Пастырь добрый - Попова Александровна

— Могу повторить слово в слово, — кисло улыбнулся он. — Могу по-латыни. Хочешь?..

— Налей уже, в конце концов, — повысил голос один из близсидящих студентов. — Не издевайся над человеком.

— Верно, — согласился Курт. — Это моя работа.

— А это на что намек? — настороженно уточнил хозяин, и он наставительно кивнул:

— Вот видишь; и кто из нас невменяем?.. Налей. Не бойся, пугать посетителей своим видом я буду недолго.

— Повторите это же утром? — с сомнением буркнул тот, однако стакан все же придвинул.

«Веселую Кошку» Курт оставил и впрямь довольно скоро; помимо прочих поводов, основной причиной явления сюда было желание смыть с языка и горла ужасающий привкус подаваемой Бюшелем отравы, каковую миссию с успехом исполнило дешевое, но вполне пристойное вино студенческой забегаловки. Теперь, однако, совет Керна принять положение, параллельное линии горизонта, казался все более благоразумным, можно даже сказать — трезвым…

Страж Друденхауса, отперший ему вход, едва не шарахнулся прочь, даже шевельнув губами, словно в беззвучном упреке, однако вслух ничего не сказал, отступив и замкнув массивную дверь за его спиной. Керн же, в чью комнату он ввалился едва ли не в самом наибуквальнейшем смысле этого слова, был в эмоциях куда несдержаннее, хотя и столь же немногословен в первые секунды явления подчиненного, когда явно силился осмыслить, стоит ли устроить зарвавшемуся молодняку нагоняй или же следует не тратить сил и слов, каковые, как обычно, пропадут втуне и лишь развеются в воздухе.

— Это переходит все пределы, Гессе, — выговорил он, наконец, когда Курт тяжело бухнулся на табурет и оперся о стол начальствующего обоими локтями, уронив в ладони голову. — Это переходит пределы твоих полномочий, моего терпения и вообще благоразумия. Мне довольно одного Густава, шляющегося по Друденхаусу в непотребном виде! Знаешь, что он сделал сегодня, когда я отнял у него флягу? Достал вторую — тут же, при мне!

Курт прыснул, соскользнув локтем со столешницы и едва не скатившись с табурета, и осекся, встретя пылающий взор майстера обер-инквизитора.

— Прстите… — выдавил он, возвратившись в прямое положение. — Но я, в отличие от Густава, не шляюсь. Я по делу.

— Господи Иисусе, по какому еще делу! — страдальчески простонал Керн, и он кивнул, подавив зевок.

— Виноват… — повторил Курт уже тверже. — Я объясню. Сегодня после панихиды я заглянул в «Кревинкель»…

— … что нельзя не заметить. И, конечно же, тоже по делу?

— Дайте договорить, — оборвал он довольно неучтиво. — Заглянул, вы правы, не совсем по служебной надобности, однако сложилось так, что там же объявился Вернер Хаупт, иначе известный как Финк. И, опять же, так удачно вышло, что я сумел провести с ним некую беседу.

— Попроще, Гессе, у меня сердце кровью обливается, когда я тебя слышу. Словом —?..

— Словом, он фактически наш. Он еще этого не сказал, однако по тому, как мы распрощались, можно сделать такой вывод. Не думаю, что он дозреет скорей, нежели недели через полторы, однако ж — как знать, быть может, завтра, не протрезвев окончательно, он внезапно решится и явится в Друденхаус. Если, а точнее — когда это случится, и меня не будет в Друденхаусе, пошлите за мной немедленно; пусть меня достанут откуда угодно, из постели, из гроба — плевать. Упустить такую возможность будет обидно, а я сомневаюсь, что он придет во второй раз.

— Придет ли в первый?

— Готов спорить на собственную голову.

— А я готов поспорить о факте ее наличия, — с бессильной злостью выговорил тот; Курт покривился.

— Рад, что вы по-прежнему высокого мнения о моих достоинствах, Вальтер, — заметил он кисло. — И еще одно. После «Кревинкеля» я зашел к студентам; поскольку там я и прежде появлялся довольно часто, на беседу с ними ушло меньше времени — столь порицаемое вами мое состояние было основным обстоятельством для установления общения вполне человеческого…

— Приписал к нашему штату еще с полсотни агентов из школярской среды?

— Вот о них и речь. Имейте в виду, что большинство из них известны и преподавателям, и сокурсникам, id est[222] — какой в них смысл?.. Выводы делайте сами, тем не менее одно заключение и я могу подсказать: надо проредить агентурную сеть в университете. До тех пор, пока я в Кельне, я смогу найти пусть немногих, но зато куда более скромных и осторожных. Вот теперь все.

— «Все»… — передразнил его Керн, глядя на подчиненного с сострадающим осуждением. — Это, разумеется, ценная добыча, Гессе, однако ж — я что вчера сказал? Я сказал — в постель. Я сказал — лечиться. Взгляни на себя — на тебе жарить можно! Можешь ты о работе забыть? хотя б на день?

— Нет, — отозвался он уже нешуточно. — В этот раз — не могу.

— На сегодня, тем не менее, служебного рвения довольно, — возразил тот настойчиво. — Именем Господним заклинаю, Гессе — домой. Спать. Выздоравливать. Говорю на сей раз серьезно: увижу на улицах, в трактире или Друденхаусе в ближайшие два дня — клянусь, посажу под замок. А теперь вон отсюда.

— Два дня безвыходно, — заметил Курт, медленно отступая к порогу. — А если мне в трактир просто поесть, или если выйти в церковь…

— Вон, паршивец! — повысил голос тот, и он нырнул за дверь; отойдя на три шага, подумав, вернулся, приоткрыл створку и заглянул в комнату вновь.

— А отчет о вербовке? — уточнил он, и Керн приподнялся, ахнув кулаком по столу:

— Гессе!

— Я подумал…

— Еще слово… — угрожающе предупредил тот, и Курт поспешно возвратил голову в коридор, закрыв дверь за собою.

Откровенно говоря, об отчете было упомянуто лишь для того, чтобы лишний раз позлить Керна, чей гнев сегодня веселил особенно, и виной тому, бессомненно, было не слишком здравое состояние майстера инквизитора второго ранга. Сейчас он, если говорить по чести, был полностью солидарен с начальством и намеревался любые дела на сегодня отринуть, возвратиться в постель и провести в ней остаток дня и все завтрашнее утро по меньшей мере.

Добрейшая матушка Хольц в этот час отсутствовала, что немало порадовало ее постояльца, ибо Курт слишком хорошо знал, какое лицо увидит и какие слова услышит, попадись он ей на пути; хозяйка, взявшая на себя самовольно заботу о «бедном мальчике», возражений не слушала и мнением самого бедняжки на этот счет не интересовалась. Без церемоний послать ее куда подальше даже у Курта не поворачивался язык, посему он предпочитал конфликтных ситуаций попросту избегать.

Конфликтная ситуация возникла на пути внезапно и имела вид Хольца-младшего.

До сей поры с вызывающим у него приступы тихого бешенства сыном своей хлебосольной хозяйки Курт предпочитал не пересекаться — мирно общаться с неопрятным и туповатым великовозрастным оболтусом у него недоставало сил, повести же себя так, как тот заслуживает, было бы черной неблагодарностью по отношению к его матушке. Сегодня парню отчего-то пришло в голову поздороваться, столкнувшись с майстером инквизитором на узкой лестнице, и Курту пришлось выдавить из себя нечленораздельный набор звуков, долженствующий обозначать смешение понятий от «доброго дня» до «пшел вон, дурак».

— А я с вами поговорить, — пояснил тот свое присутствие вдогонку постояльцу, и Курт остановился, мысленно застонав. — По важному делу.

— Да? — не слишком приветливо уточнил он, с омерзением отодвинувшись, когда тот подошел почти вплотную — даже ореол ароматов, приобретенных в подвальчике Бюшеля, не сумел скрыть того факта, что Хольц пребывает в состоянии, навряд ли лучшем.

— Так я вот о чем, — сообщил тот, подозрительно заговорщицки ухмыляясь. — Вы, говорят, из Кельна — того, свалите через пару недель?

— Уеду, — поправил он строго, и тот закивал:

— Ну, это как угодно, как угодно. Тут главное, что мы вас больше не увидим, да?

Главное тут, мысленно отозвался Курт, отступив еще на полшага и стараясь не дышать, что я кое-кого больше не увижу…

— Допустим, — согласился он, и Хольц попытался придать лицу выражение, каковое он назвал бы укоризненно-строгим, будь его собеседником кто-то другой.

— А как же моя бедная сестренка? — страдальчески вопросил тот, и Курт, уже понимая, что воспоследует дальше, вздохнул.

— И при чем здесь Береника? — уточнил он терпеливо.

— Ну, как же; оставите бедную девушку… не девушкой уже, заметьте… одну, и все знают, почему и как… Вы-то поедете себе дальше, а ей как быть? Мне ее замуж пристраивать, между прочим; и кто возьмет — попорченную и бедную? Вот если б должное приданое, тогда бы никаких неприятностей, косились бы, конечно, но с замужеством проблем бы не было. Вам, майстер инквизитор, не кажется, что это самое приданое вы бы и должны ей обеспечить? Искупить, так сказать, свою вину перед несчастной девицей.