Курская битва. Огненная дуга - Александр Михайлович Золототрубов

— Почему так думаешь?

— Если мне будут делать операцию, то ещё неизвестно, как она пройдёт, — с напряжением сказал Павел. — Пуля-то сидит во мне?

— Не переживай, тут у нас отменные хирурги, твою пулю, если она там, мигом вынут, и ты пойдёшь на поправку, — успокоил его старшина и нагнулся, чтобы поправить бинт на своей ноге.

Павел увидел это и спросил:

— Ты ранен, батя?

Шпак-старший усмехнулся.

— Понимаешь, рубил дрова, топор скользнул и задел ногу. В санчасти старшая медсестра Маша сделала мне перевязку.

— Маша с золотыми серёжками в ушах? — спросил Павел.

— Да, а ты что, познакомился с ней?

— Нет. Когда меня положили, она приезжала сюда, подходила ко мне, но ничего не сказала. Тогда я спросил, как её зовут. Она улыбнулась и ответила: «Маша, я из санчасти».

Павел помолчал, о чём-то размышляя, потом вдруг поинтересовался:

— Тебе нравится Маша?

— С чего ты взял? — удивлённо пожал плечами старшина.

В его голосе Павел уловил ноты разочарования и, чтобы смягчить ситуацию, небрежно бросил:

— Мне так показалось...

Лицо у Павла пошло белыми пятнами, нос заострился, и по всему было видно, что ему сейчас нелегко, что разговаривает он с усилием, с каким-то внутренним напряжением. «Ему трудно, и боль у него сильная, но бодрится, будто не рана в плече, а царапина», — не без горечи подумал Шпак-старший. Но спросил он совсем о другом:

— Как у тебя прошёл первый бой?

— Страха у меня не было, но поджилки тряслись. — Павел горько, через силу улыбнулся. — Но когда «тигр» пальнул по нашей батарее и снаряд разорвался метрах в десяти от орудия, я понял, что тут не до шуток, сам рванулся к прицелу, навёл орудие на «тигра» и выстрелил...

— И промах, — усмехнулся старшина.

— А вот и нет! — воскликнул Павел. — Снаряд угодил в траки и разорвал их. Немец стал крутиться на месте, как подстреленная птица. Я понял, что исход поединка решают секунды, и тут же пальнул по «тигру» вторым снарядом. Танку пришёл конец, он вспыхнул и окутался чёрным-чёрным дымом... А вечером, когда бой утих и немцы отступили под нашими ударами, командир батальона вручил мне медаль «За боевые заслуги». — И без всякого перехода Павел промолвил: — Рана чепуха, укус комара, и она почему-то меня не волнует. Беспокоит другое... Как там моя Люсик? У её отца очень тяжёлый характер, как бы они не стали ссориться. А тут ещё девочка родилась, шума в семье прибавилось...

Шпак-старший успокоил сына:

— Я напишу Люсе, спрошу, почему она хранит молчание, что там у них такое...

Павел чуть приподнялся, тронул плечо отца.

— Только не пиши ей, что я ранен, не то она зальётся слезами, да и сильной боли у меня нет, правда, временам она появляется, но я терплю. — Он положил голову на подушку и тяжело задышал.

«Кажется, я утомил его своими разговорами, мне надо идти», — подумал Шпак-старший. Он встал.

— Уходишь? — спросил Павел, глядя на него утомлёнными глазами, и неожиданно перешёл на другое: — Ты был на могиле моей мамы?

— Был, сынок... — Старшина облегчённо перевёл дух. — Я тут кое-что и тебе привёз... — Он достал из кармана платок и развернул его.

— Что это? — спросил Павел.

— Земля с могилы матери. Я и тебе отсыпал щепотку.

Павел взял землю из рук отца и положил в карман гимнастёрки.

— Она мне послужит талисманом, — одобрил он.

На батарею Шпак вернулся грустный. Печаль пришла от навязчивой мысли, что ранило сына. Теперь он думал о том, долго ли Павел пролежит в санбате, не осложнится ли его рана. Хотел поговорить с лечащим врачом, но тот из поездки в госпиталь пока не вернулся.

— Приходите завтра с утра, он будет, — заверил его дежурный врач приёмного покоя.

В санчасти на Шпака напустилась медсестра Маша, упрекнула его в эгоизме.

— Это почему же? — Василий Иванович едва не выругался.

— Почему не попросишь командира полка перевести Павла на свою батарею? — сердито спросила она. — Боишься, что он лучше тебя будет уничтожать вражеские танки?

— Пусть служит на другой батарее, тогда и мне будет легче, — пояснил Шпак.

— Я тебя не понимаю, Вася... — тихо промолвила Маша.

— Если у Павла что-то будет не ладиться, я стану переживать. А к чему это? У меня и так нервы напряжены. Теперь вот его готовят к операции, и опять в моей душе холод, как в февральский день. — Старшина подсел ближе. — Ты бы лучше съездила в санбат да поговорила с врачом о состоянии раненого Павла Шпака и будут ли ему делать операцию. Я бы сам это сделал, но не дождался его лечащего врача, который укатил в госпиталь. Я в медицине не смыслю, а ты медсестра, тебе и карты в руки. — Он засмеялся и прижал её голову к себе.

— Что ты делаешь, кругом люди! — возмутилась Маша. — Ещё подумают бог знает что обо мне...

Старшина встал.

— Пойду я, Маша, хотя уходить мне отсюда не хочется...

В блиндаже Шпак сел в угол за столик и начал писать письмо в Саратов. Уже почти закончил, как вдруг вошёл командир батареи Кошкин. Он был хмурый.

— Где вы были? Я вас искал, — сурово выговорил он.

— Сына моего Павла ранило в бою, я проведал его, — объяснил Шпак.

— Зачем же вы ушли без разрешения? Прошу впредь этого не делать, — уже мягче сказал Кошкин. — А сейчас идите к оружию, туда привезли снаряды! — И Кошкин вышел из блиндажа.

Шпак сунул письмо в карман и метнулся наверх, к расчёту.

Утром генерал Конев, командующий Степным фронтом, умывшись, вызвал к себе начальника штаба генерала Захарова. Тот не заставил себя долго ждать, сразу же прибыл.

— Матвей Васильевич, почему ты сегодня так рано встал? — спросил его Конев. Он стоял перед зеркалом и причёсывался.

— Могу ли я отдыхать, когда командующий встал раньше меня? — Щурясь, усмехнулся начальник штаба. — Да и работы у