Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

испытании, то заявил, что покончить с Радостным Зверем будет воистину благим делом, – Старик явно был не из тех, кому приходились по душе его развеселые проделки. И вот вывел он гостей через заднюю дверь, ибо от парадного входа не вело ни одной тропы, и даже приступки там не было, – оттуда Старик обычно вытряхивал мусор прямо на Южный Крест. И пришли они в сад, где росли капуста и цветы, что расцветают только в Волшебной Стране, обращая свои венчики к пролетающей комете; и Старик показал смельчакам путь к тому месту, что сам он называл Недра, – там Радостный Зверь устроил свое логово. Тогда друзья проделали следующий маневр. Акроннион должен был спуститься по ступеням вместе со своею арфой и агатовой чашей, в то время как Аррат отправился в обход скалы – ему надлежало подкрасться с другой стороны. А Старик, Приглядывающий За Волшебной Страной, возвратился в свой открытый всем ветрам домик и сердито ворчал себе под нос, проходя мимо капусты, – ох, не по душе ему были повадки Радостного Зверя! Друзья же расстались, и каждый пошел своим путем.

Никто не видел их, кроме зловещей вороны, что с незапамятных времен кормилась мертвечиной.

Налетал ледяной ветер, словно дыхание звезд.

Поначалу тропа была крутой и опасной, но затем Акроннион добрался до широких и гладких ступеней, что вели от края обрыва к самому логову, и в этот миг, находясь на вершине лестницы, герой услышал несмолкаемое хихиканье Радостного Зверя.

Тогда Акроннион со страхом подумал: а вдруг ничто не в состоянии умерить веселость Радостного Зверя и даже самый печальный напев окажется бессилен? Однако же он не повернул вспять, но неслышно спустился по лестнице и, поставив агатовую чашу на ступеньку, запел песнь, называемую Скорбной. В ней говорилось о грозных и неотвратимых несчастьях, что давным-давно, на заре мира, постигли благословенные города. В ней говорилось о том, как боги, и звери, и люди встарь вручали сердца свои гордым возлюбленным – но и встарь не было им никакого ответа. В ней говорилось о золотом сонме прекрасных надежд – но не о том, как сбывались они. В ней говорилось о том, как Любовь бросает вызов Смерти – но и о том, как смеется в ответ Смерть. Довольное хихиканье Радостного Зверя в логове внезапно стихло. Зверь поднялся на ноги и встряхнулся. Веселости у него заметно поубавилось. Акроннион продолжал петь песнь, называемую Скорбной. Радостный Зверь, печально понурив голову, двинулся прямо к нему. Паника охватила Акронниона, но он не умолк. Он пел о неумолимом времени. Две огромные слезы набежали на глаза Радостного Зверя. Акроннион ногою придвинул поближе агатовую чашу. Он пел об осени и увядании. И Зверь заплакал – так плачут в день оттепели снежные холмы; и в агатовую чашу с плеском покатились крупные слезы. Акроннион в отчаянии продолжал петь; он поведал о тех светлых проблесках радости, которые не сразу дано осознать – и не дано испытать дважды; о солнечных бликах, что озаряли некогда дорогие лица, ныне ушедшие в небытие. Чаша была полна.

Акроннион чувствовал, что обречен: Зверь подобрался совсем близко. Трубадуру вдруг показалось, что у того потекли слюнки! – но нет, это только слезы увлажнили пасть Зверя. Герой уже ощущал себя лакомым кусочком! Рыдания Зверя стихали! Акроннион запел о мирах, разочаровавших богов. И вдруг – раз! – и меткое копье Аррата вонзилось сзади точно в лопатку; и слезам, и развеселым проделкам Радостного Зверя настал конец – отныне и навсегда.

С величайшей осторожностью унесли друзья чашу слез, бросив тушу Радостного Зверя, дабы внести некоторое разнообразие в диету зловещей вороны; проходя же мимо открытого всем ветрам домика под соломенной кровлей, распрощались они со Стариком, Приглядывающим За Волшебной Страной; он же, внимая рассказу о подвиге, довольно потирал руки и повторял себе под нос: «Замечательно, просто замечательно. Моя капуста! Моя капусточка!»

Очень скоро Акроннион вновь пел в лесном дворце Сильвии, загодя осушив до дна агатовую чашу. То был торжественный вечер: собрался весь двор, прибыли послы из краев легенд и преданий, явились даже один-два из Терры Когниты[23].

Герой уже ощущал себя лакомым кусочком

И Акроннион пел так, как не певал никогда раньше и не споет уже вновь. Воистину исполнен скорби, великой скорби путь человеческий; краток и безрадостен отпущенный смертному срок, и горестен итог; тщетны, о, как тщетны все усилия смертных; а участь женщины – кто скажет о ней? Ее жребий, слитый воедино со жребием мужчины, небрежно начертан равнодушными богами, что к другим небесам обращают лик свой.

Примерно так начал Акроннион, но затем вдохновение охватило его, и не в моей власти описать тревожную красоту его песни; радость переполняла ее, но с радостью сливалась неизъяснимая скорбь: таков и удел человеческий, такова же наша судьба.

Рыдания вторили дивной песне; вздохи эхом прокатились по залу: всхлипывали воины и сенешали, а девушки плакали в голос; от галереи до галереи слезы лились дождем.

Вокруг Королевы Лесов бушевал ураган рыданий и скорби.

Она же так и не обронила ни одной слезы.

Сокровища гиббелинов

Гиббелины, как известно, никакой другой пищи, кроме человечины, не признают. Мост соединяет их зловещую башню и Терру Когниту, то есть ведомые нам земли. Сокровища гиббелинов превышают все разумные пределы – и жадность тут ни при чем; у них отдельный подвал для изумрудов и отдельный подвал для сапфиров; они заполнили яму золотом и выкапывают его, ежели вдруг возникает потребность. А нужно им это невероятное богатство, насколько известно, ради одной-единственной цели: дабы непрерывно пополнять снедью свои кладовые. Утверждают, что в голодные годы они даже рассыпают рубины по тропе, ведущей в какой-нибудь человеческий город, – и, уж будьте уверены, очень скоро кладовые их вновь оказываются полнехоньки.

Башня их стоит на противоположном берегу той самой реки, опоясывающей мир, о которой поведал Гомер – Ό ρόος ώκεανοίο[24]. В том месте, где река сужается и становится достаточно мелка, чтобы перейти вброд, прожорливые праотцы гиббелинов воздвигли башню – им нравилось смотреть, как легко подгребают грабители прямо к порогу. Гигантские деревья, растущие там по обоим берегам реки, своими исполинскими корнями высасывали из почвы те соки, которых обычная земля не содержит.

Там-то и жили гиббелины, там-то и устраивали они свои возмутительные пиры.

Алдерик, рыцарь Ордена Града и Штурма, наследный Хранитель Королевского Спокойствия, герой, о котором не вовсе позабыли сказители и песнопевцы, так долго размышлял о