Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Мамонов всполошился. Он не нуждался в большом состоянии, поскольку императрица уже обеспечила и его, и его семью. К тому же он мечтал о своей простоватой, унылой, беременной от него Дарье Щербатовой. Испытывая невероятное волнение, он и рассказал об этом императрице в ответном письме.

«Целую твои маленькие ручки и ножки, я не могу видеть то, что пишу», — придерживаясь тона нежного возлюбленного, написал он в конце. Однако он признался ей, что жениться на любезной его сердцу Дарье он обещал шесть месяцев назад.

Прочитав письмо Мамонова с его возмутительным признанием, Екатерина упала без чувств. Позже, придя в себя, она испытала удивление, злость и боль отвергнутой женщины. Она и прежде чувствовала, понимала, что рано или поздно что-то недоброе вылезет наружу. Она часто ссорилась с Мамоновым из-за его заигрываний с другими дамами. Возможно, ее ревность и стала причиной их отчуждения. (Но, по мнению Мамонова, главную роль в этом сыграли интриги. «Находиться в окружении придворных, — признавался он своему знакомому, — было все равно что находиться в окружении волков в лесу».)

Храповицкий в своем дневнике записал, что императрица, прочитав письмо Мамонова, много плакала. Уединившись в своих покоях, она не желала никого видеть, кроме своей стародавней подруги Анны Нарышкиной. Несколько дней боролась императрица со своими чувствами, почти ничего не делала, если не считать работы за письменным столом да обычных прогулок после ужина. Потом она приняла решение.

Вызвав к себе Мамонова и Дарью Щербатову, Екатерина официально объявила об их помолвке и пожаловала им сто тысяч рублей и несколько богатых поместий. Покоренные ее всепрощением и щедростью, молодые упали перед государыней на колени. Как заметил один из очевидцев, когда императрица пожелала молодой чете счастья и благополучия, в комнате не осталось никого, кто не прослезился бы вместе с женихом и невестой.

Хотя Екатерина внешне как будто оправилась от причиненной ей боли, душевная ее рана еще не затянулась.

«Я получила горький урок», — писала она Гримму, предсказывая неблагополучное развитие событий для Мамонова и Дарьи, говоря, что «жизнь непременно накажет Мамонова за его идиотскую страсть, которая сделала из него посмешище и выявила его неблагодарность».

На самом деле посмешищем была Екатерина. Придворные еще больше злословили после ее разрыва с Мамоновым, к которому они относились с презрением из-за его высокомерия, недоброжелательности и трезвого корыстолюбивого расчета. Императрица, с таким мужеством противостоявшая армиям турок и шведов, потерпела поражение от какого-то простого гвардейца. На поле брани она еще могла быть победительницей, но в делах амурных ей приходилось отступать. Ее современники недоумевали: чего еще могла ожидать старая больная женщина, захотевшая быть наравне с пышущим силой молодым мужчиной?

Еще не смокли фанфары на свадьбе Мамонова, а в покоях фаворита появился новый обитатель — Платон Зубов, красивый парень двадцати лет, хрупкого телосложения. Он служил офицером в конной гвардии. Зубов для нее был скорее внуком и начинающим секретарем, чем любовником. Вполне вероятно, что интимных отношений между Екатериной и Зубовым не было. (Она при посторонних называла Зубова «дитя».) Из всех качеств ее в первую очередь привлекла в нем невинность, мягкие манеры и неумение хитрить. Она больше не желала быть уязвимой. Зубов, писала Екатерина Гримму, имел «решительное желание быть хорошим». Она душой чувствовала, что он будет ей предан и верен и что он, любящий и надежный, будет находиться подле нее в дни горячки и в длинные ночи бессонницы, расстройства желудка и пронизывающих болей в спине.

«Он так хорошо ухаживает за мной, — говорила она Гримму, — что я не знаю, как и отблагодарить его». Миновали дни, когда императрица предавалась пагубным страстям. Теперь она решила вести более здоровый и благоразумный образ жизни.

Новости, которые приходили из Парижа в то лето 1789 года, некоторым казались захватывающими, но у большинства все же вызывали беспокойство. Екатерина ежедневно получала сообщения о страшной неразберихе в политической жизни Франции. Беспомощный король Людовик XVI, не справясь с тяжелым состоянием дел внутри страны, был вынужден собрать в Париже представителей дворянства, духовенства и третьего сословия — которое формально включало всех остальных французов. Третье сословие объявило о своем особом положении и провозгласило свободы и права.

Парижане, преисполнившись ненависти к австрийской жене короля Людовика королеве Марии-Антуанетте и чувствуя, что здание монархии начинает шататься, высыпали на улицы и разрушили до основания презренный символ королевского абсолютизма — старинную крепость-тюрьму Бастилию. Одна августовская ночь неистового республиканизма заставила многих аристократов отказаться от своих привилегий, владений и присоединиться к делегатам от народа, объявившим о намерении провести во Франции реформы.

Екатерина, убежденная в том, что Франция, по ее собственному выражению, «идет к погибели» и что виноват в этом бесхребетный король Людовик, была настороже, опасаясь неповиновения у себя в государстве. Своим командующим она приказала как можно быстрее выйти из войны с Турцией и Швецией. «Французская зараза, — считала она, — распространяется, и ни одно правительство в Европе не может позволить себе дремать». Что касалось короля Людовика и его жены Марии-Антуанетты, то Екатерина полагала, что, если им в ближайшее время не удастся тайно покинуть страну, сбежав в Англию или Америку, то их дни сочтены.

Несмотря на российские и австрийские победы, до заключения мира было далеко. Екатерина жила в постоянной тревоге за будущее Европы. А тут еще недуги донимали, здоровье неуклонно ухудшалось.

«Все державы охвачены беспорядками», — заметила она, осудив вероломство Пруссии, где на смену Фридриху Великому пришел его преемник Фридрих Вильгельм II. В любой день Пруссия могла напасть на Россию. Екатерина встревожилась, когда в марте 1790 года узнала, что прусский император заключил с турецким султаном тайное соглашение. Расстроили ее известия о потерях, которые Россия несла в войне. Она никого не хотела видеть и проводила время, уединившись с Зубовым и читая Плутарха. Вместе они попробовали сделать перевод этого автора. Ненавязчивое присутствие юного Зубова было бальзамом для императрицы, потерявшей покой.

В мае и июне на улицах Петербурга опять запахло порохом. Гром канонады сотрясал стены, из окон посыпались стекла. Флот короля Густава попытался захватить Кронштадт. Доброжелатели советовали Екатерине ради безопасности покинуть Петербург и переехать в Москву. А она в проливной дождь отправилась в Кронштадт, надеясь увидеть великое морское сражение. Конечно, она рассчитывала на победу российского флота. В последнее время государыня страдала сильной близорукостью. Для наблюдения за маневрами кораблей она воспользовалась подзорной трубой, которую приложила к глазу, которым лучше видела. От постоянных разрывов все в ней напряглось.