Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

– Да, – сказала женщина.

Чашка с недопитым чаем до сих пор стояла на столе перед ней, она просто не могла ее держать – руки снова мелко тряслись. Голышев более совершенно не обращал внимания на непростое состояние собеседницы.

– Вот! Только общался он не в простой соцсети, а на специализированном грибном форуме. Отсюда немного иной характер заболевания. Но началось все оттуда – в какой-то момент времени, когда онлайн-беседа на интересующую тему принесла ему удовольствие. И это удовольствие захотелось повторить еще раз и еще… В этот самый момент на его субстрат упало зернышко, или, можно сказать, спора. Спора дала росток, росток стал развиваться, ветвиться новыми симптомами, и вскоре поведением Андрея стало управлять дерево противоестественных, навязанных извне высших психологических функций. Иначе – он стал одержим. Допустил не тех строителей в свой храм души, и храм постепенно превратился в пещеру. Модель поведения вашего сына стала такой, словно он живет совсем в иной реальности… Именно этот процесс Андрей описал в своем дневнике – только аллегорично, оперируя понятными ему образами. Спора будущего паразита попадает в мозговой субстрат в виде ложной привлекательной идеи, в виде соблазна. Если ее распознать вовремя, то можно вырвать с корнем, но ведь это – если распознать… А знаете ли вы, что в структурном отношении мозг шизофреника организован гораздо более выгодно, чем мозг обычного человека? Все потому, что у обычного человека там заросли с буреломом, а у шизофреника – стройные ряды посадок…

Глаза Натальи Сергеевны снова наполнились слезами. У нее больше не получалось следовать за витиеватым ходом мыслей профессора. Каждая его фраза, осмысленная и понятная сама по себе, проносилась сквозь ее сознание наподобие курьерского поезда и тут же исчезала, оставляя после себя лишь легкую дымку неясных образов. Ее тут же сменяла другая, но связи между ними уже как будто не было, и общий смысл сказанного безнадежно ускользал. Нарастающий безотчетный животный ужас все сильнее и сильнее сдавливал ледяными клещами сердце. В голове пульсировало красным только одно слово: «Субстрат… субстрат… субстрат…»

– Валентин Филиппович, – собравшись с силами, с трудом проговорила бедная женщина. – Я что-то вас не понимаю. Наверное, – она попыталась пошутить, натянуто улыбнувшись, – наверное, мой субстрат невосприимчив к вашей теории…

– Да что вы, голубушка. Не обманывайте себя. Еще как восприимчив! И к моей, и к… другим. Старцы в Священном Синоде ведь тоже думали, что невосприимчивы, когда признавали ложную теорию Сеченова. Наивные! А ведь могли бы догадаться! Теория Сеченова полностью игнорировала нас!

– Нас? – переспросила Наталья Сергеевна.

– Да не вас, а нас! – неожиданно рассердился Голышев. – Впрочем, быть может, они записали нас во внешние раздражители? А что ж, с них станется, с этих старцев. Они и по жизни-то туповаты были, а уж в старости вообще многие в маразм впали. Но мы не внешние раздражители! Мы, милочка, – те, кто их для вас подбирает! Изобретательно и безошибочно!

– Кто это мы? То есть вы? – снова спросила его собеседница.

– Неважно, – ответил профессор. – Важно то, что и у вас в голове выросла целая бесовская роща. А вы-то и не заметили!

И он внезапно рассмеялся гадким, злым, скрежещущим смехом, от которого кровь заледенела в жилах Натальи Сергеевны.

– Все дело, милочка, в неприятии реальности. Той единственной реальности, которая действительно реальна. Кто-то не может смириться с отсутствием чая. А кто-то – с поведением сына… И вот тогда-то и появляемся мы. Мы – те, кто выстраивает для вас реальность альтернативную. Потому что для каждого, абсолютно каждого человека можно подобрать такую систему внешних раздражителей, которая заставит его искаженно воспринимать реальность и гарантированно приведет поначалу к отклонениям от морально-этических норм поведения, а в конечном итоге, при отсутствии осознанного волевого сопротивления с его стороны, – к сумасшествию и гибели. Вот вам и третий, основной постулат моей теории. Что же вы побледнели, Наталья Сергеевна? Разве вы никогда не слышали, что все вокруг вас, все окружающее, близкое и далекое, вообще вся Вселенная – существует только в вашем воображении?

– Нет, – прошептала Наталья Сергеевна. – Я… я вас окончательно перестала понимать.

– Да полно! Ладно, что это я все вокруг да около? Могу и прямо сказать, все равно вы уже ничего не измените. Не нравится вам, что живете в нищете, и помощи ждать неоткуда? Единственная надежда – сын, луч света в темном царстве! А он, подлец, отдалился от вас и ни в грош вас не ставит? С какой-то дурой-соседкой общается больше, чем с матерью? Извольте, вот вам другая реальность. Тут сестра с богатым, влиятельным мужем. Помогают! Сын вас любит, только о вас и думает. А соседку – башкой на наковальню, и всего-то делов! Ах, незадача, с сыном беда. Ну так ведь вы же не виноваты, это все мортемицес! К тому же за любое удовольствие нужно платить.

– Профессор, – взмолилась бедная женщина, – перестаньте, прошу… Вы… Вы меня очень пугаете.

– Плохой из меня рассказчик, – огорчился ее собеседник. – Ну да ничего, от вас ведь понимание и не требуется. И в общем-то на сегодня у нас все. Попрошу вас только об одном одолжении. Надо будет передать несколько слов от меня этой вашей соседке, Галине Степановне. Я позже сообщу, что именно, ладно?

Ответить мама Андрея не успела. Дверь в кабинет профессора отворилась, и в проеме показались несколько человек в форме. Один из них махнул в воздухе раскрытой красной книжечкой, представился:

– Капитан Крепин, криминальная полиция. А вы – Евдокимова Наталья Сергеевна?

– Да, – ошарашенно ответила та. Все шло не так, и дальше могло стать только хуже.

– Евдокимов Андрей Александрович, тысяча девятьсот девяносто восьмого года рождения, – ваш сын?

– Да…

– Где он сейчас?

– Так здесь же… в клинике…

– В клинике? – переспросил капитан, переглянувшись со своим помощником.

– Ну да… Здесь, в палате.

– Проводите нас к нему, пожалуйста.

Наталья Сергеевна обернулась на Голышева. Профессор развел руками:

– Ну надо так надо, ничего не поделаешь, с полицией же не поспоришь. Идите, голубушка, показывайте, я следом.

Евдокимова тяжело поднялась со стула. Взяла дневник Андрея со стола, шагнула, пошатнулась, потом выпрямилась.

За распахнутыми настежь дверями кабинета, на заросшем, закиданном мусором дворе у покосившегося забора толпились любопытные психи.

Реальность третья