Аль Капоне: Порядок вне закона - Екатерина Владимировна Глаголева

Терминал и Балтимор

Тюрьма на южной оконечности острова Терминал, рядом с базой Береговой охраны, открылась совсем недавно — 1 июня 1938 года. На её сооружение потратили два миллиона долларов. Туда сразу поместили 610 мужчин и 40 женщин. Вокруг центрального корпуса, имеющего форму четырёхугольника, стояли три блока камер. Забегая вперёд скажем, что судьба этой тюрьмы развивалась зеркально судьбе Алькатраса: в 1942 году её передадут Военно-морскому флоту и со временем превратят в штрафные казармы для моряков, осуждённых военным судом. Но в 1950-е годы тюремные корпуса передадут штату Калифорния под госпиталь и психиатрическую больницу.

Главным врачом тюрьмы на острове Терминал назначили Джорджа Хесса, который хорошо знал Аля Капоне, поэтому номер 397 не подвергался обычным процедурам медосмотра, как все новенькие, а был сразу доставлен в лазарет.

Ровно через неделю после того, как Капоне покинул Алькатрас, сделать это попытались ещё четыре человека — но, естественно, без распоряжения властей. Ровесник «Снорки», «решительный и безжалостный» (по выражению одного из его товарищей) Артур Баркер по кличке Док, приговорённый к пожизненному заключению и прибывший в Алькатрас в 1936 году, довольно скоро угодил в блок для буйных заключённых вместе с Дейлом Стэмпхиллом, Генри Янгом и Руфусом Маккейном. Они сговорились бежать, подпилили решётки в своих камерах и в ночь на 13 января 1939 года перелезли через стену тюрьмы под прикрытием густого тумана. На берегу они разделились: Баркер и Стэмпхилл попытались добраться вплавь до Сан-Франциско, но прилив принёс их назад. Тогда они принялись наскоро строить плот из обломков дерева, порвав рубашки на полосы, которые использовали как верёвки. В это время туман рассеялся, и их увидели с дозорной вышки. Команду «руки вверх!» беглецы проигнорировали, хотя, возможно, и не расслышали, как впоследствии утверждал Стэмпхилл. Часовой открыл огонь, метя в ноги. Одновременно другой выстрел грянул с патрульного катера; Баркер был ранен в голову. Всех четверых поймали, троих отвели в карцер, Баркера же отправили в операционную. Когда врачи хотели сделать ему переливание крови, он вырвал трубку, вставленную в вену, и умер. А Капоне хотел жить.

На Терминале его лечили так же, как в Алькатрасе, только теперь ещё и нарочно заразили малярией: считалось, что высокая температура погубит бактерии — возбудители сифилиса. Ничего не помогло: болезнь уже давно перешла в третичную фазу и приняла форму нейросифилиса. На этой стадии ухудшение памяти и внимания достигает степени деменции, руки дрожат, язык заплетается, а раздражительность переходит в депрессию и галлюцинации. У Аля все симптомы были налицо: периоды ясного рассудка чередовались с бредом. Репортёры, которым посчастливилось пообщаться с разговорчивыми охранниками, с радостью сообщали читателям, что у Капоне «крыша едет, он за ней», и подтверждали это красочными описаниями его поведения. Люди со стороны, приезжавшие в тюрьму по служебной надобности, рассказывали, как Аль Капоне встретил Христа. В это же самое время тайные агенты, присланные из Чикаго, чтобы выяснить, насколько оправданным было решение не возвращать Капоне в тюрьму округа Кук, рапортовали, что он совершенно здоров. Каждый видит ситуацию с той стороны, которая выгодна ему. Кстати, Мэй, приехавшая на свидание к мужу, потом уверяла родных и друзей, что Аль чувствует себя прекрасно. На самом деле она просто не хотела говорить правду, чтобы они не пали духом. Аль, конечно же, сильно изменился, и она не могла этого не заметить, но свято верила, что это всё от воздействия тюремных стен; стоит ему вернуться домой, к родным пенатам — и болезнь отступит. Сонни она тоже решила пока ничего не рассказывать: пусть спокойно учится.

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Известную фразу Льва Толстого всё же трудно принять за аксиому. Счастлива или несчастлива была семья Капоне? С одной стороны — разлука, тюрьма, травля в прессе; с другой — любовь, поддержка и взаимное доверие. А вот Паркер Хендерсон-младший, которому то ли повезло, то ли нет, что он не стал полноценным членом банды «Лица со шрамом», 19 мая 1939 года предстал перед судом... в ходе бракоразводного процесса. Причём это он обвинял свою жену в домашнем насилии. По его утверждению, вскоре после свадьбы он оказался в больнице, и вообще его жена была «раздражительной, использовала грубые слова при разговоре с ним и делала пренебрежительные замечания о его семье». Как бы плохо тебе ни приходилось, всегда найдётся кто-то, кто тебе позавидует.

Никто не позавидовал бы только Эдди О’Харе. Хотя Капоне сидел в тюрьме, а сам он завладел его «Убежищем», Эдди не мог чувствовать себя в безопасности: гангстеры предательства не прощают. Не случайно, покидая свою контору в Сисеро в среду 8 ноября, он захватил с собой автоматический пистолет 32-го калибра, как следует вычистив и смазав его. Он сидел за рулём своего новенького купе «линкольн-зефир» чёрного цвета. На углу Огден-авеню и Рокуэлл-стрит с ним поравнялся другой чёрный автомобиль, и двое открыли огонь из дробовиков, стрелявших жаканами (тяжёлыми самодельными пулями). 46-летний Эдди умер сразу, его машина врезалась в столб, а машина убийц проехала дальше и влилась в транспортный поток.

Через пять дней после этого происшествия, 13 ноября, Капоне, отсидевший в Терминале только десять месяцев вместо года, готовился выйти на свободу, заслуженную примерным поведением, чтобы продолжить лечение. (Поскольку официально срок его заключения истекал только в мае 1942 года, Алю поставили ультиматум: либо тюрьма, либо больница). Чтобы обмануть журналистов, собравшихся на вокзале в Лос-Анджелесе, его отвезли в Сан-Бернардино и там посадили в поезд, шедший на восток, но не через Чикаго (власти всё ещё опасались, что там Капоне могут отбить и похитить), а через Сент-Луис; из Гаррисберга, штат Пенсильвания, его на автомобиле доставили в Льюисберг, в Северо-Восточную федеральную тюрьму, где оформили все бумаги и поставили все печати.

По иронии судьбы в тот самый год, когда Капоне вышел из тюрьмы, Джон Торрио сел на два года — и тоже за неуплату подоходного налога. После отмены «сухого закона» Лис имел долю в нескольких легальных предприятиях, в том числе в компании, торговавшей спиртным, и в залоговом агентстве, которым он владел на пару с Голландцем Шульцем.