Принц Лестат - Энн Райс

– И мой.

Нас обволакивало облако звуков – безграничных, нескончаемых, сплетающихся в одну великую симфонию.

Я поглядел на руки. Они пульсировали, как и все мое тело, как и весь дивный мир кругом. Никогда еще собственные руки не казались мне таким чудом и совершенством.

– Это твои руки? – спросил я.

– Мои, – уверенно отозвался он.

Я повернулся к зеркалу.

– Твои глаза? – спросил я, глядя в глаза своему отражению.

– Мои.

Я тихо и протяжно вздохнул.

– Мы прекрасны, ты и я.

Я разглядел в зеркале, за собственным своим все еще потрясенным лицом, отражения всех остальных. Они пришли ко мне.

Я повернулся. Все до единого пришли сюда, выстроились вдоль стены. И все пребывали в ошеломлении, все взирали на меня – и молчали. Никто не проронил ни слова, никто не бросил на тело Мекаре на полу взгляд, полный ужаса и удивления.

Они всё видели! Видели мысленным взором! Все видели и все знали. Я не проливал ее драгоценную кровь. Не поднимал на нее дерзновенную руку. Я всего лишь принял ее приглашение. Все знали, что произошло, все почувствовали это – так же безошибочно, как я в тот давний день ощутил, что Мекаре забрала Источник у Акаши.

Никогда еще никто из них – да вообще никто в мире – не казался мне таким ярким и полным особой индивидуальности. От каждого словно бы исходило свечение хрупкой силы, каждый отмечен был печатью собственной неповторимой энергии, каждый обладал собственным уникальным даром.

Я никак не мог насмотреться на них, надивиться на красоту их лиц, на тонкую смену мельчайших выражений, что пробегали у них по глазам и губам.

– Виват, Принц Лестат! – вскричал Бенджи. – Все кончено!

– Ты наш Принц! – заявил Сет.

– Теперь ты – помазанник, – прибавила Сиврейн.

– Ты избран им и ею, – вторил Грегори, – тем, кто дает жизнь нам всем, и той, что была Царицей Проклятых.

Амель тихонько рассмеялся у меня в голове.

– Ты мой возлюбленный, – прошептал он.

Я стоял молча, вслушиваясь в еле уловимое шевеление у себя внутри – словно бы крохотные тонкие щупальца тянулись из моего мозга вниз по позвоночнику, в руки и ноги. Я видел их, видел слабые золотистые электрические разряды.

Из глубин моей души – печальной, мятущейся души, кладовой всего, что я когда-либо испытал и пережил – рвался наружу вопль: «Никогда больше я не буду одинок!»

– Нет, никогда! Ты больше никогда не будешь одинок! – откликнулся Голос.

Я снова обвел взглядом всех остальных, всех, кто толпился вокруг в благоговейном ожидании. Я видел немое восхищение на лице Мариуса, тихое меланхолическое доверие на лице Луи, детский восторг на лице Армана. Я читал их сомнения, подозрения, вопросы, на миг притихшие под гнетом потрясения. Я знал, что они думают, что переживают.

И как мне объяснить им, как именно я пришел к этому: я, причащенный ко Тьме насилием, искавший искупления в краденом человеческом теле, последовавший за неведомыми духами в царство непостижимых небес, а потом – кошмарной преисподней. Я, павший обратно на эту грешную землю – сломленный, изувеченный, побежденный. Как объяснить, почему этот и только этот дерзкий, пугающий союз мог дать мне силы и страсть, позволяющие странствовать по дорогам веков и тысячелетий, сквозь бездны не познаваемого, неподвластного никому времени?

– Я не стану Принцем Проклятых, – покачал головой я. – Не наделю новой силой эту устаревшую поэзию! О нет! Ни за что! Теперь мы навеки изберем Путь Дьявола своим путем – и дадим ему новое имя: в честь нас, нашего племени и нашего странствия. Мы переродились!

– Принц Лестат! – снова воскликнул Бенджи, и Сибель эхом подхватила этот клич. Антуан, Луи, Арман, Мариус, Грегори, Сет, Фарид, Рошаманд, Эверар, Бенедикт, Сиврейн, Ноткер, Бьянка и все остальные в едином порыве вторили им, а следом неслись голоса тех, чьих имен я еще не знал.

Виктор с Роуз стояли в тени неподалеку. И Виктор тоже восклицал мое имя, и Роуз вслед за ним, и Бенджи провозгласил его снова, вскинув вверх руки с крепко стиснутыми кулаками.

– Они прекрасны, – заметил Амель. – Мои дети, частицы меня самого, мой народ.

– О да, возлюбленный, они всегда были прекрасны, – согласился я. – Всегда.

– Прекрасны, – повторил он. – Ну как их не любить.

– И мы любим их, – заверил я. – Очень-очень любим.

Часть IV

Княжество Тьмы

Глава 28

Лестат. Речь Принца

Первое мое решение на поприще монарха состояло в том, чтобы отправиться домой во Францию. Монарх намеревался править из своего наследного замка де Лионкур, расположенного на одном из самых уединенных плато Центрального массива – замка, где он родился на свет. Решено было также и то, что роскошный особняк Армана на Сен-Жерме-де-Пре отныне и впредь станет придворной штаб-квартирой в Париже.

«Вратам Троицы» предстояло служить королевской резиденцией в Нью-Йорке. Церемония посвящения Роуз и Виктора, как и планировалось, была назначена на завтрашний вечер здесь же, во «Вратах Троицы».

Через час после преображения – когда я наконец был готов – мы унесли останки Мекаре из библиотеки и похоронили их в цветнике за домом, в том уголке сада, что днем был открыт лучам солнца. Проводить ее в последний путь сошлись все – включая Рошаманда и Бенедикта.

Казалось, тело Мекаре сделано из чистой пластмассы, хоть мне и не по нутру столь грубое сравнение. Последние капли крови вытекли из нее, пока она лежала на полу, и к тому моменту, как мы понесли ее к могиле, она стала полупрозрачной. Даже волосы обесцветились, рассыпались мириадами серебряных, тонких, словно иглы, прядок. Сиврейн вместе с моей матерью и другими женщинами уложили ее на носилки, вставили на место выпавший глаз и накрыли тело черным бархатом.

Пока Мекаре укладывали в неглубокую, но самую, что ни на есть, сообразную случаю могилу, мы все молча стояли вокруг. Иные из нас собрали по саду лепестки цветов и теперь осыпали ими ее ложе. Остальные тоже принесли цветы. Я в последний раз отвернул край черного бархата и склонился поцеловать хладный лоб Мекаре. Рошаманд с Бенедиктом не подходили к ней и не приносили цветов – боясь, вероятно, порицания всех остальных. Эверар де Ланден, отпрыск Рошаманда, последним положил на тело покойной несколько роз.

Наконец мы принялись засыпать могилу землей, и вскоре Мекаре скрылась из глаз.

Решено было, что двое вампиров из числа врачей-помощников Сета с Фаридом в следующем же месяце отправятся в Амазонию, чтобы извлечь и перевезти останки Хаймана и Маарет сюда, где их можно будет похоронить рядом с Мекаре. Ну и, конечно, я понимал, что Фарид с Сетом не преминут взять из этих останков образцы тканей. Возможно, они и у Мекаре взяли, почему бы и нет, ситуация-то не рядовая.

Дэвид с Джесси тоже собирались туда – собрать все, что уцелело от библиотеки и архивов Маарет, из личных ее вещей и принадлежностей, а заодно все документы, оставленные ею для смертной семьи или для самой Джесси.

Все это вгоняло меня в неутолимую тоску, но я заметил, что других печальные хлопоты скорее успокаивали. На память мне невольно пришла та давняя ночь, когда Акаша погибла от руки Мекаре. Я вдруг со стыдом осознал, что даже понятия не имею, что сталось с ее телом.

Ни о чем и ни о ком не беспокоиться, не переживать, ни о чем и ни о ком не заботиться – таков был мой обычай в те давние дни, полные стыда и печали. Тогда я верил, что мы безнадежно прокляты, что мы все – навеки жертвы Крови. Так многие смертные считают себя навеки виновными жертвами Первородного Греха. Я думал, мы не достойны торжественных церемоний. Не верил в ту маленькую общину, что Арман старался спасти из тех жутких ночей, когда он создал близ берегов Флориды Ночной остров и надеялся собрать там нас всех.

Что ж, теперь я увидел во всем этом смысл. Увидел великие достоинства подобного союза для всех – древних и юных.

Еще до свершившейся со мной перемены я чуть не умирал от усталости, и теперь, как бы взволнован и возбужден ни был (а слова эти слабо передают все то, что я чувствовал), – все равно изнемогал от усталости. Мне отчаянно требовалось побыть одному. Точнее – наедине с Амелем.

Однако прежде чем идти спать, вернуться во французскую библиотеку, я счел необходимым, чтобы мы все снова собрались в бальном зале наверху, снова уселись за длинным позолоченным столом, который так и остался стоять там со времени нашей первой встречи.

Бессмертные обитатели дома, все до единого, не сводили с меня глаз, стараясь понять, как именно Амель влияет и воздействует на меня. Я прекрасно понимал, что происходит, а потому без колебаний решил провести с ними чуть больше времени и дать им удовлетворить любопытство.

Мы вернулись к длинному золоченому столу и расставленным вокруг креслам. Я, как и прежде, занял место во главе. Роуз с Виктором держались у стенки, вместе с вампирами, которых привели сюда Ноткер и Сиврейн, теми самыми, которых я хотел получше узнать до отъезда.