Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

Они сели за белый столик прямо на улице, под аркадой; пар вился тонкими струйками на кофейными чашками. Лера действительно не различала цветов, хотя видела их вполне отчетливо и могла назвать, просто перечислить. Она и сама не понимала, как это может сочетаться.

И вдруг она подумала – мгновенно, без всякой связи с Венецией и с этой площадью: а ведь Митя ехал вчера в таком же, как она, поезде, похожем на подмосковную электричку, и те же шесть часов разделяли Рим и Венецию… И о чем думал он, что чувствовал в это бесконечное время?

Лера хотела спросить об этом и уже подняла на него глаза – и тут же ей расхотелось спрашивать. Митя смотрел на нее сквозь синюю пелену сигаретного дыма – и то же чувство, что в минуту пробуждения на его плече, охватило ее. Он снова показался ей незнакомым, другим – человеком, которого она совсем не знала…

Они молчали, глядя друг на друга, и здания площади Сан-Марко обступали их, словно отгораживая от всего мира.

– Ты должен вернуться в Вену, Митя? – спросила Лера.

– Да. У меня еще один концерт будет в Мюзикферайне, перед ним репетиции.

– А оперы? Ты все время говоришь только о концертах…

– Да, – снова кивнул Митя. – Мне сейчас не хочется оперной музыки, я сам не понимаю, почему. То есть понимаю, конечно…

– Но мне не можешь объяснить, – закончила Лера.

Митя улыбнулся.

– Я что-то не помню, чтобы тебя это когда-нибудь интересовало. Ну, коротко говоря: музыка пересиливает, я не могу ввести ее в рамки другого искусства. И от оперы остаются одни декорации, которые мне не нужны. Это пройдет, наверное, но пока это так. И может быть, это даже к лучшему. Ставить в чужих театрах – неблагодарное дело, а свой театр… Ведь это даже не свой оркестр. По-моему, это не слишком реально.

– А почему ты не хотел мне об этом говорить? – снова спросила Лера. – Ты думаешь, я стала… глупее, или бесчувственнее? И не пойму?..

– Нет. Но я думал, что тебе не может быть интересно чувство, обращенное не в живой поступок, а в звук, в движение руки. Разве не так?

– Дело не в этом, – покачала головой Лера.

Теперь уже она не могла ему объяснить, в чем же дело. Дело было в том, что он сидел перед ней, смотрел ей в глаза, и она понять не могла, исчезает весь остальной мир или наоборот – проясняется; но что-то происходило с миром и с нею…

– А в Москву? – осторожно спросила Лера. – В Москву ты теперь не скоро вернешься?

Митя молчал, и Лера не решилась переспрашивать.

– Я могу вернуться, – ответил он наконец. – Если бы ты знала, как я хотел бы вернуться… Ведь для меня нет никаких соблазнов нигде, ты понимаешь? Мне не хотелось об этом говорить, но я действительно не только достиг славы, но и смог сделать то, что хотел, к чему чувствовал себя предназначенным – насколько это вообще возможно. И при этом мне не стало казаться, что я дошел до своего предела…

Лера почувствовала, как прозвучало неслышимое «но» в его голосе.

– Но – что? – спросила она.

Митя неожиданно улыбнулся, и Лера почувствовала, как сердце у нее забилось быстрее от его улыбки.

– Какая ты сегодня! – сказал он. – Все спрашиваешь и спрашиваешь – как в детстве. Сейчас еще спросишь, какая бывает любовь, да бывает ли любовь на чердаке – и потребуешь, чтобы я ответил тебе немедленно!

Лера и сама улыбнулась.

– Ты еще помнишь? – спросила она. – Господи, да ведь это сто лет назад было! В другой жизни…

– В той же самой, – покачал головой Митя. – Я не почувствовал разрыва.

– Мить, а ты любил Зинку? – вдруг спросила Лера. – Ту, рыжую, помнишь?

Тут он расхохотался – как всегда, наморщив нос, и смеялся до слез – так долго, что Лера сначала улыбнулась, а потом и сама засмеялась.

– Зинку? – переспросил он наконец. – Милая моя, да ты, кажется, придумала какую-то романтическую историю про юного скрипача и Сонечку Мармеладову с Цветного бульвара?

– Нет, ну почему Сонечку, – слегка смутилась Лера. – Но я же помню, это как-то необычно было все, как-то непонятно… Помнишь, когда Витька Жох тебя ударил в арке? А дядя Леха – его?

– А ты сказала, что ты моя подружка? Вот уж это я точно помню! Нет, не любил я Зинку. – Митя наконец перестал смеяться. – Она ведь самая обыкновенная была и умела отмерять свою любовь. Вот и мне отмерила, сколько положено было – не больше и не меньше. Но я так тянулся к ней тогда – ах, Лерка, если бы ты знала! – Лицо его просияло, осветившись воспоминанием, и Лера даже почувствовала легкий укол ревности, увидев этот веселый свет. – Я ведь все и тогда понимал, – продолжал Митя. – И про отмеренность, и про то, что вовсе она в меня не влюблена, как это должно было бы быть, если бы жизнь шла по красивому сценарию. Я ей нравился, и погулять она любила – подарки, рестораны… Мне тогда уже платили что-то за концерты, но все равно – вечно приходилось у отца деньги брать. Со стороны это, конечно, выглядело по-свински: молодой пижон тянет у папочки деньги на развлечения, – улыбнулся Митя. – Но отец ведь никогда не смотрел со стороны… Нормальная она была женщина, и в конце концов совершенно нормально влюбилась в одного уголовника – своего же, с Цветного, потом уехала к нему в Сибирь и исчезла. Тоже – отмерила именно тому, кому от нее было положено, а не случайному мальчику.

– Но что же тогда тебя так уж к ней тянуло? – спросила Лера. – Ну, кроме, конечно…

– Вот именно что кроме… «Кроме» было не очень-то много, в основном то самое… А кроме – ее естественность и полная неспособность притворяться.

– А я думала, – протянула Лера, – что ты ее все-таки любил… Мне тогда показалось, ты так рассердился, что Жох про нее…

– Да брось ты! – улыбнулся Митя. – Я же помню тот день – у меня тогда еще тело от нее не остыло. Что же мне было – позволять, чтобы какая-то сволочь… Хотя вообще-то – ну что я мог бы ему сделать, чем рот заткнуть? Он, ясное дело, был сильнее.

– Не знаю, мне не показалось, – пожала плечами Лера.

Они оба развеселились от этого случайного воспоминания.

– Пойдем по Венеции гулять? – спросил Митя.

– Да, правда! – спохватилась Лера. – С ума мы с тобой сошли: сидим посреди Сан-Марко и вспоминаем Зинку Юрченко!

– Ну и что? Хорошо сидим. Пойдем, пойдем, день-то зимой короткий!

Они вышли на середину площади. Солнце коротко разорвало тучи, вся площадь осветилась этим мгновенным светом, – и Лера увидела, как вспыхнули сияющим многоцветьем мозаики собора Святого Марка.

И тут же зазвучала музыка! Лера даже вздрогнула, такими неожиданными показались звуки скрипки – как будто они могли быть связаны только с Митей…

За их спиной, под колоннадой Палаццо Дукале, расположились уличные музыканты. Перед парнем со скрипкой стоял большой жестяной бочонок из-под пива, и вся веселая компания самозабвенно играла полонез Огинского, пытаясь привлечь к себе внимание немногочисленных туристов.