Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

Вот, вот! Каждый видит свое, а в проблемы других цехов вникнуть не хочет. А мы же делаем одно общее дело!

— Понес!.. — Ван Ваныч поморщился. — Ты прибереги запас для торжественного собрания, а нас агитировать не надо. Мы к тебе не по личному делу, и требования наши законны. Не выполнишь — пойдем к главному. Пусть он принимает меры.

— Сдался тебе главный! Как будто без него нельзя решить...

— Решай.

Открылась дверь, вошел Иващенко.

— Ты-то здесь и нужен, Борис Петрович! — обрадовался Соловьев. — Инструментальщики жалуются на плохую работу. А почему мы плохо работаем? Потому что изношенное оборудование. Объясни, ради бога, товарищам.

— Здравствуйте, — спокойно сказал Иващенко. — Я встретил Дубова, он рассказал. Так вот: оборудование у нас действительно старое, изношенное...

— Слышите? — встрепенулся Соловьев.

— Но, Пал Палыч, я тысячу раз обращался к вам, чтобы отковали новые бойки. Хотя бы на мелкие молота. Со старых бойков сострогано все, что было можно. Дальше нельзя. Крышки сальников полетят.

— Это ладно, Борис Петрович. Людям без интереса слушать наши с тобой взаимные упреки. Потом поговорим.

— Но дело-то все в этом!

— Так уж и все! — Соловьев недовольно посмотрел на механика. — А опыт, по-твоему, ничего не значит?

— На протяжке много опыта не требуется, — возразил Иващенко.

— Ладно, — поднимаясь, сказал Ван Ваныч. — Мы с Модестовичем, пожалуй, пойдем. Надеюсь, к главному ходить не стоит?.. — Он усмехнулся.

— Репей ты! Ну и репей!

— Вот и хорошо, что договорились. Бывайте здоровы.

Когда они вышли из кузнечного цеха, Анатолий проговорил:

— Действительно артист! Все, как по нотам разыграл!

— Еще какой! Только и его понять нужно. В этом вся петрушка. Думаешь, он не хочет бойки ковать?

— Пусть кует, он же хозяин!

— Видимость, — сказал Ван Ваныч. — Одна видимость, что хозяин. А на деле!.. — И махнул рукой. — Бойки-то для себя, а потому их никто не зачтет в план. Плати за них из чего хочешь... И тонны с него спрашивают! Вы с Серовым повозились с приспособлением, сделаем еще три-четыре комплекта, так и производительность подымется, и себестоимость снизится — почет и слава! А он с новых бойков что поимеет?.. Качество. А где та графа, в которой про качество записано? То-то и оно, Модестович.

— Выходит, мы зря и ходили?

— Почему зря?.. Соловьева за глотку ухватить трудно, а если ухватил — сделает. В лепешку расшибется, а сделает. Поиграться любит, но дело знает.

Он не ошибся. К вечеру того же дня в инструментальный привезли партию поковок для резцов отличного качества. Явился и сам Соловьев поглядеть на приспособление и как оно работает. А может, он не поверил, что оно существует. Решил, может, что инструментальщики «с жиру бесятся».

Ван Ваныч встал за станок и отфрезеровал за один проход восемнадцать заготовок.

— Ну, братцы-кролики! — восхитился искренне Соловьев. — Три шкуры спущу с механика, а заставлю привести в порядок бойки! Это какая же экономия у вас получается?

Экономия получалась солидная, а производительность, по самым скромным подсчетам, возрастала на триста-четыреста процентов.

— Ты вот что, — сказал Ван Ваныч, вытирая ветошью руки. — Ты новые бойки спиши на расходы по изготовлению этой оснастки.

— Но... Экономия получится поменьше... Опять же премия!..

— Чепуха! — успокоил его Анатолий. — Не будем считаться. Лишь бы дело не страдало.

— Ну, Антипов, спасибо тебе! — Соловьев сильно потряс его руку. — Выручил. Прямо как господь бог.

— Только не затевай под шумок ремонт цеха! — посмеялся Ван Ваныч.

— За кого вы меня принимаете, братцы?! Два... Нет, три бойка, и баста! Можно?

— Четыре можно, — раздобрился довольный Анатолий.

ГЛАВА XXXI

К середине октября дом подвели под крышу. Теперь уже Антипов не сомневался, что к Новому году можно будет переезжать. Если и останутся какие недоделки, не беда! А главное — переехать. Обживаются же дома годами.

Костриков клал печи, никого не подпуская к себе в помощники. Работал неторопливо, не суетился, приговаривая: «Хорошая печь делается навек! Надо, чтоб ни одна теплинка не пропадала зазря. А то, бывает, иной сложит печку, а все тепло прямым ходом в трубу вылетает вместе с дымом!»

Любил он прихвастнуть малость, лишний раз напомнить окружающим о своем мастерстве, но шло это не от бахвальства, не от излишней самоуверенности, но от гордости за свою профессию, которую, как всякий большой мастер, считал главной на земле и которая в последнее время становилась редкой, от сознания того, что и он, старик Костриков, списавший было себя в отставку, нужен еще людям и может что-то сделать. Ну и от характера, конечно, неуемного, живого, требующего постоянного общения, работы.

По правде говоря, Антипов иногда завидовал ему, чувствуя, что сам все более делается придирчивым к людям, и, может, не всегда по справедливости.

Вот Анатолия хотя бы взять. Ведь простил его, искренне, не кривя душой простил, — за честность и откровенность, а все же — ловил себя время от времени на этом — приглядывался к нему с какой-то тайной боязнью, точно не до конца верил в него и в то, что прочно и навсегда вошел зять в их семью, невольно сравнивая Анатолия с Михаилом... Понимал неправомерность сравнения, неравенство условий — Михаил-то сын! — но очень уж хотелось Антипову, чтоб зять не просто был членом семьи, мужем дочери, не просто своим человеком — родственником, но родным... И чтоб дом, который построят они, стал не только семейным обиталищем, где собираются после работы отдохнуть, выспаться, но родовым антиповским гнездом. А иначе, рассуждал он, к чему вся эта затея?..

В один из выходных неожиданно появился на стройке Сивов. Обошел все вокруг, осмотрел внимательно, придирчиво и сказал весело:

— На воскресник прибыл, Захар Михайлович! Распределяйте на работу.

Тут Костриков, отложив мастерок, предварительно обтерев его, спросил:

— А что вы делать умеете, Андрей Павлович?

— Умею лопатой, ломом... В общем, бери больше, кидай дальше.

Оно и правда, помощи большой от него