Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

Но она не знала, зачем ей плыть на стареньком катере по Канале Гранде, куда она хочет попасть…

На мгновение ей показалось, что Венеция вообще исчезла – как исчезла картина с той, отраженной Венецией, которая так поразила однажды ее воображение в начале нового, неведомого пути.

Ей показалось, что нет города, который она когда-то знала и любила, еще ни разу в нем не побывав, а есть другой город – очень красивый, который она весь обошла не раз, в котором у нее есть деловые партнеры и в котором у нее нет никого.

Лера оглянулась на здание вокзала, как будто хотела вернуться, как будто можно было просто выйти на другой станции. Но над невзрачным зданием подтверждающе светилась надпись VENEZIA, и оттуда шли люди с чемоданами и дорожными сумками – наверное, прибыл следующий поезд. Люди спешили к причалу, выясняли расписание катеров, спорили и смеялись.

Наверное, она выглядела глупо, стоя на причале у воды, всех пропуская вперед и все никак не решаясь отправиться дальше – словно ей предстояло не ступить на палубу, а прыгнуть в темную поблескивающую воду.

– Сан-Марко, синьора! – крикнули ей наконец с подошедшего катера. – Поскорее, если вам надо на Сан-Марко, катера теперь долго не будет!

– Синьора сама не знает, куда ей надо, – пробормотала Лера.

Она уже собиралась что-то ответить мрачноватого вида мужчине, кричавшему с катера, а потом, может быть, все-таки повернуться и идти обратно, в здание вокзала – как вдруг услышала:

– Синьора, видно, еще не решила, в какую точку Европы ей отправиться.

Она узнала Митю прежде чем обернулась и прежде чем прижалась замерзшей щекой к отвороту его пальто.

Она никогда не удивлялась, видя его перед собою – в гулкой арке их двора, в стамбульском отеле или на холодном венецианском причале… Она просто не успевала удивиться, как ей уже казалось, что он был здесь всегда.

– Митя, – прошептала Лера, не отрывая щеки от его плеча, – а здесь что же ты делаешь? Изучаешь итальянскую музыку?

– Здесь я разыскиваю тебя, – сказал он, прикасаясь губами к ее виску; она слышала биенье его сердца сквозь пальто. – Разыскиваю тебя по всему по белу свету… Пойдем, подружка моя любимая, ты же совсем замерзла.

Они спустились по ступенькам причала и шагнули на катер – весь скрипящий, как будто он вот-вот должен был развалиться под их шагами.

– Но как же можно было меня здесь найти, Митя? – спросила Лера, не отпуская его руки, словно он мог исчезнуть.

– Не так уж трудно. Позвонил из Вены, мама сказала, что ты в Риме, Зоська дала, к моему огромному удивлению, адрес какой-то феминистской конференции. А уже в Риме, по указанному адресу, какая-то дама с горящими глазами и абсолютно холодным лицом сказала, что ты отправилась в Венецию.

– А если бы я не задержалась из-за поездов, если бы не стояла здесь неизвестно зачем? – спросила Лера. – Как же ты нашел бы меня?

– «Если бы» не бывает, – улыбнулся Митя, и Лера увидела, как утонул отраженный от воды свет в уголках его глаз. – Как я мог тебя не найти, когда я только это и делаю всю жизнь?

Катер плыл по Канале Гранде не слишком быстро, темнели палаццо, стоящие в воде, темнели и поблескивали Митины глаза.

– А вдруг туман будет? – спросила Лера. – Ты знаешь, какой здесь бывает туман? Неделями ничего не видно в двух шагах, даже катера не ходят, не говоря уже про самолеты.

– Знаю, – кивнул Митя. – У меня здесь были концерты в Ла Фениче, и я потом на неделю застрял из-за тумана. И какая это была неделя!.. Но сейчас тумана не будет.

Лера не спросила, откуда Митя знает, что тумана не будет. Раз он сказал, значит, тумана и быть не может.

Людей на катере было много, но ей казалось, что они одни на скрипящей, ржавой палубе. Она держалась за Митино плечо, ремень его сумки то и дело соскальзывал, Митя подхватывал его, приподнимая локоть, и Лерина рука вздрагивала на его плече.

– Сейчас – Риальто, – сказал он. – Ты знаешь, где хочешь выйти?

– Нет, – покачала головой Лера.

Он больше ни о чем ее не спрашивал, и они вышли на пристани Сан-Марко.

Ни в одном из окон маленького отеля, расположенного в лабиринтах узких улиц близ площади, уже не горел свет. Даже портье открыл не сразу.

– К сожалению, синьоры, у нас все занято, – начал было он, но тут же узнал Митю. – О, маэстро, неужели это вы? Но почему же вы не забронировали номер заранее, ах, как же это возможно! – Потом он удивленно оглядел их. – Вы без вещей? – спросил портье. – И даже без скрипки?

– Скрипка осталась в Вене, – объяснил Митя. – Я не знал, где и как долго мне придется разыскивать синьору, и, согласитесь, затруднительно было бы это делать, таская за собой Гварнери.

– Это очень жаль, – сказал портье, и сожаление действительно тут же отразилось на его крупном, дородном лице. – Я не могу забыть ваш концерт, маэстро, это сильнейшее впечатление моей жизни! Вы были так любезны, когда подарили мне контрамарку…

– На этот раз у меня не будет концертов, – сказал Митя. – И все-таки мне не хотелось бы, чтобы синьора замерзла на улице…

– Святая Мадонна! – ахнул портье. – Действительно, я держу вас на пороге уже два часа! Ах, маэстро, – продолжал он болтать, пока Митя и Лера входили вслед за ним в небольшой холл с мраморным полом и золотой лепкой на стенах. – Мне очень жаль, что вам достанется самый холодный номер, который, к тому же, тоже забронирован с завтрашнего вечера, и тогда придется…

– Но ведь сегодня номер свободен? – перебил Митя разговорчивого венецианца. – Вот и прекрасно, мы тут же поднимемся туда.

Поднимаясь на второй этаж по узкой мраморной лестнице с холодными перилами, Лера спросила:

– Откуда ты знаешь итальянский, Мить?

Он улыбнулся, услышав этот вопрос.

– Довольно много опер написано по-итальянски. Можно было научиться: некоторые я помню наизусть.

Митя открыл дверь, и они вошли в комнату, действительно показавшуюся Лере холодной как могила.

Он включил не верхний свет, а лампу под золотистым абажуром, стоявшую на столике у кровати и сразу осветившую комнату таинственным сиянием. Потом отвернул вентиль на батарее.

– Может быть, потеплеет, – сказал Митя. – Хотя скорее всего – не слишком… Я ведь как раз здесь и жил в туманную неделю. Это хороший отель, но теплом даже здесь не балуют.

Лера по-прежнему стояла на пороге, не в силах сделать ни шагу, хотя позади был нелегкий день и она, кажется, устала. Она не понимала, что с ней происходит. Вернее – понимала, но ничего не могла поделать с собою…

Номер был небольшой, в одну комнату. И широкая, застеленная кремовым покрывалом кровать под высоким балдахином, разверзалась перед Лерой как пропасть.