Лиловый (Ii) - Ганнибал

   Сам Фальер, впрочем, на представлении отсутствовал, недолго просидел и Леарза, которого мало интересовала судьба главных героев спектакля, обреченных на несчастную любовь; воспользовавшись тем, что большая часть зала погружена во мрак, он бесшумно выскользнул в коридор. Холодные глаза разведчиков посмотрели ему вслед, но его это теперь волновало меньше всего. Леарза направился знакомой уже дорогой и быстро настиг дверей кабинета, в котором, он знал, часто проводил время Наследник; тот и теперь сидел, будто о чем-то глубоко задумавшись, за своим письменным столом, но когда Леарза вошел без стука, поднял голову.

   -- Господин Леарза, -- окликнул он. -- Пьеса вам не понравилась?

   -- Актеры слишком очевидно боятся нас, -- резковато ответил Леарза, остановился напротив Наследника и сложил руки на груди. У Фальера действительно были глаза, чем-то похожие на его собственные: такого же светло-серого оттенка, пусть неуловимо другой формы. -- К тому же, я хотел спросить вас кое о чем, господин Фальер. Неужели вы всерьез думаете, что кеттерлианцы никогда не догадаются о настоящем положении дел на Анвине?

   -- ...О чем вы? -- осторожно уточнил тот.

   -- О бездушных. Вы и меня пытались обвести вокруг пальца, -- сказал Леарза, нахмурившись. -- Но я не совсем идиот. Эти люди страдают. Ваши аристократы живут в богатых огромных домах и проводят пышные балы, но бездушные замерзают и голодают в своих кварталах. Не думайте, будто способности вашего Тегаллиано остались от меня сокрытыми.

   Фальер поднялся со своего места; он был высок, значительно выше ростом, нежели Леарза. Выражение его лица изменилось.

   -- Я понимаю, -- наконец сказал Фальер. -- Действительно, вы правы, возможно, с нашей стороны было ребячеством пытаться скрыть правду от вас. Но и вы должны понять, Леарза... это наше больное место, проблема, требующая решения, мы хорошо знаем об этом, только... как я уже говорил господину Квинну, это невозможно изменить в один день. Конечно, мне хотелось бы исправить ситуацию, но что я, один человек, могу сделать с этим?..

   -- Вы знаете будущее, -- медленно произнес Леарза, не сводя с него взгляда. -- Вы больше, чем просто один человек. И вы должны видеть, что изменить это все просто необходимо, иначе в грядущем вас ждут огромные трудности...

   -- Откуда вы знаете? -- напряженно спросил Наследник.

   -- Это неважно сейчас. Вы видите будущее, Фальер, не отнекивайтесь, и что бы вы там ни видели, теперь вы не предпринимаете ничего! Но люди страдают! Разве это по-человечески, позволять тысячам людей страдать и умирать? Это больше похоже... на

них

, -- Леарза поморщился. Слова его заставили Фальера замолчать; так они оба стояли друг напротив друга, пока наконец Фальер не опустил голову.

   -- Это так, -- тихо сказал он. -- Но вы забываете о том, что я все же один. Я один -- а их миллион. Вы знаете, несколько лет тому назад мой собственный брат едва не убил меня. Теперь, если я попытаюсь что-то решительно изменить, все эти изнеженные аристократы встанут против меня. Мои собственные советники считают, что все должно оставаться как и прежде. Я знаю: если я предприму более серьезные меры, начнется война, о которой меня так настойчиво предупреждает господин Квинн. И даже если он неправ, война -- это все равно страшная вещь.

   Леарза промолчал, но выражение его лица смягчилось. Голос Фальера звучал искренне; и Леарза поверил ему, -- потому что хотелось верить.

   -- Я понимаю, -- негромко произнес китаб, отворачиваясь. -- Но все-таки мы не можем оставить это просто так. Я хочу помочь вам.

   -- Я был бы весьма благодарен вам, Леарза, но даже я не знаю, что делать, -- грустно сказал Фальер. Тогда Леарза решительно сжал кулаки.

   -- Дайте мне больше свободы, господин Фальер. Я должен ближе познакомиться с этими людьми, узнать, чем они живут, что думают. Тогда, быть может, мне придет в голову что-нибудь. Все-таки я человек

извне

, у меня другой опыт, если у меня получится?..

   Фальер будто с облегчением кивнул.

   -- Да, конечно, -- ответил он. -- Я даю вам полную волю, Леарза. Я очень надеюсь на вас.

   Напряжение понемногу уходило; они еще говорили, но уже главный вопрос был решен, и Леарза, мягко улыбнувшись, сказал, что хотел бы взглянуть хотя б на конец пьесы, и они попрощались; руосец вышел, оставив Наследника в одиночестве.

   Марино Фальер медленно подошел к черному провалу окна, и выражение его лица быстро менялось. От вежливой улыбки не осталось и следа; он был явственно взволнован, чуть дрожащими пальцами коснулся свинцового переплета рамы, потом вовсе прижался к холодному стеклу лбом.

   "Он опасен, -- подумал Фальер. -- Это все похоже на танцы на лезвии ножа".

   ***

   В знакомых ей с детства кварталах было в те дни очень неспокойно; казалось, она сидит на бочке с порохом, один щелчок зажигалки -- и все взлетит к чертям. И она ровным счетом ничего не могла сделать! Люди вокруг нее только и говорили, что об инопланетянах, вертели листовки, рассматривали картинки; Нина не могла даже заикнуться о том, что, может быть, инопланетяне совсем не плохие, потому что понимала: если ее слова дойдут до управляющих, ей конец.

   Раньше, пожалуй, -- теперь те времена вспоминались ей с трудом, -- Нине было бы все равно, должно быть, она испугалась бы не меньше остальных. Тогда, когда она еще была совсем одна. Нина иногда думала об этом; собственная судьба казалась ей странной. Как и многие другие, Нина родилась в большой бедной семье, помимо нее, у родителей ее было еще трое детей, но, когда ей едва исполнилось пятнадцать, отцу ее, работавшему на заводе, отрезало правую руку. Это превратило его в беспомощного калеку. Мать Нины всегда была слабой, не могла работать, но брала домой шитье; в основном же почти непосильная задача содержать семью с маленькими детьми легла на плечи Нининого семнадцатилетнего брата Румуи. Двое младших детей в следующий год умерли от болезни, а отец, не в состоянии вынести своего положения, запил. Пьяный, он бил жену и Нину, а Румуи дома почти не бывал, вынужденный работать по две смены на заводе; ничего удивительного, что, когда появился Тааво, Нина буквально сбежала из дома.

   С Тааво она прожила два года и неоднократно пожалела о том, что оставила свою семью. Тааво оказался ревнив; с рук ее не сходили синяки, работавшие вместе с ней на фабрике женщины смеялись над ней. Первенец Нины родился мертвым. Тогда она сбежала от Тааво; он еще какое-то время искал ее, и Нина всерьез опасалась, что он убьет ее, но, к ее счастью, Тааво прежде того зарезали в пьяной драке. Нина потом хотела вернуться к своим родителям, но обнаружила, что отец ее давно умер, ушла из жизни и мать; Румуи женился, и когда блудная сестра явилась к нему, он попросту ее прогнал и сказал, что их ничто не связывает.

   Так Нина осталась совсем одна. В ее жизни не было никакого смысла, никакой цели; она жила просто потому, что когда-то появилась на свет, и вовсе не задумывалась, для чего все это. Больше всего Нине мечталось о том, чтобы все оставили ее в покое.

   Потом появился Уло.

   Жизнь и теперь была совершенно непростой; Нина работала сейчас на текстильной фабрике и еще брала работу на дом, допоздна сидела с иголкой в руках, обложившись тряпками. Сидела она и теперь, но мысли ее были далеко, и несколько раз женщина больно укололась. Вечер тянулся бесконечно; тускло горела слабая электрическая лампочка, семейство часовщика внизу очевидным образом переживало не лучшие моменты: заполошно визжала жена старшего сына, доносилась ругань и крики детей. Нина не обращала внимания, у них часто происходили скандалы. Когда в ее собственную дверь неожиданно постучали, она негромко вскрикнула и выронила рукоделье; она никого не ждала в этот вечер. Видимо, посетитель благополучно миновал семейство на первом этаже, воспользовавшись гомоном, и оказался незамеченным.

   Сердце у нее екнуло: к ней никто не мог прийти, кроме Аллалгара, но Аллалгар заходил к ней попить чаю вчера, сегодня у него ночная смена. Если это господин Дандоло?.. Нина спешно отложила работу и соскочила с места.

   Но, когда она открыла, на пороге стоял незнакомый бездушный, одетый в добротную одежду слуги. Оглянувшись, он прижал палец к губам и показал ей какую-то сложенную бумагу; Нина торопливо, не спрашивая, пропустила его и захлопнула дверь.

   -- Господин Теодато Дандоло послал меня, -- сказал бездушный, протягивая ей свое послание. -- Велел передать тебе это и денег. Деньги в конверте.

   -- ...Спасибо, -- растерялась немного Нина, приняла конверт, но разворачивать при незнакомце постеснялась, не уверенная, можно ли ему доверять. -- Ты... его слуга?

   -- Да, -- насупившись, важно ответствовал тот. -- Нангой зовут. Я служу господам Дандоло с тех пор, как сам был ребенком.

   Сообщив это, Нанга принялся оглядываться. Кажется, Нинина обитель его не впечатлила; хотя в комнате все было чисто, мебель была ветхой, а дешевые бумажные обои по углам покорежились от сырости и кое-где висели лохмотьями. Наконец темное лицо гостя обрело совершенно скорбный вид.