Ученик чародея (Часть 1-6) - Николай Шпанов

- Э, нет, брат! - воскликнул Кручинин. - Надеюсь, такой ошибки не сделают. Ты на месте, старик! Ей-ей, на месте! К твоему делу не легко привыкнуть, еще труднее сделать его смыслом жизни, отдать ему душу и сердце...

- Опять душа?!

- Да, опять. Такова профессия!.. Да, да, такова наша профессия... повторил Кручинин. Хотел бы рассказать о вопросе, когда-то заданном Грачиком: "Можно ли сохранить чистоту представления о жизни, ясное восприятие окружающего, постоянно соприкасаясь с темными сторонами жизни?.." Но подумал: небось прокурору повторять это незачем. Сказал только, что наблюдение за жизнью Грачика убеждает в том, что советская молодежь не является носительницей микроба преждевременной старости. Жизненные соки молодого поколения достаточно сильны, чтобы провести его через временные трудности, коли, впереди видна светлая цель. Можно пойти и дальше: Инга Селга, Вилма Клинт. Вот мы даже еще не называем их советскими людьми. А посмотри: они же наши. И впереди у них только то, что и у нас.

- Ты удивительный оптимист, - проговорил Крауш, - не только умеешь добраться до корешков самого запутанного дела, но настоящий чародей в другом: кто побывал в твоих руках, возвращается в жизнь другим человеком... Почему они уходят от тебя даже в тюрьму с твердым намерением вернуться к тебе же за путевкой в новую жизнь? Это не чародейство?

- Заткни фонтан!.. - Кручинин замахал руками. - То, что ты называешь "чародейством", - бессознательный дар мне самому в обмен на то, что я научил моего Грача своему ремеслу...

- Искусству... - поправил Крауш.

- Еще в процессе работы над Грачем, едва успев дать ему совет протягивать ниточку доверия через стол от себя к подследственному, я увидел, что люди, с которыми он приходит в соприкосновение, как-то удивительно просто откликаются на его предложение дружбы... Быть может, звучит несколько одиозно: дружба следователя с преступником! Но, честное слово, сколько раз я исподтишка наблюдал за рождением этого понимания. Бывало, я просто со страхом ждал, как моего желторотого Грача надуют, обведут вокруг пальца и подведут под монастырь опытные нарушители. Он в большинстве из них находил пищу для своей "веры в человека". А уж нам ли с тобой не знать, чего подчас стоит такая вера!..

- К сожалению, мы нередко получаем оплеухи, проявляя эту самую "веру"... - невесело согласился Крауш.

- Но то, что я преподнес Грачу в качестве теоретического постулата, в его руках стало действенным средством отыскания истины. В самом широком смысле слова: он искал истину для суда, искал ее для себя и для них самих, - тех, кто старался закопать ее как можно глубже. И представь - находил! В большинстве случаев находил.

- Да, - согласился Крауш, - он настоящий ученик своего учителя. Если тебя у нас прозвали чародеем, то он - ученик чародея. Хочу оставить его у себя.

- Думаю, он не станет возражать... Тут есть одно особенное обстоятельство.

- Знаю, - усмехнулся Крауш, - приобрел у нас в Латвии сразу и жену и сына?

- Вот именно... Только что сам не стал латышом. - Кручинин посмотрел на часы. - Однако ты так и не сказал: что было на суде? Хотя бы самое интересное...

- Что тут рассказывать?.. - Крауш хрустнул сцепленными пальцами. Жаль, конечно, что ты сам этого не видел.

Ян Валдемарович Крауш не был тем, кого называют оратором "от бога". Если его выступления в суде имели успех, то этим он обязан своему умению насыщать их такими доводами, что кажется, будь они поднесены суду младенцем, и тогда показались бы убедительными. Адвокатам предстояло сдвинуть гору, чтобы очистить лазейку для снисхождения. У Яна Валдемаровича была своя манера готовиться к выступлению. Неуверенный в своих ораторских способностях и болезненно воображающий, будто его внешность не располагает к себе слушателей, он с мучительной тщательностью готовил речи. Составлялся конспект, по которому он произносил речь в пустом кабинете. Единственным слушателем бывала стенографистка. После того Крауш прятал перепечатанную начисто речь так, чтобы она никому не могла попасть в руки. И вот что происходило в суде: с неудовольствием перечитав несколько первых страниц собственной стенограммы, Крауш ее захлопывал. После того речь текла своим чередом, совсем не по руслу, какое было подготовлено. В памяти с поразительной ясностью вставали только мотивы, ссылки, цитаты, улики. Его не могли уже сбить ни скользкость подсудимого, ни ехидные подковырки защиты, ни увертливость свидетелей. Наклонив вперед голову и выпятив тяжелый подбородок, прокурор сердито сверлил маленькими глазками оппонентов. Он был сама агрессивность. При этом у него была такая манера говорить, словно он выдает на-гора только малую толику того, что имеет, а главное еще держит в резерве для поражения строптивых оппонентов.

Но на этот раз произошло нечто, что, по мнению слушателей, едва не сбило Крауша с избранной им импровизированной позиции, прежде чем он успел выиграть первую схватку. Этой позицией было обстоятельство, казалось, не имевшее непосредственного отношения к обвинению Квэпа по 58-й статье отравление Ванды Твардовской. Крауш решил начать с этого обстоятельства, собираясь показать, что представляет собою обвиняемый, решившийся устранить возможного свидетеля - шестнадцатилетнюю дочь своей подруги. Но прежде чем Крауш привел свои данные, характеризовавшие моральный облик Квэпа - мужа и отчима, в зале раздался крик:

- Это не он!.. Ванду убила... я!

То был вопль Линды Твардовской.

95. ХОД КОНЕМ

Крауш подумал было, что это продолжение комедии самооговора, начатой на предварительном следствии: новое обстоятельство требовало прекращения судебного заседания и возвращения дела на доследование. Но Крауш не хочет давать оттяжку преступникам и ходатайствует о продолжении судебного следствия. Он аргументирует тем, что признание Линды, даже если бы оно оказалось правдой, ничего не меняет в обвинении, предъявленном Квэпу по ст. ст. 586, 588 и 589. Крауш старается убедить суд в том, что поскольку это обвинение снимает обвинение Квэпа по ст. 136, а сама Линда проходит по делу Квэпа как соучастница в преступлениях, предусмотренных названными пунктами 58-й статьи, то дело может продолжаться слушанием. Он не ходатайствовал перед судом о выводе из залы нарушительницы тишины, решил, что у него еще будет время нанести беспощадный удар лжесвидетельнице, по-видимому, обезумевшей от патологического стремления спасти любовника.

И вот публика, с нетерпением ожидавшая возвращения судей, удалившихся на совещание, встает; судьи занимают свои места, секретарь зачитывает решение суда продолжать заседание. Удовлетворенный Крауш продолжает допрос свидетельницы Линды Твардовской:

- Вы сказали, что обвиняемый Арвид Квэп не имеет отношения к покушению на жизнь вашей дочери Ванды, - не без торжества начинает Крауш.

И тут, прежде чем он успевает продолжить, ко всеобщему удивлению, Линда заявляет:

- Я этого не говорила. - Шорох удивленного шепота пронесся по залу, смолк и пронесся с удвоенной силой, когда Линда повторила: - В стенограмме нет моих слов о том, что Квэп не убивал Ванду?.. - Линда сделала попытку улыбнуться и высокомерно вскинула голову: - Я только сказала, что он, Линда указала на Квэпа, - не убивал Ванду... А при чем тут Квэп? - Она недоуменно пожала плечами. - Ведь этот - вовсе не Квэп.

- Перестаньте, Твардовская, - раздраженно прикрикнул Крауш. - Он ваш фактический муж Арвид Квэп, вы признали это на предварительном следствии, вот ваша подпись под показанием.

Полуобернувшись в залу, так чтобы хорошо были слышны ее слова, Линда громко проговорила:

- Под пыткой можно подписать и собственный смертный приговор.

Крауш вопросительно посмотрел на председательствующего. Тот совещался с судьями. Так или иначе Твардовская добилась своего: тут же Квэп следом за нею повторил, что он вовсе не Квэп и никогда не признавал этого; никогда в глаза не видел этой женщины и не понимает, о чем тут идет речь, о какой такой Ванде Твардовской.

На этот раз и Крауш ничего не имел против перерыва в заседании для проверки заявления Линды о якобы примененной к ней пытке. Началось медицинское освидетельствование Линды, производство дознания в прокуратуре, экспертиза. Крауш ходил злой: все это было комедией, разыгрываемой преступниками с целью затянуть процесс. С виноватым видом ходил защитник Квэпа. Игра его подзащитного ничего не прибавляла к надеждам защиты.

В один из дней этого вынужденного перерыва Мутный попросил свидания с прокурором. Он сказал, что готов дать любые показания, какие нужны обвинению, и начнет с того, что признает подсудимого Квэпом.

- Позвольте, - возмутился Крауш, - вы же показали на предварительном следствии, что не знаете его имени.

- Конечно, - не смущаясь, ответил Мутный, - он явился ко мне в совет под именем Строда, но у меня тогда уже закралось сомнение в том, что это его настоящее имя.