Немой набат. 2018-2020 - Анатолий Самуилович Салуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока Вера ласково не погладила его по волосам.
– Поднимайся, Витюша. Два тридцать, обед на столе.
Он вскочил с кушетки, бодрый, энергичный, готовый к нелёгким грядущим дням, а если потребуется, и к борьбе. Но главное, твёрдо верящий в победу добра над злом. Какого добра, над каким злом, он в сей миг жизни не задумывался. Просто верил в лучшее. И это было прекрасно.
Шикарные апартаменты Синягина, как и укромность его московского гнёздышка, Донцова поразили. Не меньше чем плотная система охраны, сквозь которую, впрочем, он прошёл, даже не предъявляя документов, ибо провожатым был шеф всех этих крепких парней, стоявших на воротах, в том числе гаражных, у лифта, на этаже.
– Я повышаю уровень безопасности, когда наезжает Синягин, – объяснял Вова. – Он сюда заглядывает нечасто, только для приватных встреч.
«Ого, значит, со мной встреча приватная, – не без удивления подумал Донцов. – С чего бы это? Вопрос-то сугубо деловой».
Синягин произвёл на него приятное, если не сказать сильное, впечатление. Статный, крепкий мужчина на вид лет шестидесяти с гаком, чуть выше среднего роста, большая залысина, открывающая гладкий лоб, не испещрённый ни продольными морщинами – физиономисты дружно утверждают, что это признак распутно-разгульной жизни, ни поперечными, они якобы свидетельствуют об умственном трудолюбии. Одет по-домашнему, в красно-белой ковбойке, в джинсах, плотно обтягивающих ладную фигуру. Он крепко пожал Виктору руку.
– Садись, – указал на одно из больших гостевых пухлых кресел белой кожи. – Прошу извинить за «тыкание». Привычка дурацкая, но не хочу от неё избавляться, она мне нужна, позволяет отличать «чистых» от «нечистых». Про тебя мне Владимир Васильич всё рассказал – допрашивал его с пристрастием. Своим спецам велел навести справки по бизнесу – как у тебя с заводской хлопотнёй, способен ли заказ выполнить? Ну, обрабатывающий центр я у немцев покупаю, у нас его никто не сварганит, но станки ты потянешь, мне утром доложили. Я время терять не люблю, сразу Владимира Васильича озадачил. Мне нужно было тебе в глаза посмотреть, без этого я дела не начинаю.
Произнося этот монолог, Синягин медленно вышагивал из конца в конец просторного кабинета, с разных ракурсов поглядывая на Донцова, как показалось Виктору, изучающе. Потом сел за письменный стол, зажатый в закруглённом конце кабинета между окнами, глядевшими в разные стороны – на лес и на Химкинское водохранилище, стал вертеть в пальцах карандаш. Обратился к Владимиру Васильевичу, прикорнувшему в небольшом кресле у дверей:
– Люблю, когда всё по плану идёт. Молодец, привёз гостя ровно в срок.
– Повезло.
– Что значит – повезло?
– Виктора Власыча в Москве не было, случайно встретились.
Вы же меня вчера в Поворотиху послали.
– Что за Поворотиха?
– Ну, деревня, где пойдёт газопровод, из-за которого сыр-бор.
– А-а-а…
– Там я его вдруг и изловил. Случайно! Бог удачу послал.
– А ты чего в этой деревне делал? – повернулся Синягин к Донцову.
– Родню жены навещал. Там их корень.
– Надо же, какое совпадение, Иван Максимыч! – не унимался Вова. – Я добрые совпадения уважаю, они словно предвестие.
Донцов, что с ним редко случалось, никак не мог освоиться в незнакомой обстановке. Всё здесь было новым, даже телохранитель Вова другой, тоже новый. Встреча совсем не напоминала деловую беседу заказчика с исполнителем, к которой он готовился, она, чувствовал Виктор, скорее походила на смотрины.
Но зачем? Он не схватывал синягинского замысла.
А тот, как бы подводя итог первому раунду, сказал:
– Значит, так. Все технические параметры контракта обмозгуют спецы. От тебя требуется одно: глядя мне в глаза, сказать, что ты в срок и в наилучшем виде всё исполнишь. Подписи подписями, но дело наше прежде всего стоит на слове русского предпринимателя. Знаешь, как нижегородские купцы до революции – той, семнадцатого года, – выручку в банк сдавали? Тот банк, ну, то здание по сей день живёт, кассиры в окошках, машинки счётные, «проверяйте деньги, не отходя от кассы». А сто лет назад там стояли массивные чёрного цвета высокие бюро с двумя полками, нижняя у колена, верхняя у груди. Купец приходил, кидал на низ пачку ассигнаций, объявлял сумму и уходил. А уж пересчёт купюр на верхней полке без него вёл приказчик. И не было случая, чтоб кто-то кого-то обмишурил. Всё на слове держалось!
Подумал о чём-то, быстрее стал крутить карандаш в пальцах.
– Понимаешь, Донцов, на оснащение цеха деньги идут большие. И я хочу их в России оставить. Чего за бугром акул кормить? Пусть наши осетры вес набирают. Но смотри не подведи!
– Ни в жисть, Иван Максимыч! – подхватил тон разговора Виктор. – У меня прежние контракты на исходе, поставки завершаю. А новых заказов нет. Чего уж там, вас мне Господь Бог послал. Из кожи вылезу.
– Не Господь, а вот этот педант, – указал карандашом на Владимира Васильевича. – Новые порядки установил: охранники периметра теперь не на морозе мёрзнут, а у мониторов слепнут. – Не я, теперь везде так.
– Это к слову… Но имей в виду, Владимир Васильич, ты за него, – перевёл карандаш на Донцова, – теперь отвечаешь!
Вова равнодушно пожал плечами, сказал:
– Такие мужики не подводят. – Вдруг оживился. – Тут иной вопрос, Иван Максимыч. Деревню жалко. Я там всё облазил, всё высмотрел. Живой улей, рабочий! Как его трутням отдавать?
Синягин, видимо, ничего не понял, вопросительно перевёл глаза на Донцова. А Виктора накрыла волна горячей благодарности к телохранителю Вове, который, оказывается, в Поворотихе всё-всё сообразил и теперь первым произнёс заветное. Было ясно: настал момент, когда он, Донцов, не вправе отмалчиваться.
У него мигом созрел убедительный спич, и он начал:
– Да, Иван Максимович, очень жалко деревню…
– Что-о-о? Как-кую деревню? – вдруг взревел Синягин, с силой сломав карандаш и выскочив из-за стола. Широко, по-боцмански расставил ноги, встал перед Донцовым, бычьим взглядом упёрся в него, с нажимом повторил: – Как-кая деревня? Да ты представляешь масштабы этого проекта? Новая технология – это переворот в гражданском секторе. Спроста ли я через жуткую дрязгу прошёл? Насмерть чиновьё белодомовское стояло, чтобы сорвать проект. Законники! Конкурсы замутили. Да ради бога! Но я-то знаю, что это хлам с блошиного рынка, что, кроме меня, нет охотников за эту громаду браться, и они это знают. Аукцион дважды переносили, время затягивали. Подставу на такое крупное дело сейчас выставлять опасно, так они принуждали заявиться тех, кто не хотел, мне об этом кое-кто шепнул.
Синягин распалился, жестикулируя в такт словам,
