Рабы Парижа - Эмиль Габорио

— Скорее, друзья мои, скорее! — торопил он. — Я хочу сообщить вам презабавную новость. Представляете, один из моих закадычных друзей, маркиз де Круазеноа, вдруг занялся предпринимательством, словно какой-нибудь буржуа!

Услышав имя своего врага, Андре едва не выронил из рук бутылку с вином, которую намеревался откупорить.

— Откуда вы это знаете? — спросил он.

— На всех столбах расклеены объявления о том, что он открывает Акционерное общество Тифильских рудников. Ей-Богу, я помру со смеха! Капитал — четыре миллиона. Ай да маркиз!

Слуги закончили свою работу и ушли.

— Де Круазеноа продает акции всего по пятьсот франков, — продолжал Гастон. — Это же даром, честное слово! Впервые слышу такую цену!… А почему вы не наливаете себе вино? К столу! К столу! Пусть Генрих копается в Тифильских рудниках, я предпочитаю копаться в этом великолепном салате. Ваше здоровье!

Когда молодой Ганделю осушил в честь прекрасной Зоры вторую бутылку, хмель вытеснил из его головы последние остатки здравого смысла. Он стал осыпать мадам Шантемиль упреками и бранью.

Роза обозлилась и быстро доказала Гастону, что ее арсенал ругательств гораздо богаче.

Взбешенный Ганделю заявил, что не желает больше ее видеть, и ушел, хлопнув дверью.

Молодая женщина сказала Андре, что немедленно отыщет Поля и попросит его вызвать Гастона на дуэль. Она была настолько возмущена, что даже не взглянула в зеркало перед уходом.

Художник остался один.

То, что он услышал от своих гостей, надо было обдумать.

Итак, Роза не знает, почему Поля оберегают от встреч с ней.

Или знает, но не хочет сказать?

Неважно. В любом случае у нее ничего не удастся выяснить…

Искать Виолена бесполезно. Он опять ничего не ответит.

Значит, надо заняться Акционерным обществом Генриха.

Откуда у него четыре миллиона? Все, что ему досталось в наследство от брата, он уже прокутил, как утверждает де Брюле.

И почему он продает свои акции так дешево? Гастон говорит, что никогда не слыхал настолько низкой цены…

Если удастся доказать, что Тифильские рудники — это просто грандиозное мошенничество, то маркиз попался. Тогда он откажется от Сабины, чтобы избежать разоблачения…

Надо как-то ускользнуть от слежки. Дело пойдет гораздо быстрее, если можно будет не опасаться шпионов Генриха…

Проще всего — переодеться, загримироваться и перелезть через забор, пока шпионы следят за парадным входом.

Андре выглянул в окно.

— Ограда не выше двух метров, — прошептал он. — За ней — соседский сад, потом — еще один забор… И все. Потом я спокойно уйду по улице Лаваль, пока меня будут ждать у ворот, выходящих на улицу Оверн. И ждать им придется долго, потому что на эти две недели и поселюсь у Виньоля.

Виньоль был его помощником на строительстве.

— Надо сообщить о моих новых планах де Брюле и господину Ганделю, — решил Андре.

Он написал два длинных письма, отнес их на почту и по дороге пообедал в ближайшей гостинице. Слежки Андре не заметил, но не сомневался в том, что она есть.

У дома его ожидали слуги из ресторана.

Андре отдал им посуду, запер за ними дверь и стал готовиться к перевоплощению.

Он достал ворох старой одежды и принялся ее рассматривать.

Какой облик можно принять с помощью этого тряпья? Пожалуй, одного из тех бродяг, которых днем полно в кабачках, а по вечерам — около театров и ресторанов.

В таком виде можно будет следить за мошенниками, оставаясь как бы невидимым: кто станет обращать внимание на бродягу?

Андре выбрал рваную блузу, потертые штаны, стоптанные башмаки и измятую шляпу.

Теперь надо было изменить лицо.

Художник почти совсем состриг бородку и превратил свою аккуратную прическу во всклокоченные патлы.

Потом он зажег свечи, взял самую тонкую кисть и наг чал гримироваться.

Выкраситься ничего не стоит, но, чтобы стать неузнаваемым, надо изменить пропорции своих черт, прежде всего рта и глаз, которые определяют выражение лица. Андре провозился очень долго, пробуя различные варианты, пока достиг удовлетворившего его результата.

Переодевшись, молодой человек придирчиво оглядел себя в зеркале.

Он выглядел отвратительно, как и положено бродяге.

Андре хотел повторить осмотр, чтобы отыскать и исправить малейшие недостатки, но ему помешал громкий стук в дверь.

— Кто там? — спросил удивленный хозяин: был поздний вечер и он уже никого не ждал.

— Это я, — ответил жалобный голос, который показался Андре незнакомым.

— Назовите ваше имя, — потребовал он.

— Гастон. Неужели вы меня не узнали, господин Андре?

Художник сообразил, что впустив Ганделю-младшего, выдаст ему свой секрет.

Но что ему оставалось делать? Раз отозвался, надо открывать.

Андре впустил гостя.

Гастон был очень бледен и еле держался на ногах. Он упал на стул и пробормотал:

— А где господин Андре? Я, кажется, слышал его голос…

Художник был доволен: костюм и грим выдержали первое испытание. Однако он отметил про себя, что, изменив внешность, надо поменять и голос.

— Господин Андре перед вами.

— Что за шутки?

— Всмотритесь хорошенько, — посоветовал художник, подходя ближе к свету.

Секунд через десять Гастон печально улыбнулся.

— Кажется, это действительно вы.

— Что с вами? — спросил Андре.

— Я пришел попрощаться.

— Вы уезжаете?

— Да.

— Куда?

— В мир иной. Найду местечко, где мне никто не помешает, и застрелюсь.

— Ваши обычные глупости?

— С глупостями покончено, — сказал Гастон, вынимая из кармана пистолет.

— Вы что, с ума сошли?

Гость хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Ни малейшей трещинки!

— Так в чем же дело?

— Сегодня — срок оплаты векселей, которые я сдуру подписал у Вермине.

— И что же произошло?

— Не совсем то, что вы мне предсказывали, но вроде того.

— Рассказывайте.

— Я пообедал с папой и только встал из-за стола, как слуга доложил, что какой-то старик ждет меня на улице. Выхожу. Смотрю — стоит похожий на обезьяну оборванец в зеленых очках…

— Старик Тантен, — сказал Андре.

— Не знаю. Он мне не представился.

— Что он вам сказал?

— Сладеньким голоском пропел, что владелец моих векселей решил передать их прокурору.

— И все? Он должен был еще что-то сказать.

Гастон удивленно взглянул на Андре.

— Он действительно сказал, что у меня остался единственный шанс на спасение…

— Который заключается в том, чтобы вы немедленно уехали куда-нибудь в Италию и обязательно взяли с собой Розу.

Ганделю вскочил.

— Кто вам это сказал?! — воскликнул он.

— Никто.

— Так как же вы…

— Я просто догадался.

— Ну и ну! — покрутил головой Гастон, садясь на стул и переводя дух.

— Вот для этого вас и заставили подделать подписи Мартен-Ригала. Понимаете?

— Теперь понимаю…

— Что же вы ему ответили?

— Что я никуда не поеду.

— Почему вы так решили?

— Потому, что завтра же вечером они пошли бы к папе и потребовали, чтобы он плясал под их дудку. Вы же мне это уже объясняли… Ему было бы легче получить удар ножом в спину, чем известие о том, что его сын совершил подлог…

— А что было потом?

— Я купил пистолет и зашел к вам попрощаться… Пожалуй, мне пора…

— Погодите! — отозвался Андре, нервно расхаживая по комнате. — Дайте подумать.

"Посоветовать Гастону увезти Розу? Мошенники опасаются ее… Значит, она должна быть здесь. Пусть он уедет один… Надо немедленно рассказать обо всем господину Ганделю! Фальшивые векселя не должны застать его врасплох".

— Итак, беспутная жизнь маркиза Гастона де Ганделю окончена? — спросил Андре.

— Да.

— Вы — сын честнейшего из парижских буржуа. Можете ли вы поклясться, что впредь будете достойны своего отца, если я спасу вас?

— Клянусь!

— Тогда ровно в полночь ждите меня у дома номер десять на улице Лаваль.

…Около часу ночи два человека подошли к особняку подрядчика Ганделю.

Один из них, похожий на нищего, уверенно позвонил.

Через несколько минут выглянул заспанный лакей и неприветливо буркнул:

— Чего надо среди ночи?

— Мне срочно нужен хозяин, — ответил оборванец.

— Мало тебе дня, чтобы попрошайничать? Убирайся, а то собаку спущу!

Бродяга обратился к своему спутнику, до сих пор безучастно стоявшему в стороне:

— Гастон, велите немедленно разбудить вашего отца!

Увидев молодого господина, лакей отворил дверь.

— Доложите месье Ганделю, что мы пришли по очень спешному делу, — распорядился оборванец.

Слуга вопросительно взглянул на Гастона.

Тот кивнул.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что я — не я, — сказал бродяга.