Собрание сочинений. Т. 3. Глаза на затылке - Генрих Вениаминович Сапгир

детские ручонки и хватают за брючины, за ноги. А в полумраке подъездов маячат манящие неясные фигуры… Я бы сказал, что это поэзия-детектив. Поиск? Может быть, Абсолюта. Но об этом – о главном здесь не говорят. Чувствуют, но не говорят. Многое я бы еще мог сказать о поэзии такого рода, потому что я и сам занят тем же, теми же поисками. Вот пока – этюд, набросок… И еще особенность. Каждый раз стихи Льва Кропивницкого я читаю как новые тексты – с новым содержанием. Видимо, там его много.

17.05.91

<ПРЕДИСЛОВИЕ К КАТАЛОГУ ВЫСТАВКИ АНДРЕЯ ВОЗНЕСЕНСКОГО «ВИДЕОМЫ» – ГМИИ ИМ. А.С. ПУШКИНА, 1993>

В самом наимосковском месте, на углу Брюсова переулка стоит церковь Воскресения, чуть было не написалось – Вознесения. Возле храма в сквере, в тополиной зелени высится довольно странная скульптура: пасхальное яйцо в подъяичнике. Вверху как бы кто-то разбил и отколупнул скорлупу – выеденное место зияет пустотой. И тут невольно привлекает внимание форма выеденного – это же очертание нашей страны, бывшего Советского Союза. Да, эта скорлупа была непробиваемая броня. Какая же гигантская ложка произвела все это опустошение! «Россия воскресе!» – начертано внизу поперек. Здесь в пасхальную неделю неистовствовал рок на помосте, молодые глотки яростно скандировали: «Россия воскресе!» Как будто воскресли шестидесятые. «Россия воскресе!» – это заклинание Андрей Вознесенский пронес, кажется, через всю жизнь, сквозь рев и лай разгневанных генсеков, сквозь грохот и шум стадионов, сквозь переделкинскую тишину, где еще прогуливается по аллеям великая тень – Борис Пастернак. Благоговейно – шел рядом.

В своих видеомах Андрей Вознесенский авангарднее самого себя. Именно они кажутся мне вершиной творчества поэта. Здесь он – мастер, поэт-художник. Он работает на рубеже поэзии и пластического искусства, в их слиянии. Если вспомнить ранние стихи Вознесенского, замечаешь, что их легко представить в виде картин или этюдов, часто кубо-футуристических. Даже название «Треугольная груша» говорит само за себя. Надо сказать, что это вообще присуще его творчеству – обозначить себя. Знак. Крестик. Нолик. Семиотические «плавки Бога». Он подходил к визуальной поэзии с разных сторон: участвуя в совместной работе с гениальным Раушенбергом, с манией ученого расшифровывая загадки имен своих героев, чтобы обратить их в рифмы. Наконец, в видеомах два инстинкта Вознесенского соединились на границе двух искусств (как все новое всегда рождалось в пограничных ситуациях, об этом когда-то писал Тынянов).

Тем не менее новый жанр, созданный Вознесенским, наследует богатую литературно-художественную традицию. Тут можно вспомнить и словотворчество и заумь Хлебникова, тексты футуристов, стихи Аполлинера, поэзию русских монахов XVII века и даже древнегреческое стихотворение, записанное в виде крыльев Эрота. Неудивительно, что выставки видеомов в Нью-Йорке и Париже привлекли такое внимание прессы. Они плоть от плоти современного мирового искусства и интересны не только с точки зрения развития русского поэта Андрея Вознесенского. Например: СХЕМА РАЗДЕЛКИ ГОВЯЖЬЕЙ ТУШИ (по отрубам) порадует, пожалуй, и мейл-артистов, потому что «отцы» почтового искусства, художники Шозо Шимамозо или Рей Джонсон уже использовали подобные гастрономические схемы. Но наложенная на схему карта Советского Союза сразу переводит видеому в разряд поп-арта. Высокий поп-арт. Мне – москвичу ВИДЕОМЫ предстают еще как АНТИПЛАКАТЫ ИЗОГИЗА. Там – крик, грубость, фальшь и пошлость, здесь – тонкий шифр ассоциаций, прыжки, полеты метафор, скупая точность.

Отец Павел Флоренский в своем исследовании «Имена» писал: «По имени и житие – стереотипная формула жизни, по имени житие, а не имя по житию. Рифма есть свойство имени, что роднит художественное творчество с восприятием личности».

Вот и слышатся в Православном семинарском «Вознесенский» все его колокола. Вознесение в истине и духе. Андрей – «званный» «первозванный» вызванивают колокола. Поэт был зван в эту страшную эпоху, призван, чтобы свидетельствовать.

Его видеомы – свидетельства умные и пронзительные, некоторые буквально кровоточат. Буквы слагаются в слова, в имена. Трехмерные буквы отбрасывают буквы-тени. Кириллицу повторяет латиница. Слова кружатся на оси времени: из «тьмы» появляется «мать», которую снова поглощает «тьма». Автор так заряжен временем, что буквы его собственного имени взрываются, разлетаются и – метаморфоза: заглавное В превращается в цифру 13.

Вознесенский предлагает нам разгадывать его построения, следить за превращением предметов и имен, за метаморфозами букв и слов, обращающимися в метафоры визуальной поэзии. Эта (можно назвать ее постмодернистской) игра часто трагикомична, просто трагична.

Посмотреть хотя бы на видеом «Гумилев», где на листе бумаги с вырванными пулями двумя отверстиями проступает на кровавом поле имя убиенного поэта.

Или плакат, посвященный Александру Меню, где перевернутое имя священника, образуя слово «нем», говорит нам о трагической судьбе человека, которого, лишь убив, заставили замолчать. Внешний беспорядок набросанных букв и предметов – лишь первое впечатление, во всем этом хаосе есть строгий, обусловленный образом порядок и ничего случайного. Так видеом, посвященный Оскару Уайльду – рафинированному денди-интеллектуалу, затоптанному толпою моралистов, – это цилиндр и белый галстук-бабочка, где заключены блеск судьбы Уайльда и предначертанная тюремная решетка, за которой просвечивает «лоскуток голубизны». Судьба творцов не только в этой стране трагична. Поэтому в портрете Аллена Гинсберга, классика американского битничества, наручники повторяют начертанием инициалы мятежного поэта.

Выставка видеом прошла в Нью-Йорке и Париже и теперь наконец-то у нас – не случайно в Музее имени Пушкина, в этом центре синтетического искусства, где впервые были выставки Марка Шагала, Сальвадора Дали, «Москва – Париж» и зимние вечера поэзии и музыки, осененные именем Святослава Рихтера.

Отдельно на выставке представлен нам цикл ВЕК ПАСТЕРНАКА. Весь белый, черный, золотой, он звучит, как реквием. Тема его – тема распятия. Рассматривая листы, как бы вслушиваешься в голос великого Поэта, глуховатый, вещественный. Там дальше – гул Вечности.

Пастернак – астра, страна, рана…

Пастернак – паства, Парнас, ветер, крест…

И еще и еще… Я бы прибавил ко всему этому русское вольное слово «стерня». Идешь вдоль – в даль имени, как по стерне, идешь – и колко и по-осеннему далеко видно.

Ключ ко всей выставке, мне кажется, в одной трансформации: РОССИЯ – РО А.

МЕТАМЕТАФОРА КОНСТАНТИНА КЕДРОВА[21]

Я бы сказал, что стихи Константина Кедрова – звездная стихия, которая и породила самого поэта, и это в стиле и духе его поэтики. Поэт рождает стихи, но и стихи рождают поэта. Поэт открыт миру и космосу и хвалит Бога. «Восьмигласие Верфьлием» – цикл стихов, написанных на основе и на мотивы православных молитв, – магическая теплая поэзия. Поэма «Астраль»:

Астралитет – таково моё кредо.

Верую, потому что астрально.

В этом ряду и драматург АСТРовский (Островский), и Лев АСТРой (Лев Толстой) –