Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации - Лев Гумилёв

К середине III в. германские племена между Эльбой и Рейном, до того бессильные и спивавшиеся, стали образовывать военные союзы. Так, на базе древних племен, уже превратившихся в реликты и неспособных отразить наступление римской армии Германика, даже после удачного истребления трех легионов Вара в Тевтобургском лесу, возникли новые этнические образования с условными названиями: франки – свободные, саксы – ножовщики, алеманны – сброд, свевы – бродяги. Это были организации, созданные исключительно для войны, то есть военная демократия, уживавшаяся в Европе с родовым строем, так как некоторые племена сохранили родовой строй.

Тем же толчком была задета территория, населенная предками славян: лугиями и венедами [9, с.5]. Они не уступали германцам в энергии, а иногда превосходили их. За короткое время они распространились до Балтийского моря, а в последующие века овладели Балканским полуостровом и добрались до Днепра, где встретились с племенем росомонов [230, с.23–104; 238, с.279]. Позднее восточные славяне и росомоны слились в единый древнерусский этнос [145]. Но в III – IV вв. они были только союзниками, ибо их общими врагами были готы, победившие римлян и отторгшие у них в 271 г. целую провинцию – Дакию. Кровь лилась в фазе этнического подъема не менее обильно, чем в фазе обскурации.

Так где же в эту эпоху – 160–360 гг. – царил мир? Какой этнос избегал столкновений, потрясавших Европу, Ближний Восток и Среднюю Азию? Кто умел избегнуть кровопролитий? Только те, о ком не вспоминают историки тех лет: это гунны. Можно подумать, что античные географы просто не уделяли внимания кочевым народам. Но это не так. Об аланах сообщают Иосиф Флавий, Лукиан и Птолемей, а о гуннах подробно рассказывает только Аммиан Марцеллин, да и то с чужих слов, которые стали актуальными лишь в конце IV века.

Аланы были одним из сарматских племен. Аммиан Марцеллин писал о них: «Постепенно ослабив соседние племена частыми над ними победами, они стянули их под одно родовое имя» [238, с.274–279]. Об этом сообщают китайские географы эпохи младшей Хань, называя вновь образовавшееся государство – «Аланья» [30, т. II, с.229]. Территория аланов включала Северный Кавказ и Доно-Волжское междуречье. Хозяйство их было основано на сочетании скотоводства с земледелием, а ремесла и искусство были на очень высоком уровне. Культура их была продолжением скифской, хотя царских скифов и скифов-кочевников сарматы истребили так, что тех вообще не осталось, кроме как в степном Крыму. Последних прикончили готы.

Западные сарматы, роксоланы и язиги, постоянно воевали с римлянами на берегах Дуная [146], восточные, проходя через «Аланские ворота» – Дарьялское ущелье, вторгались в Армению и Медию [147]. Короче говоря, аланы 200 лет постоянно воевали, а вот о гуннах, их соседях, даже успели позабыть. Это не может быть случайностью. Скорее это историческая загадка.

Смена цвета и времени

Изменения начались с природы Великой степи. В середине IV в. муссоны понесли тихоокеанскую влагу в пустыню Гоби, а циклоны – атлантическую влагу в Заволжье и к горам Тянь-Шаня и Тарбагатая. Река Или наполнила водой впадину Балхаша; Сырдарья подняла уровень «болота оксийского», снова превратив его в Аральское море. Лесостепь поползла на юг, за ней туда же двинулась тайга. Сухие степи, бывшие доселе ареалом почти 200-летнего обитания гуннов, стали сокращаться, и их скоту стало тесновато. Однако давние мирные отношения между немногочисленными пришельцами (гуннами) и редким коренным населением Западной Сибири, видимо, повели не к конфликтам, а скорее наоборот – к углублению контактов и установлению политических союзов. Это видно из того, что много лет спустя племена болгар и сабир носят приставку – «гунно». Причислять себя к гуннам в VI в. было гордо.

Зато по-иному восприняли эти изменения аланы. Во II в. они покинули прикаспийские равнины, усыхавшие у них на глазах. Но это были их земли. II когда разнотравные злаковые степи поползли на восток, аланам должно было показаться, что выходцы с берегов Орхона и Селенги не должны жить на берегах Волги и Яика. Конфликт аланов с гуннами был подсказан самой природой, меняющейся вечно и даже быстрее, чем жизнь этноса или существование социальной системы.

Известно, что гунно-аланская война началась по устарелым данным в 350 г., а по уточненным – в 360 г. [238, с.270] и закончилась победой гуннов в 370 году. И это несмотря на то, что аланы были гораздо сильнее гуннов. Подобно юечжам (согдам) и парфянам, они применяли сарматскую тактику ближнего боя. Всадники в чешуйчатой броне, с длинными копьями на цепочках, прикрепленных к шее коня, так что в их удар вкладывалась вся сила движения коня и всадника, бросались в атаку и сокрушали даже римские легионы – лучшую пехоту III в.

За спиной у алан было громадное Готское царство, созданное Германарихом из рода Аманов. Оно простиралось от Балтийского моря до Азовского, от Тисы ло Дона [43, с.593]. Остроготы стояли во главе державы; визиготы, гепиды, язиги [148], часть вандалов, оставшаяся в Дакии [149], тайфалы, карпы, герулы [150], их южные соседи, скиры, и северные: росомоны, венеды [151], морденс (мордва), мерене (меря), тьюдо (чудь), вас (весь) и другие, были их подданными. Готам принадлежал и степной Крым, Черноморское побережье Северного Кавказа. При этом они были надежными союзниками алан. Так что последние считали, что их тыл обеспечен. Наконец, у алан имелись крепости. Гунны же брать крепостей не умели. Так почему лее гунны победили и алан, и готов, чего не смогли сделать ни римляне, ни персы?

Источники, то есть соображения людей IV в., ничего путного не сообщают. Они только констатируют некоторые факты, отнюдь не достаточные для решения задачи.

В поисках ответа на вопрос вернемся к географии. Циклоны, проходившие в III в. по полярной зоне, в середине IV в. вернулись в аридную. Следовательно, в начале IV в. они обильно оросили гумидную, то есть лесную, зону. Там постоянные летние дожди и зимние заносы снега, весной таявшего быстро и заболачивающего лесные поляны, были крайне неблагоприятны для хозяйства лесных этносов. Потому готам, успевшим продвинуться в степи, к берегам Черного моря, удалось установить гегемонию на большей части юга Восточной Европы [152]. Балтийские (литовские) этносы оставили следы своего пребывания по всей лесостепной и лесной зоне, вплоть до Пензы. Венеды заняли область между Вислой и Лабой (Эльбой). Но возможно, что, сохраняя автономию, оба эти этноса находились в сфере готской гегемонии, ибо в неблагоприятных климатических условиях им было трудно собрать силы для борьбы за независимость.

Итак, Германарих создал лоскутную империю, прочность которой обеспечивалась только высоким уровнем пассионарности самих готов и низким ее уровнем у части покоренных ими племен. Ну, а у другой части – ругов, росомонов, антов?.. Этот вопрос надо рассмотреть особо.

Как добыть достоверную информацию? Это не просто. Если бы сохранившиеся источники, ныне изданные, переведенные и комментированные, давали толковый ответ на вопрос о первом столкновении Дальнего Востока с Крайним Западом, то нам было бы незачем писать эту статью. Но источники невразумительны. Поэтому на минуту отвлечемся от темы ради методики.

Хочется сказать слово в защиту Аммиана Марцеллина и его современников. Они писали чушь, но не из-за глупости или бездарности, а из-за невозможности проверить тенденциозную информацию. Ведь не мог же римский центурион ради научных интересов выправить себе командировку в Западную Сибирь?! Да если бы он даже смог туда поехать, то во время Великого переселения народов у него было слишком мало шансов уцелеть и вернуться, чтобы написать очередной том «Истории». Итак, критическое отношение к древним авторам – не осуждение их, а способ разобраться в сути дела. Но вот кого следует осудить, так это источниковедов XX в., убежденных, что буквальное следование древнему тексту есть правильное решение задачи, и вся трудность – только в переводе, который следует каждому историку выполнять самостоятельно.

Буквальный перевод, сделанный филологом, обязательно будет неточным, потому что без знания страны (географии), обычаев народа (этнографии) и его традиций (истории) передать смысл источника невозможно. Если же за дело берется историк, то он будет неизбежно подгонять значения слов и фраз под собственную, уже имеющуюся у него концепцию, а последняя всегда предвзята. Так, А.Н. Бернштам «сочинил» [184, с.88] перевод текста надписи из Суджи и «родил» тем самым великого завоевателя Яглакара, возникшего из неправильного перевода [там же, с.85–90].

А какой же выход предлагает С.Е. Малов? Цитирую: «Я придерживаюсь того, что сначала тюрколог-языковед, используя точно текст памятника, дает его перевод, согласный с тюркским синтаксисом и грамматикой, после чего историк может пользоваться этим памятником для своих исторических построений» (с.88). Автор этих строк вполне согласен с великим тюркологом. Историк и географ имеют право уточнять значения титулов и географических названий, которые в «Древнетюркском словаре» (Л., 1969) вообще не переведены. Например: «Болчу – название реки» (с. 112). Где эта река? Как называется теперь? В каком атласе ее можно найти? [153]Филологу это неважно! Поэтому филологически правильный перевод – это сырье, требующее обработки.