Пятый арлекин - Владимир Тодоров

— Завтра же, после проведенной операции, ровно через час тридцать минут, встречаемся на квартире. Выработаем запасной вариант.

— Какой еще запасной вариант?— удивился Семен Михайло­вич,— я уже договорился насчет туристической путевки во Фран­цию. Как раз группа собирается выехать через две недели.

— Обговорим на месте, это касается как раз твоей поездки: ведь тебя должны там будут встретить и проводить в надежное место.

— Понятно,— снова расслабился Неживлев,— за все огромное спасибо...

Они с чувством пожали друг другу руки и Глайд выскользнул серой мышью из квартиры Семена Михайловича, переполненный чувством необыкновенной удачи,— не человек, а призрак.

... Глайда арестовали за квартал от дома Семена Михайловича, когда он пытался проскользнуть проходным двором к ожидавшей его машине. Взяли, как говорил актер Папанов в фильме «Бриллиан­товая, рука», без шума и пыли. Капитан Комитета Государственной безопасности Юрий Никодимов, которого Глайд пытался обойти, спеша к машине, предложил ему пройти к другой машине, и когда Нортон Глайд попытался бежать, аккуратно вывернул ему руку. Напрасно Глайд захотел воспользоваться одним из приемов, которых знал достаточно. Никодимов сунул его голову подмышку и в таком неприглядном виде передал оперативникам в подъехавшую «Волгу», вместе с баулом. Все это проделали так, чтоб не вспугнуть раньше времени Неживлева и компанию.

Глайд недаром числил себя профессионалом. Пойманный с поличным, он не стал запираться и молоть вздор, наподобие того, что нашел баул в подворотне за углом, а сразу все выложил. Он по­нимал, что доказательства его шпионской деятельности установлены не только при поимке, ему еще и кинопленку прокрутили: как он вывалился из посольского «пикапа», как вошел в дом Неживлева, соответственно и выход. Да и не только это, но и всю его возню у сейфа тоже показали. Глайд не удержался и даже цокнул языком — уж очень профессионально сработали контрразведчики. Вот после кинопленки Глайд и заговорил по-настоящему, понимая, что чем он точнее все расскажет, тем меньше будет шума при его высылке. Все-таки дипломатическая неприкосновенность не позволяла упря­тать за решетку второго секретаря посольства в соответствии с меж­дународным статусом. В одном только моменте попытался утаить правду Глайд: по его словам выходило, что содержимое сейфа Семен Михайлович предложил сам, а Глайд не предполагал, что в нем находится, и взял только для просмотра. Усмехнулся генерал и попросил прокрутить Глайду другую пленочку, магнитную, и пов­торить насчет того, что материальные ценности Неживлева не самое главное в большой политике, дважды. Тут Глайд окончательно сдал­ся и подписал все страницы протокола допроса.

Посольский «пикап», естественно, не дождавшись Глайда, был вынужден вернуться без пассажира. Там все, кому положено было это понять, поняли и забили тревогу. Сначала для порядка уточнили в органах внутренних дел, не произошло ли какого-нибудь несчаст­ного случая с сотрудником американского посольства, и получили отрицательный ответ. Затем позвонили в МИД, где и узнали, что второй секретарь посольства Соединенных Штатов Америки Нортон Джерри Фитцджеральд Глайд задержан органами безопасности с поличным во время шпионской акции в пользу иностранного го­сударства. Им сообщили также, что посольство Америки получит Глайда ненадолго, только для сбора вещей, поскольку он после проведенного следствия будет объявлен персоной «нон грата» и по­кинет пределы Советского Союза. На вопрос, можно ли с ним по­видаться и не нуждается ли мистер Глайд в адвокате, ответили, что увидеть второго секретаря посольства можно, а вот адвокат ему не нужен, поскольку он во всем сознался и никаких претензий к орга­нам государственной безопасности не имеет. Из посольства побла­годарили, но никто на свидание с Нортоном Глайдом не явился. Все прекрасно понимали, что их коллега сгорел на шпионской работе, и при нынешних обстоятельствах уже не представляет для них ника­кого интереса, и чем скорее он отсюда уедет, тем лучше.

Неживлев этого, конечно же, никак знать не мог, и поэтому лихорадочно упаковывал в заранее приготовленные огромные ящики антикварные ценности. Он тщательно заворачивал в ткань хрупкий мейсенский фарфор из серии «Времена года», изготовленный по моделям знаменитого Кендлера. Картины малых и великих голлан­дцев аккуратно вынимал из рам, снимал с подрамников, свертывал затем в трубочки, проклеив предварительно специальной бумагой, чтоб не осыпался красочный слой. Монеты и редчайшие золотые и серебряные медали он складывал в пластмассовые коробочки. За­носил все предметы в опись, потому что запомнить все было невоз­можно. К утру измученный Семен Михайлович упаковал лишь по­ловину нажитого махинациями, спекуляцией и авантюрами добра, и остановился в списке на цифре 437! И если учесть, что в кол­лекции Семена Михайловича не было по самым скромным меркам ни одного предмета дешевле 1-2 тысяч рублей, а были также по двадцать тысяч и более, то можно только представить размах его «деятельности».

Не успел он прилечь, чтоб немного отдохнуть для последующих трудов, как раздался длинный пугающий звонок в дверь. Подскочил Семен Михайлович, как кукла в театре Образцова, и — быстрей к глазку. Глянул и обмер. Всего ожидал напряженный до крайней степени Неживлев: и милиционеров, и грабителей. Но перед дверью стояла собственной персоной его супруга Ирина Александровна, при­летевшая первым авиарейсом из курортного города Гагры. И ключи у нее в сумочке были, вот только от раздражения и нервозности, не покидавших ее всю дорогу, не могла она их найти и потому держала свой подрагивающий пальчик на кнопке звонка. Поначалу расте­рявшийся Семен Михайлович так испугался, что чуть цепочку не накинул на дверь, но вдруг Ирина Александровна неожиданно на­ткнулась на ключи и открыла дверь. Пронесшись в квартиру ми­мо застывшего Семена Михайловича, лихорадочно придумывавшего хоть какое-нибудь достойное объяснение всему, что происходило в доме, она застыла посреди хаоса. Хоть и была Ирина Александровна дура-дурой и при всех связях отца и матери не смогла окончить даже одного курса экономического института, зато по части житей­ской реакции могла дать фору любой электронно-вычислительной машине пятого поколения. Она догадалась о планах законного суп­руга в сотую долю секунды. Еще ее глаз не успел объять пустые картинные рамы и отсутствие фарфора в горках красного дерева, как голосовые связки выдали такую ноту, какую по тональности не удавалось в свое время взять ее родителю на гулком солдатском плаце.

— Мерзавец, паразит, подонок, какой же ты подонок!— вырва­лось из ее накрашенного искривленного в ярости рта.— Драпать хочешь?! Да я тебя за все твои дела здесь сгною, немедленно вызову отца и ты посмотришь, где проснешься завтра! Дрянь, ах ты дрянь! Мразь!— и еще кое-что добавляла разъяренная Ирина Александров­на, то, что можно скорее услышать в пивнушках третьего разряда, но никак не из уст такой шикарной на вид дамы. Более того! От слов она немедленно перешла к делу и треснула обмякшего Семена Михайловича импортной сумочкой из крокодиловой кожи. Да так удачно, что попала тяжелым серебряным замком прямо в висок, после чего Семен Михайлович с окровавленной головой упал на ковер и был очень похож на сына Иоанна Грозного с хрестоматийной картины Ильи Ефимовича Репина. Разница была в том, что Семен Михайлович применил «военную хитрость», он хотел отлежаться на ковре и выработать хоть какую-то линию дальнейшего поведения, потому что на этот момент рушились все планы, задуманные им совместно с Глайдом. Лежа в неудобной позе, он успел невнятно пробормотать, что убила его Иринка. Но Ирина Александровна не дослушала до конца и вставила свое резюме, смысл которого сводил­ся к следующему: Семен Михайлович никак не может умереть сей­час от удара паршивой сумочкой, потому что его должны расстре­лять официально за все его темные дела и махинации. Вот как ее сознание сразу перевернул один лишь поступок Семена Михай­ловича. Только слова ее шли не от патриотизма или чувства любви к Родине, а от страшной обиды, что решил он ее бросить, почувст­вовав, по всей вероятности, опасность. Вот отсюда и справедливые слова к Неживлеву и праведный гнев. После ее слов Семену Михай­ловичу ничего не оставалось сделать, как подняться и перейти в наступление. Он с неожиданным презрением выкрикнул:

— Дура, ты же ничего не понимаешь, я тебе сюрприз готовил: мы переезжаем в собственный кооператив. Хватит жить в аппартаментах твоего отца. Поняла, наконец, или нет?!