже поздно. Я делаю последние записи в дневнике и собираюсь спать. Так как мне по жребию досталась нижняя койка, приходится пользоваться спальным мешком. Жители верхних коек живут с большим комфортом: спят на простынях, под одеялами. И не удивительно. Первый же промер температур на разных горизонтах показал, что они, так же как и в палатках, резко падают от потолка к полу. У пола +1,4˚; на уровне нижней койки (40 сантиметров от пола) +3,2˚; на высоте 75 сантиметров +11,4˚; на 140 сантиметров (уровень верхней полки) +17,8˚ и, наконец, под потолком +23˚. В то же время относительная влажность колеблется в той же последовательности от от 74 до 39 %.

Мои соседи по домику не обладают специальными медицинскими знаниями по этому вопросу, но и они согласны с тем, что такой перепад температуры и влажности не способствует здоровью. Иногда относительная влажность в домике достигает почти 90 %; это означает, что количество водяных паров, находящихся в воздухе, настолько велико, что ещё немного – и они перейдут в каплевидное состояние.

При низких температурах, когда сохранение тепла особенно важно, водяные пары повышают теплоотдачу организма человека.

Да, микроклимат, как его называют врачи-гигиенисты, нашего домика довольно неважный.

Но и на нижних койках мы уже привыкли спать, раздеваясь до белья, а чтобы по тревоге успеть быстро одеться, обмундирование раскладывается в строгом порядке: шуба на пуху, меховые брюки, суконная куртка, шерстяной свитер. В ноги ставятся унты. Правда, шерстяные и меховые носки приходится просушивать каждый вечер на каминной трубе, но на всякий случай под подушкой лежит «аварийная пара» носков.

Пока я ворочаюсь в мешке, пытаясь быстрее согреться, в домик возвращается Яцун – он дежурит по лагерю. Оставив в тамбуре карабин, – заносить его в тепло нельзя: «отпотеет» и тут же замёрзнет, стоит его после этого вынести на холод, – он осторожно, стараясь не шуметь, кладёт на столик под своей койкой толстую пачку писем с Большой земли и, вооружившись карандашом, углубляется в работу. Каждое письмо «приходуется» в специальную тетрадь: Яцун выписывает фамилии корреспондентов и ставит аккуратные галочки против тех, кому уже отвечено. Он делает это со скрупулёзностью библиографа, как, впрочем, и всё, чем ему приходится заняться. Даже фотокадры у него строго пронумерованы и наклеены в альбом.

Я долго не могу заснуть. На бессонницу, несмотря на утомление, жалуются многие.

Теперь во время работы всё чаще хочется присесть, отдохнуть, а при самых небольших усилиях появляется сильная одышка, хотя ни один из нас не страдает сердечными болезнями. Кровяное давление у многих снизилось на 10–15 миллиметров.

Физическое и нервное напряжение даёт себя знать постепенно всё больше и больше. Но бодрость нас не оставляет, и шутки в кают-компании не умолкают.

16 ноября

Аэрологи очень довольны переходом из своей неуютной и холодной палатки в домик. Но теперь аэрологическая площадка оказалась расположенной слишком далеко, и Канаки решил её перенести поближе к новому местожительству. Проваливаясь в невидимые во мраке сугробы, мы перетаскиваем тяжёлый, обледеневший эллинг на площадку за линией домиков, куда аэрологи уже перевезли круглые банки с ферросилицием и едким натром.

Слабый свет «железнодорожных» фонариков едва справляется с темнотой, окутавшей нас непроницаемым покрывалом, стоило только луне спрятаться за тучами.

Аэрологи больше не требуют помощи, и мы расходимся каждый по своим делам. Яцун с Комаровым – чинить сломавшийся двигатель, Кунченко – проверять приборы на вертолёте, Медведь и Попков – «брать координаты», а я, вытащив ящик с контрольной партией медикаментов, проверяю изменения их внешних свойств под влиянием понижения температуры воздуха. Почти все растворы в ампулах и флаконах замёрзли, мази можно наколоть ножом, и только спиртовые настойки китайского лимонника и женьшеня остались без видимых изменений.

Координаты станции на сегодняшний день 88˚22'4'' северной широты, 65˚32' западной долготы.

17 ноября

– Пошли мерить лёд!

Эту роковую фразу мы слышим каждые десять дней. Валентин Булавкин, наш новый гидролог, произносит её не терпящим возражения голосом, с шумом отряхивая снег с унтов в тамбуре нашего домика. Мы вздыхаем. Всегда нам кажется, что он поторопился и пришёл раньше срока, что десять дней ещё не миновали. Но приходится беспрекословно натягивать куртки и следом за ним нырять в кромешную темноту.

Луна уже исчезла, и над льдиной стоит непроглядный мрак. Ветер бьёт в лицо, и время от времени приходится поворачиваться к нему спиной, чтобы перевести дыхание.

На площадке, где обычно идут промеры, едва различима доска-указатель. Пока мы с Булавкиным налаживаем бур, Яцун раскопал снег до самого льда, отыскивая старое отверстие. Так и есть, оно успело замёрзнуть за прошедшую десятидневку. Надо снова бурить. Иногда перо приходится прочищать от набившегося льда; вверх-вниз, вверх-вниз – и снова крутится бур, пока последним толчком он не проходит льдину насквозь.

Кажется: почему бы океану в вечном холоде не промёрзнуть до самого дна? Но нет, как правило, толщина льда не превышает трёх метров. В определённый момент