Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации - Лев Гумилёв

Экстенсивное кочевое скотоводство требует больших пространств с редким населением. Лошади и овцы, привыкшие к степным травам, не могут жить на лесных, влажных кормах, а тем более добывать корм из-под глубокого снега. Следовательно, необходимы сенокосы, а этого ремесла гунны не знали. Поэтому они сдвинулись на территории завоеванные, где можно было использовать труд покоренных аборигенов. Но тех надо было либо держать в страхе, для чего у малочисленных гуннов не было сил, либо компенсировать их военной добычей. Европейские пассионарные варвары знали, что компенсацию они могут получить только в Римской империи. Но, без должной организации, их вторжения были сначала неудачны, потом полуудачны: римляне впустили бургундов в долину Роны, вандалов, свевов и аланов – в Испанию, визиготов – в Аквитанию, франков – в Галлию, но остальные варвары тоже хотели урвать свою долю римского пирога, а умный правитель, как известно, считается с пожеланиями масс. Ругила был правителем умным и осторожным. Когда в 430 г. гунны достигли Рейна, он попытался наладить с Римом дипломатические контакты и даже давал империи свои войска для подавления багаудов в Галлии. Но он умер в 434 г., и власть перешла к Аттиле и Бледе – детям его брата Мундзука.

Аттила, Аэций и фазы этногенеза

История европейских гуннов уже написана, и куда подробнее, чем это можно сделать в одной статье. Но никто из историков не ставил при этом задачи показать уникальное соотношение возрастов этноса, то есть поставить проблему как соотношение старца, юноши, мужа в расцвете сил и пожилого многоопытного человека. А в это жуткое 20-летие, когда решалась судьба этносов Европы и даже путей развития культур, ситуация была именно такова.

В V в. римский суперэтнос находился в фазе обскурации: он почти переставал существовать. Но Восточная Римская империя была сильна, ибо многие обитатели Малой Азии, Сирии и Армении находились в акматической фазе этногенеза. Там прошла ось пассионарного толчка, и христианские, гностические и манихейские общины всосали в себя тех пассионариев, которым была противна самовлюбленная античная пошлость. Они спорили друг с другом, проповедовали свои учения всем, желавшим слушать, интриговали и защищали стены своих городов, что давно разучились делать те, кто оставался язычниками. И в отличие от германцев у них была этническая доминанта, философема, переданная им неоплатониками. Эта философема не существовала в глубокой древности, ни в эллинской, ни в иудейской, ни в египетской. Первым неоплатоником был Христос. Однако этим энергичным пассионариям мешали субпассионарии, расплодившиеся за три века имперского благополучия и изобилия. Они отнюдь не были «низами» общества. Многие из них пролезали на высокие и средние должности. Но где бы они ни находились, они разъедали тело римской цивилизации, не желая думать о завтрашнем дне, а тем более – о неизбежном конце.

Выслушаем беспристрастного современника событий. В 448 г. Приск Панийский в ставке Аттилы, где он был в составе посольства, встретил грека, одетого в «скифские» одежды, и записал его слова: «Бедствия, претерпеваемые римлянами во время смутное, тягостнее тех, которые они терпят от войны... ибо закон не для всех имеет равную силу. Если нарушающий закон очень богат, то несправедливые поступки его могут остаться без наказания, а кто беден и не умеет вести дела, тот должен понести налагаемое законом наказание». Приск возразил, что законы римлян гуманнее и «рабы имеют много способов получить свободу». Грек ответил: «Законы хороши, и общество прекрасно устроено, но властители портят его, поступая не так, как поступали древние» [139, с.55–58].

Итак, грек отметил вариабельность стереотипа поведения как главный фактор, дающий людям жить. Культура – стабильна, а римский суперэтнос уже вступил в последнюю фазу: мечтатели оплакивали уходящую культуру, а подонки ее проедали. И пока готы не разделили античного населения в Македонии, Фракии и Элладе настолько, что подготовили пустые места для славян, то есть до VI в., Византия была заключена в городских стенах, а Гесперия [162], где эти стены пали, вообще исчезла с карты мира.

Германцы, ровесники византийцев, не имели такой культурной традиции, способной объединить их в суперэтническую целостность. Наоборот, пассионарный толчок, не будучи направлен, разорвал даже те связи, которые у них были в первые века н.э. Чтобы объединиться, им было нужно начальство; и они нашли его в гуннах. Гунны, как и их соперники – аланы и хунны в Северном Китае, переживали фазу надлома, или неуклонного снижения пассионарного напряжения этнической системы. На этом фоне достоинства отдельных личностей меркли. Лишенные своей экологической ниши, они были вынуждены получать необходимые им продукты как дань или военную добычу. На чужой земле они превратились в хищников, которые вынуждены охотиться на соседей, чтобы не погибнуть, и пользоваться услугами этносов, на них непохожих и им неприятных, но крайне нужных.

Пассионарность их была разжижена из-за включения в их среду многочисленных угро-финнов, за счет коих они пополняли потери в боях. Угро-финны были очень храбры, выносливы и энергичны, вполне лояльны гуннским вождям, но сердце их билось в другом ритме, их собственном, вследствие чего они образовали гунно-угорскую химеру. До V в. их сочетание не носило такого характера, ибо они жили в разных экологических нишах: в степи и в лесу. А когда историческая судьба задвинула их в окруженную горами долину Дуная да еще добавила к ним кельтов-бастарнов, дакийцев-карпов, сарматов-язигов и кое-какие роды славян, то все изменилось, и отнюдь не к лучшему. На этом фоне и развернулись события, связанные с деятельностью Аттилы и Аэция.

Аттила был невысок, широкоплеч, с темными волосами и плоским носом. Борода у него была редкая. Узкие глаза его смотрели так пронзительно, что все подходящие к нему дрожали, видя осознанную силу. Страшный в гневе и беспощадный к врагам, он был милостив к своим соратникам. Гунны верили в его таланты и отвагу, поэтому под его властью объединились все племена от Волги до Рейна. Под его знаменем сражались, кроме гуннов, остроготы, гепиды, тюринги, герулы, турклинги, руги, булгары и акациры, а также много римлян и греков, предпочитавших справедливость гуннского царя произволу и корысти цивилизованных римских чиновников.

Сначала Аттила делил власть со своим братом Бледой, но в 445 г. убил его и сосредоточил власть в своих руках. При совместном их правлении гунны, а точнее – присоединившиеся к ним племена, совершили набег на Балканский полуостров и дошли до стен Константинополя. Они сожгли 70 городов, от Сирмия до Наиса. Но добыча их была меньше ожидаемой, так как на полуострове уже дважды похозяйничали визиготы. В 447 г. Феодосии II заключил с Аттилой унизительный для империи мир, обязался платить ежегодную дань и уступил южный берег Дуная от Сингидуна до Наиса, но сменивший Феодосия Маркиан расторг договор 450 г., заявив, что его подарки – для друзей, а для врагов у него есть оружие.

Но Аттила был дипломатом, он рассчитал, что на западе он достигнет больших успехов, и решил двинуть свои войска в Галлию. Для похода был повод – просьба принцессы Гонории обручиться с нею – и, что важнее, союзники: один из франкских королей, изгнанный из своего отечества, и король вандалов Гензерих, взявший столицу провинции Африки – Карфаген. Отупевших и опошлившихся римлян можно было не бояться, но хорошо продуманный поход дал неожиданный результат. У Аттилы оказался противник, достойный его и по личным качествам, и по уровню пассионарности, – Аэций.

Аэций, сын германца и римлянки, был представителем нового поколения, новой породы пассионариев, которая подняла раннюю Византию. Красивый, сильный мужчина, он не имел равного в верховой езде, стрельбе из лука, метании дротика. Честолюбие и властолюбие было лейтмотивом его бурной биографии. На его глазах мятежные легионеры убили его отца, он дважды был у гуннов, то как заложник, то как изгнанник. Он свободно говорил на германских и гуннском языках, что располагало к нему легионеров, среди которых уже не было уроженцев Италии. Карьеру он сделал быстро, но ревность к славе и власти породила в нем вражду к наместнику провинции Африки – Бонифацию, честному, доброму и способному «последнему римлянину», как потом называл его историк Прокопий [163].

Аэций оклеветал Бонифация и спровоцировал его на мятеж. Бонифаций в 429 г. пригласил на помощь вандалов из Испании, но те, как водится, захватили провинцию Африку для себя. Бонифаций вернулся в Рим и оправдался, ибо, действительно, потеря Африки была вызвана интригами Аэция. Тогда Аэций, командовавший войсками в Галлии, двинулся на Рим. Бонифаций, командуя правительственными войсками, разбил Аэция, но, раненный в бою, скоро умер (432 г.). Аэций же бежал к гуннам, где его принял Ругила, но после его смерти вернулся и в 437 г. вторично стал консулом. В третий раз он получил эту должность в 446 г. До тех пор многократно консулами бывали только императоры [238, с.302]. Но ведь только Аэций умел заставить варваров сражаться за ненавистный им Рим.