Таинственный остров - Жюль Верн

— Какую записку? — удивился Айртон, очевидно не зная, о чем идет речь.

— Я говорю о записке, вложенной в бутылку: мы нашли ее в море, в ней сообщались точные координаты острова Табор.

Айртон провел рукой по лбу. Затем, подумав, ответил:

— Я никогда не писал этой записки и не бросал бутылки в море.

— Никогда? — переспросил Пенкроф.

— Никогда!

И Айртон, поклонившись, вышел.

ГЛАВА XVIII

— Бедный Айртон! — сказал Герберт, возвращаясь в комнату после безуспешной попытки догнать Айртона, который спустился по веревке и скрылся во мраке.

— Он вернется, — сказал Сайрес Смит.

— Вот так штука, мистер Сайрес! — воскликнул Пенкроф. — Что это значит? Как же так? Выходит, бутылку с запиской бросил не Айртон? Кто же ее бросил?

Вопрос этот напрашивался сам собой.

— Айртон и бросил записку, — заметил Наб, — только в ту пору он уже ничего не соображал.

— Да, — подхватил Герберт, — он не сознавал, что делает.

— Другого объяснения не найти, друзья мои, — тотчас же согласился Сайрес Смит, — понятно также, почему Айртон знал точные координаты острова Табор — он узнал их еще до того, как его высадили на остров.

— Выходит, что он написал записку до того, как помешался, — заметил Пенкроф, — значит, бросил бутылку в море лет этак семь-восемь назад, отчего же записка так хорошо сохранилась?

— Это доказывает, — ответил Сайрес Смит, — что Айртон потерял рассудок не так давно, как ему кажется.

— Очевидно, так оно и есть, — согласился Пенкроф, иначе тут ничего не поймешь.

— Вы правы, — подтвердил инженер, не желая продолжать разговор на эту тему.

— Как вы думаете, Айртон рассказал нам всю правду? — допытывался моряк.

— Разумеется, — ответил журналист. — Все это — сущая правда. Я отлично помню, что в газетах печатали сообщение о спасательной экспедиции Гленарвана и об ее успешном завершении.

— Айртон рассказал нам правду, сомневаться нечего, Пенкроф, — добавил Сайрес Смит, — и правду жестокую. Люди, изобличая себя, всегда говорят правду!

На другой день, 21 декабря, колонисты обошли берег, затем поднялись на плато, но нигде не нашли Айртона. Он еще ночью ушел в кораль, и колонисты решили не мешать ему. Они надеялись, что время сделает то, чего не сделало их дружеское участие.

Герберт, Пенкроф и Наб принялись за свою каждодневную работу. А Сайрес Смит и журналист встретились в мастерской, в Трущобах.

— Послушайте, дорогой Сайрес, — начал разговор Гедеон Спилет, — ваше вчерашнее объяснение меня отнюдь не удовлетворило. Быть не может, чтобы Айртон позабыл о записке, которую сам же написал и, вложив в бутылку, бросил в море.

— Следовательно, дорогой Спилет, бросил бутылку не он.

— Значит, вы предполагаете…

— Ничего не предполагаю, ничего не знаю, — возразил Сайрес Смит, прерывая журналиста. — Просто причисляю этот случай ко всем тем загадкам, которые до сих пор не могу объяснить.

— Да, вы правы, Сайрес, все это непостижимо, — согласился Гедеон Спилет. — И то, как вы спаслись, и ящик, выброшенный на берег, и поведение Топа, и, наконец, эта бутылка… Да разгадаем ли мы когда-нибудь все эти загадки?

— Разгадаем! — не задумываясь, ответил инженер. — Весь остров перерою, а тайну разгадаю.

— Быть может, нам на помощь придет случай?

— Случай! Что вы, Спилет! Не верю я в случай, как не верю во всякие таинственные силы. Нет в мире следствий без причин, и я найду причину всех этих необъяснимых явлений. А пока будем работать и наблюдать.

Наступил январь. Начался новый, 1867 год. Как всегда летом, у колонистов было много работы. Однажды Герберт и Гедеон Спилет посетили кораль и убедились, что Айртон живет в домике, который был для него выстроен. Он заботливо ухаживал за большим стадом и избавил колонистов от лишних трудов: они уже не наведывались в кораль каждые два-три дня. Однако, чтобы не оставлять Айртона подолгу в одиночестве, они все же довольно часто навещали своего нового друга.

Кроме того, за этой частью острова, которая внушала кое-какие подозрения инженеру и Гедеону Спилету, следовало наблюдать, и случись там что-нибудь, Айртон непременно сообщил бы о всех новостях жителям Гранитного дворца.

А вдруг ему понадобилось бы немедленно уведомить о чем-нибудь инженера? Ведь там, даже не говоря обо всем, что было связано с тайной острова Линкольна, могло приключиться немало всяких событий, требующих немедленного вмешательства колонистов: появится судно, произойдет кораблекрушение, высадятся пираты и так далее.

Поэтому Сайрес Смит решил установить прямую связь между коралем и Гранитным дворцом.

Десятого января он рассказал товарищам о своем замысле.

— Да что же вы думаете сделать, мистер Сайрес? — спросил Пенкроф. — Уж не провести ли телеграф?

— Вот именно, — ответил инженер.

— Электрический? — вскрикнул Герберт.

— Электрический, — подтвердил Сайрес Смит. — У нас есть все необходимое для устройства батарей, труднее будет изготовить железную проволоку, но думаю, что с помощью волочильни мы и с этим справимся.

— Ну, знаете, — заявил моряк, — я не удивлюсь, если в один прекрасный день мы будем разъезжать по острову в поезде!

И вот колонисты взялись за работу, начав с самого трудного, то есть с выделки проволоки, ибо они понимали, что если в этом деле их постигнет неудача, то незачем будет изготовлять батареи и все прочее.

Как известно, железо на острове Линкольна отличалось превосходным качеством, и, следовательно, из него можно было сделать проволоку. Сайрес Смит прежде всего приступил к изготовлению волочильни — стальной доски с отверстиями конусообразной формы и различного диаметра: через них последовательно пропускают проволоку, доводя ее до нужной толщины. Закалив доску волочильни «до отказа», как говорят сталевары, он закрепил ее на подставке, врытой в землю в нескольких шагах от большого водопада; инженер снова решил воспользоваться движущей силой этого водопада.

Там же стояла сукновальня, в ту пору бездействующая с помощью ее вала, приведенного в движение потоком воды, можно было протягивать проволоку, которая на него наматывалась.

Дело было сложное и хлопотливое. Колонисты вставляли длинные, тонкие железные прутья, заостренные с одного конца напильником, в самое большое отверстие волочильни, а вращающийся вал сукновальни, на который наматывалось двадцать пять — тридцать футов проволоки, вытягивал ее, затем проволока разматывалась, и ее пропускали в отверстия поменьше. В конце концов изготовили куски проволоки длиной от сорока до пятидесяти футов; соединив их, получили провод длиною в пять миль — как раз такое расстояние и отделяло кораль от Гранитного дворца.