Красный лик - Всеволод Иванов

Время монгольской власти на Руси было чрезвычайно важно для выработки русского национального и государственного сознания. Во-первых, монголы всё-таки были чужие люди, и подчинённость этим чужим людям била по самолюбию русских; да к этому подбивала и церковь, пользуясь от монголов всеми благами. Во-вторых, тут был налицо огромный административный аппарат, единый от Индокитая до Адриатического моря, аппарат, управляемый из Пекина, — Ханбалу.

— Посещение монголов, — пишет Костомаров, — должно было многому научить Александра (Невского) и во многом изменить его взгляды. Чрезвычайная сплочённость сил, совершенная безгласность отдельной личности, крайняя выносливость — вот качества, способствовавшие монголам совершать свои завоевания, — вот качества, противоположные свойствам тогдашних русских. Чтобы ужиться с непобедимыми завоевателями, оставалось и самим усвоить эти качества. Это было тем удобнее, что монголы, требуя покорности и дани, считая себя вправе жить на счёт побеждённых, не думали насиловать ни веры, ни их народности.

Вот на этой почве и вырос другой исторический тип, создавший Россию так, как мы её знаем, — Великий Князь Московский, уже не растрачивающий время в крамолах удельного периода, а сумевший объединить свою власть среди толчеи враждебных интересов князей, боярства и грекофильствующего духовенства.

Экзамен эмиграции

Дело профессора генерала А. И. Андогского вступило теперь в определённую фазу; в данной у нас информации департамент народного просвещения Трёх Восточных Провинций квалифицировал деяние А. И. Андогского как «недоброкачественное» и предложил ему, директору I реального училища, подать в отставку и принять меры к пополнению растраченной суммы в определённый срок, в противном случае обещая предать всё естественному ходу событий, согласному с правовыми нормами.

Конечно, ничего иного и нельзя было ждать; поступок господина Андогского, как ни рассматривать его по существу, с формальной стороны является самой обыкновенной растратой доверенных ему по его должности подотчётных сумм; нужно только удивляться, как такой высококвалифицированный общественный и учёный работник, как А. И. Андогский, мог решиться пойти на это и — ещё более тому, как мог он оправдываться тем, что в денежном ящике оказались его обязательства на соответствующую сумму, очевидно воспроизводя этим известную в былом военном быту операцию заимствования «по документу».

Но ведь Андогский к этому времени не был командиром полка, и нельзя было отождествлять организацию реального училища с полковой организацией; формальная сторона дела должна была остаться формальной стороной, без каких-либо послаблений в этом отношении, как это в нашей газете было прекрасно выяснено господином Велизарием.

Какой оборот примет вся эта печальная история, мы увидим в будущем; в настоящее же время она интересует нас не со своей публично-правовой стороны, а со стороны общественной:

— Как она отобразилась на том, что считается «эмигрантским обществом» Харбина, в котором господин Андогский играл выдающуюся роль.

Должно сказать, что это отображение прошло и проходит в тонах крайне отрицательных и несимпатичных. Конечно, такие истории, подобные истории с господином Андогским, могут случиться в каждом том или другом более или менее объединённом и изолированном обществе; так, нам известны подобные случаи в иностранных колониях Шанхая. Но там по отношению к ним принимаются известные меры. Там колония под водительством своего консула принимает все меры к тому, чтобы ликвидировать инцидент бесшумно и безболезненно. Принятые им на себя его обязательства или произведённые траты погашаются, и виновник снабжается известной суммой, чтобы исчезнуть с горизонта.

Конечно, причиной таких действий являются не только альтруистические движения души, но и реальные выгоды; нельзя не понимать, что подобные действия так или иначе, а компроментанты для целой данной организации; будучи разглашены, они уже выходят за пределы того или иного круга и ложатся пятном большей или меньшей густоты на всё данное общество.

Думается, что и в инциденте господина Андогского дело обстоит точно так же; господин Андогский не является заурядным, незаметным членом российской эмиграции, одним из тех, которым безвозбранно той же эмиграцией предоставлено право замерзать на улицах холодными зимними ночами. Господин Андогский играл в белом движении и в эмиграции крупную роль; можно сказать, что он до известной степени представлял собой эмиграцию. Генерал-квартирмейстер всероссийского масштаба при Колчаке, профессор и начальник академии генерального штаба, городской голова города Владивостока, наконец и здесь, в Харбине, не заурядный «беженец», безвестный брат, имя которому «Ты, Господи, еси», а директор реального училища, воспитывающий детей эмиграции, деятельность которого руководилась попечительным советом из почётных граждан, — это степени высокие, и человек, стоящий на них, — крупная фигура.

И вот возникает известный печальный инцидент; скажите, пожалуйста, разве этот инцидент не ложится на эмиграцию в целом? Разве у хозяев этой страны, где все русские находят приют, не может возникнуть вследствие этого неблагоприятное мнение обо всех русских, то, что называется «порчей лица»?

Посмотрите, что делают — русские газеты. Они стараются и расстилаются вовсю, раздувая инцидент, марая грязью всё и всех, и откуда-то подозрительно отлично информируясь о всех перипетиях эмигрантской жизни. Дело Андогского становится символом эмигрантского житья-бытья.

Эмиграция — говорит об объединении; вот прекрасный случай продемонстрировать… Что? Объединение или разъединение?

Боюсь, что последнее.

В прекрасном старом фельетоне Тэффи рассказывается, что эмиграция держится только взаимноотталкиванием вместо взаимнопритяжения.

— Эмигранты с особой любовью, — пишет эта талантливая бытописательница, — приклеивают друг другу ярлыки «вор», «мошенник» и т. д.

Возьмите хотя бы историю с русским эмигрантом Зубковым; ходил человек «в безбрюк», и никто не обращал на него внимания; женился он на сестре императора Вильгельма, и, казалось бы, эмиграция должна была бы только радоваться, в её руках есть какая-то зацепка. Не тут-то было…

Вся эмигрантская печать дружно травит Зубкова; то, что Зубков дал в морду какому-то негру в каком-то кабаке, вызывает возмущение со стороны эмигрантских газет, и тот же Аминадо, взяв его за пуговицу, поучает в своём фельетоне, что-де это некультурно, непристойно и так далее…