Правила счастья - Фиона Уокер

На этой фотографии я заработал кучу денег. Помню, как снял со своего счета двадцать тысяч наличными, сидел у себя в квартире и рвал их на мелкие кусочки, бумажку за бумажкой. По всем каналам шли фильмы с участием Дорки д'Эрминэ. Один в квартире, усеянной обрывками сто долларовых банкнот, я смотрел их все подряд. – Он взглянул на Джуно измученными глазами. – Ты меня ненавидишь?

Джуно не знала, что сказать. Ей хотелось, чтобы он рассказал о себе, с того момента, как она увидела его. Но сейчас, рассказывая свою историю, он словно кромсал себя на куски, не оставляя ни одного живого места.

– Твое молчание, видимо, означает «да», – он отвел глаза в сторону и снова потер лоб. – Я тоже ненавидел себя, как последнюю сволочь. В те дни я и позвонил своей старухе – впервые за пять или шесть лет. Я расплакался. Как ребенок. Идиотизм, правда? Она повесила трубку.

Тогда я уехал, работал в разных странах. Стал «героем». Велика важность! Если ты продал душу, обратно выкупить ее нельзя. Я видел ужасы, от которых у людей волосы вставали дыбом, ехала крыша, а я налаживал свет, выстраивал кадр, нажимал на кнопку и уходил. Щелкал и уходил. Щелкал и уходил. Я ничего не чувствовал. Даже когда схлопотал эту чертову пулю. Ничего.

Прошлой осенью я приезжал в Нью-Йорк на пару недель. У меня там проходила выставка – подобрался хороший материал. Нормальный материал, которым я горжусь. Мария тоже пришла. Мы не виделись десять лет. Она сказала, что мать тяжело больна. Я хотел навестить ее, но Мария сказала, что нельзя. Понимаешь, наша старуха считала, что я убил ее мужа. Она винила меня в этом до самой смерти. Мне было запрещено даже явиться на кладбище в день ее похорон, чтобы попросить прощения. Меня не пустили на похороны. Так она меня ненавидела.

– Но ты не виноват в его смерти! – возмутилась Джуно.

– Может быть, но она хотела, чтобы я страдал так же, как она страдала из-за меня. Ей нужна была причина для ненависти. Потом Мария рассказывала мне, что мать чувствовала вину из-за того, что была плохой католичкой и не пыталась полюбить меня, как родного сына. По словам Марии, она часто говорила об этом перед смертью. Она была уверена, что Бог никогда не простит ей того, что она была мне плохой матерью. Она умерла в убеждении, что ее душа отправится в ад. Мария умоляла ее, чтобы мать разрешила мне прийти. Но она слишком ненавидела меня для того, чтобы примириться и спасти свою – и мою – душу. Это единственный раз, когда она захотела взять меня с собой. Она захотела, чтобы я последовал за ней в ад.

Я никогда по-настоящему не верил в Бога. А она была истовой фанатичкой, моя старуха. Мария говорит, что унесла с собой в могилу множество секретов. Один из них – тайна моего рождения. Она не знала, что Мария сохранила папку. Она одна из всех моих сестер общается со мной. Она мне сообщила, что мать умерла. И передала папку. Вот так и получается, что, умерев, моя старуха дала мне повод жить. Я решил разыскать свою мать. Хотя, казалось бы, кому нужна мать, которая бросила ребенка в аэропорту?

– Вот поэтому ты и в Англии?

Он закусил губу, чтобы не расплакаться.

– Знаешь, я всегда мечтал о нормальной семье. Я мечтал, чтобы мама читала мне перед сном. Моя старуха выросла в религиозной семье. Когда я был маленьким, она никогда не читала мне ничего, кроме «Апокалипсиса». Я, помню, каждый раз замирал от ужаса, когда всадники с железными бичами приходили мучить меня, – он засмеялся странным коротким смешком. – Во время чтения она всегда проделывала такую штуку. Я закрывал глаза и считал, сколько страниц она перевернет. Я знал точное количество страниц от первой главы до девятой. И всегда притворялся, что заснул, задолго до того, как она начинала читать про ключи от преисподней. Она захлопывала Библию, и я не мог сдержать вздох облегчения. Тогда она продолжала читать по памяти, наизусть, зная, что я не сплю и дрожу от страха.

Он посмотрел на Джуно:

– Да, я приехал в Англию, чтобы найти свою родную мать. Но нашел другое. Я нашел здесь воздаяние.

– Воздаяние?

– Да, Джуно. За все, чем я был. За все, что я натворил. Помнится, ты как-то пошутила, что американцы не понимают иронии. Кажется, я на собственной шкуре понял, что такое ирония.

ГЛАВА 31

Они сидели на противоположных концах дивана. Раг устроился между ними и посапывал во сне. Они разговаривали до пяти часов утра, выпив не одну чашку чая и не одну банку колы. Пакет горошка у Джуно под ногой растаял, и Джей заменил его пакетом замороженной кукурузы. За окнами стало светлеть.

Подчас разговор обрывался, и Джуно стоило труда его возобновить. Джей был уверен, что каждым сказанным словом подписывает себе приговор, что его откровения заставят Джуно его либо ненавидеть, либо жалеть, а он не хотел ни того, ни другого. Он говорил тихим спокойным голосом, без эмоций и жалости к себе.

Слушая его, Джуно понимала, что она действительно является первым слушателем истории его жизни, что ни с одной живой душой он никогда ничем не делился. Он жил абсолютно замкнутой жизнью, не рассчитывая на чье-либо участие, поэтому открыться кому-то для него было равносильно харакири: вспороть себе брюхо и выпустить кишки наружу. Его спокойствие было деланным, оно служило ему анестезией, без которой он вообще не смог бы проделать эту операцию.

– В детстве я был как волчонок, отбившийся от стаи, – говорил он, будто о ком-то постороннем. – Всеми гонимый. Словно чего-то искал, но бежал все время не в том направлении. Не могу объяснить это состояние. Я никогда никому не был нужен, никуда не вписывался… Вот и теперь. Опять кого-то выслеживаю, разыскиваю. А она, может быть, совсем и не хочет, чтобы я ее нашел.

– Но ты сам-то хочешь ее найти?

– Не знаю. Я просто хочу узнать, кто она, посмотреть на нее. Не понимаю, как я мог продать медальон. На нем было что-то выгравировано, но что – не зарегистрировано даже в полицейских протоколах тех дней. Я нанял частного детектива в Нью-Йорке, он расследует это дело. Он просто диву дается, как мало было сделано для того, чтобы разыскать мою мать.

Глаза Джуно наполнились слезами, но она незаметно смахнула их. Джуно понимала, если она начнет плакать или попытается его обнять, он сразу же замкнется.

– Ты что-нибудь знаешь о ней?

– Практически ничего. Ноль, – он погладил Рага, перевернувшегося вверх пузом. – Опросили всех сотрудников, которые в тот день дежурили в аэропорту, но никто не заметил ничего необычного. Странная история. Каким-то образом меня удалось пронести через паспортный контроль незамеченным. Сумку, в которой я был спрятан, не открывали. Рентгеновские установки тогда не использовались. Следствие пришло к выводу что человек, оставивший меня, кто бы он ни был, в тот же день улетел из Нью-Йорка.