Жена Гоголя и другие истории - Томмазо Ландольфи

Возбужденный какой-то своей буйной игрой, мальчик насмешливо посмотрел на парочку, принявшую невинный вид, и даже не подумал поздороваться.

— А-а, Джамбаттиста, — поспешно нарушила молчание сестра. — Чего тебе?

— Ничего. — Но уходить, однако, не собирался.

— Дон Марио пришел к бабушке, ему нужны фуфайки, — на всякий случай неуверенно объяснила юная перестраховщица, напоминавшая в эту минуту человека, который держит в руках взрывоопасный предмет.

— А мне-то что! — отозвался брат с характерным римским выговором.

— Просто я думала, ты знаешь, где она.

— Кто, бабушка? Откуда мне знать? Ты тот самый, — неожиданно спросил он, — кто живет там, напротив? — И неопределенно показал на окно.

— Да, прекрасное дитя... Прекрасное и хорошее. Ты ведь хороший мальчик, не так ли?

— Черта лысого, — ответил тот на привычном для него лексиконе. Представление о нем как о хорошем мальчике, должно быть, показалось ему нелепым.

— Постыдился бы, — все с той же неуверенностью пожурила его сестра. — Кто так разговаривает?

— Ничего страшного, пусть говорит, что хочет, он такой славный. Скажи-ка, ты ходишь в школу? В какой класс?

Вопрос остался без ответа; малыш демонстративно почесывал живот.

— Брось зубы заговаривать. Сколько дашь?

— Что-что? Откровенно говоря...

— Иди-ка ты играть, — вмешалась сестра.

— Дудки! Сколько дашь?

— Сказать по правде, мне непонятно, почему я должен тебе что-то давать... Нет, я, конечно, могу, но с какой стати?

— А с такой. Я тебя застукал с моей сестрицей.

— Ага, теперь понятно. Славненький малыш! Сообразительный! Но ты ошибаешься, твоя сестра мне только показала машину...

— Для вязки чулок, а не фуфаек...

— Неужели? А она была уверена...

— Здрасьте вам! — сказал он (это означало — на его жаргоне, — что я у него не крючке).

— В любом случае держи.

— Да ты жмот.

— Ничего себе! Ладно уж, на еще.

— Теперь хватит. Привет. — И, словно Мефистофель, Джамбаттиста с грохотом провалился вниз.

О том, чтобы остаться с нею, не могло быть и речи. Марио обратился в бегство, сердясь, что его превратили в посмешище в глазах девочки и своих собственных. И кто? Невоспитанный мальчишка, из тех, кого называют «сорвиголова». Однако, как ни странно — и это было хуже всего, — никакого стыда он не чувствовал.

Почему? Бог весть.

Так или иначе, его план, состоявший в том, чтобы продумать преступление и предварительно вжиться в него, можно было считать провалившимся.

10

— Да не волнуйся ты так, я здесь. Что еще случилось?

— Появились новые обстоятельства, мне нужна поддержка.

— Этого я и боялся. Позволь мне вздохнуть про себя и мысленно покачать головой... Я здесь. Итак?

— In primis et ante omnia[60] — Марио.

— Опять ты со своим Марио!

— Да, опять, пока ты не убедишь меня...

— Что Марио — единственно возможное для тебя имя?..

— Хотя бы.

— Я этого не смогу сделать, но учитывая факты...

— Какие еще факты, исчадие ада?

— Сам знаешь.

— Ах, сам знаю ? Нет уж, мой милый, я другое знаю, что о фактах (даже таких невинных, как детоубийство) нельзя говорить, пока...

— Пока ты не поменяешь имя?

— Естественно. Попробуй-ка проглотить шляпку гвоздя, а потом посмотрим, превратится ли она в твоем желудке в химус.

— Дурацкий пример. И почему именно шляпку, а не весь гвоздь?

— Да потому, болван, что весь гвоздь поранил бы тебе желудок или кишечник.

— Хорошенькая логика! Иными словами, ты хочешь сказать, что имя Марио не вписывается в твой или наш контекст?

— Не хочу сказать, а говорю и добавляю: суди сам, можно ли таким путем чего-то добиться. В последнее время...

— То есть четверть часа назад.

— Четверть часа назад я вынужден был прибегнуть к странным словосочетаниям, жонглировать местоимениями, лишь бы избежать употребления своего ненавистного имени.

— Как это, «прибегнуть к словосочетаниям»?

— Мысленно.

— Что за чушь! К тому же ты забываешь, что она сама назвала тебя Марио.

— Так тем хуже! А ты болтун!

— Это почему?

— Обещал, что в момент поцелуя я смогу почувствовать себя самим собой.

— Давай оставим бесполезные встречные обвинения и перейдем к выводам. Ты решительно считаешь, что, будь у тебя другое имя, другим был бы и результат твоего ухаживания? Например, не появился бы плутишка Джамбаттиста и не помешал бы вам, состоялся бы запланированный поцелуй, который заставил бы тебя мучиться угрызениями совести, а малышку — дрожать в экстазе, и так далее и тому подобное?

— Вполне возможно.

— Если ты и впрямь так считаешь, то ты безумец. Наоборот, все свидетельствует о том, что, даже приблизив свои губы к губам девочки, ты как был, так и остался Марио. Не говорю, марионеткой. Марио — кошмарио! Ну что с тобой поделаешь?

— И все же?

— Ох, сколько раз мы уже произносили это «и все же»!.. Предположим, некто, отчаявшись жить (существовать), выбрал себе имя, или назвал себя, или был назван Некто. Если хочешь последовать его примеру...

— Молодец! А другой взял быка за рога и назвал себя Никто.

— Да, но его оставь в покое, он не имеет с тобой ничего общего. Он назвал себя Никто, потому что кое-что из себя представлял.

— Это уже нечто новенькое. Но, может, мы говорим о разных Никто... Только время теряем, предаваясь целыми днями этим интеллектуальным спорам.

— Весьма сожалею.

— У меня появилась идея.

— Наконец-то.

— Ты не думаешь, что мое имя нуждается в искуплении, как первородный грех?

— Очень может быть.

— Продолжай.

— Я? А впрочем, почему бы и нет? Верно, оно будет тяготить тебя или останется чем-то непереваренным и неудобоваримым, вроде шляпки гвоздя, пока не искупишь его кровью.

— Кровью?

— Разумеется, кровью, и как положено — невинной. Или ты забыл свои обязанности убийцы?

— Нет-нет.

— Образно выражаясь, мы могли бы сказать, что оно — твое имя — останется мертвым грузом, покуда ты не обагришь его кровью. Кровью, слышишь? В конце концов, следует его узаконить. Ясно?

— Куда уж яснее! Но если я правильно понял, разве соблазнить неопытную девушку, а затем ее безжалостно покинуть не равносильно тому, чтобы обагрить его кровью — имя то есть?

— Э, нет, не ловчи. Может, и равносильно, но неравнозначно. Помнишь нашу старую песенку?

Бескровная победа —Пустая сказка, миф.Мы празднуем победу,В крови ее добыв...

— Тише! Только фальшивого пения не хватало! Скажи, пожалуйста, что такое этот дурацкий «камиф»?

— Тупица! «Сказка, миф».

— Да ну тебя...

— К черту? Это мой удел и моя стихия.

— Так что же ты посоветуешь на прощанье?

— Убить мальчонку Джамбаттисту.

11

Студент, подающий большие надежды, защитил дипломную работу по русской литературе. В числе прочих членов экзаменационной комиссии был старик Гвидо Маццони, который, разумеется, мало разбирался, да и не особенно стремился разобраться, в том, о чем шла речь. Пока продолжался экзамен, он, свесив моржовые усы, не отрываясь, царапал ручкой по своим листочкам, а затем оставил их в аудитории, но какой-то доброхот листочки подобрал, и тогда выяснилось, чем занимался преподаватель: выводил на разный манер «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Так, наверно, Марио, воспротивившийся собственному имени, повторял на все лады звучную ямбическую строчку «Убить мальчонку Джамбаттисту». Повторял, и все: ничего определенного фраза ему не подсказывала. Убить, изучив сначала привычки жертвы, разработав план, — чистая демагогия. Все, милостивые государи, упиралось в непреодолимую помеху, а именно в поступок, и его ошибка состояла в том, что он считал себя способным на столь серьезный шаг (способным преодолеть внутреннее неприятие такого поступка)...

Верно было также и то, что был он человеком рассеянным, и образ мальчика вытеснялся образом... образом... А это была уже знакомая область: женщины, а главное, грезы о них, удобные тем, что ни к чему не обязывают, не требуют непременного осуществления... Эта сестренка! Что у нее там, под ресницами?

— Под ресницами, говоришь?

— Да, именно, потому что там, похоже, таится и оттуда исходит...