Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями - Ежи Эдигей

— Не… Не знаю… Она валялась на земле… Я подумал, что надо ее подобрать…

— Я вынужден просить вас говорить правду, полковник Лунде. В сумке для рукоделия были не только книги. В ней была еще и земля.

Верно. Кристиан сказал то же самое. Он сказал: «Ты найдешь там землю». Черт побери, что он имел в виду?

Полковник Лунде сник.

— Я жду ответа, полковник Лунде.

Полковник Лунде молчал.

— Тогда я отвечу вместо вас. В сумке для рукоделия была земля — это без труда обнаружила наша лаборатория. Откуда же взялась эта земля? Не из книг, само собой. В сумке для рукоделия было и кое-что другое.

Я затаил дыхание.

— В ней лежала пара туфель. Туфли вашей жены. Единственная в ее гардеробе пара туфель на низком каблуке… Та самая пара туфель, которая оставила большую часть следов на земле вокруг могилы вашей первой жены. Когда вы пришли на могилу, там уже побывал доцент Бакке. Вы нашли на земле только сумку для рукоделия, открыли ее и увидели в ней туфли вашей жены. Вы принесли сумку с книгами и туфлями домой, книги поставили на место, а туфли вымыли. Но мы без труда обнаружили и на них следы земли с кладбища Вэстре. Так это было?.

— Да.

Я едва расслышал ответ полковника Лунде.

— Потом вы убрали туфли вашей жены в шкаф. Но надо было куда-то деть сумку. Вы понимали, что мы будем ее искать. Вы сделали все, что могли, чтобы спасти жену: вы вымыли ее туфли. Но вы понимали, что полиция следует за вами по пятам, — времени на размышления у вас не было. Вам известно, что сожженная ткань оставляет особый запах. Поэтому вы влезли на дерево перед окном доцента Бакке и привязали сумку к одной из ветвей. Верно я говорю?

— Да.

— Я не была на кладбище, — сказала Люси. — Не могла же я вернуться домой босиком?

— А вам не приходило в голову, фру Лунде, что ваш муж, совершив нападение на фрёкен Лунде, мог без труда взять ваши туфли и, прижимая их к земле у могилы, оставить на ней следы? Руки ведь у него очень сильные. Вам не пришло в голову, что, может быть, он нарочно сфабриковал улики против вас?

Люси и полковник избегали смотреть друг на друга.

— Я не делаю никаких преждевременных выводов, — сказал Карл-Юрген. — Я только рассматриваю разные возможности.

Свои первые жертвы он уже загнал в угол.

Теперь он принялся за следующую.

— Виктория, вы единственная, чьих следов мы не обнаружили на кладбище.

В зеленых глазах сверкнуло презрение.

— Неудивительно. Меня там не было.

— Какой номер обуви вы носите, Виктория?

— Тридцать восьмой.

— Стало быть, тот же самый, что фру Люси Лунде. А значит, могло случиться, что это вы надели в тот вечер туфли фру Люси Лунде, когда совершили нападение на фрёкен Марту. Потом спрятали туфли в сумку и, сфабриковав решающую улику против фру Люси, босиком отошли от могилы, держа ваши собственные туфли в руке. А поодаль надели свои туфли и вернулись домой.

— Я не намерена вам отвечать, — сказала Виктория.

— Речь идет об убийстве, Виктория.

— Еще раз повторяю, я не намерена вам отвечать, инспектор Халл. Да и никакого убийства не было. Где труп?

Она достала сигарету и закурила, по обыкновению выпуская тонкие колечки дыма. Но на сей раз они не были такими аккуратными и округлыми, как обычно.

Карл-Юрген тоже извлек из пачки сигарету. Он взглянул на Викторию — она швырнула ему спичечный коробок. Они находились на расстоянии нескольких метров друг от друга, но она рассчитала точно. Однако Карл-Юрген, тоже не сплоховал и поймал коробок на лету. Он закурил сигарету.

— Если полковник Лунде и Виктория сказали правду, тогда все улики свидетельствуют против вас, фру Лунде. Ваши туфли оставили самые глубокие следы на могиле, отпечатки ваших пальцев обнаружены на отвертке и те же самые отпечатки найдены на револьвере, из которого стреляли в доктора Бакке. Я могу сейчас же арестовать вас по обвинению в двух покушениях на убийство.

Люси не отвечала. Она была бледна как мел.

— Минуточку, — сказал Кристиан.

Теперь его выход. Мы не распределяли ролей заранее. Но Кристиан поднялся с места — он понял, что настал его черед. Уж не мне ли придется делать окончательные выводы? Я чувствовал: все зависит от того, что скажет Кристиан.

— Меня заинтересовала надпись на надгробном камне, — сказал он.

Голос его звучал совершенно бесстрастно. Таким тоном он читал лекции своим студентам.

— Больше всего меня заинтересовал символический смысл надписи: «Травой ничто не скрыто…» Кто не мог смириться с тем, что фру Виктория Лунде умерла? Или, наоборот, кто мечтал о том, чтобы фру Виктория Лунде никогда не существовала? Любила ли ты свою мать, Виктория, или ненавидела ее? Бывает, что девушки в том возрасте, в каком ты была, когда осиротела, ненавидят своих матерей.

— Я… я любила свою мать.

— Тогда, может быть, тебе было нелегко смириться с ее смертью?

— Да… о да…

— Может быть, тебе было трудно примириться и с тем, что твой отец женился вторично?

— Не… не знаю.

Она вдруг стала совсем ребенком.

— А вы, фру Лунде? Быть может, вам не нравилось, что ваш муж прежде уже был женат — ведь всю свою любовь он мог отдать первой жене? А может, любя свою первую жену, надгробную надпись заказали вы сами, полковник Лунде? Кто же все-таки из вас не мог примириться с тем, что фру Виктория Лунде умерла, или, наоборот, кто из вас жаждал, чтобы она никогда не существовала?

Он вгляделся в каждого по очереди. Ни один из них не ответил на его взгляд.

Тогда он обернулся и посмотрел на меня.

— Сегодня вечером незадолго до нашего приезда сюда мой брат был у меня в кабинете в Уллеволской больнице. Он совершил странный поступок. Взял пять таблеток тромбантина — это антикоагулянт, средство, разжижающее кровь, которое часто прописывают больным после инфаркта, — и, растворив таблетки в чашке чаю, выпил этот чай. Не объяснишь ли ты нам, Мартин, зачем ты это сделал?

— Я хотел узнать, дает ли это лекарство какой-нибудь привкус. Оказалось, что нет. Я почувствовал только вкус чая.

— Мне самому следовало бы сделать этот опыт, — сказал Кристиан. — Но я, как видите, не додумался. Однако в тот вечер, когда было совершено нападение на фрёкен Лунде и ее доставили в Уллеволскую больницу, я взял у нее анализ крови. Кровь показалась мне очень странной — слишком жидкой. Рана на лбу у пострадавшей была совсем не глубокая и при обычных обстоятельствах не могла вызвать обильного кровотечения. Но если кто-нибудь перед этим напоил фрёкен Лунде чаем с тромбантином, удар в лоб мог оказаться для нее роковым — она истекла бы кровью, не окажись вскоре мой брат на месте происшествия.

— Сразу же следом за мной пришел полковник Лунде, — сказал я, как бы думая вслух.

И вдруг я нашел ключ к разгадке.

Я встал. Я не совсем твердо держался на ногах. Но я нашарил сигарету, зажег ее, раза два глубоко затянулся и вдруг стал совершенно спокоен.

Теперь я понял все.

— С первой минуты, Люси, еще задолго до начала января, когда ты написала мне письмо, все было направлено к одной цели. К одной-единственной цели. Выжить тебя из этого дома, разлучить тебя с этой семьей. И притом самым жестоким способом: обвинив в покушении на убийство. Не знаю, к какому наказанию тебя присудили бы, если бы этот замысел осуществился. Я все время удивлялся, почему тебя не убили. Но объяснить это легче легкого. По самой простой причине. Убийце не так легко уйти от наказания. Только потому, что некое лицо боялось, как бы не пришлось ответить за убийство, ты осталась жива.

Люси сидела не шевелясь и устремив на меня глаза-незабудки.

— Мы трое, — сказал я, слегка повернувшись к Карлу-Юргену и Кристиану, — все время брали на заметку слова, оброненные вскользь и мимоходом, которые чем-то насторожили нас. Одна такая реплика врезалась в мою память. Ее произнес твой муж в тот день, когда пригласил меня сюда. Он сказал: «Виктория тревожит меня». Это замечание мучило меня. Вначале я понял его так, будто полковник Лунде считает, что его дочь в опасности. Потом я начал понимать, что у этой фразы может быть совсем другой смысл и что полковник опасается, как бы Виктория чего-нибудь не натворила. Я угадал, полковник?

— Да.

— Не стоит в это углубляться. Каждый может понять, что мужчина, чья первая жена умерла, женившись вторично, опасается реакции дочери, в особенности после того, что произошло с фрёкен Лунде.

Я посмотрел на Викторию.

— Ты, Виктория, в свою очередь, произнесла одну важную фразу. Ты сказала: «Я боюсь, что с Люси хотят разделаться». Ты была права, но тогда я этого не понял. И ты, Люси, после нападения на фрёкен Лунде сказала: «Не думала я, что пострадает она». Ты тоже была права, но и этого я не понял. Вы обе наделены редкой интуицией — мне следовало прислушаться к вам обеим. Мне следовало вникнуть в ваши слова… В особенности после того, что случилось с фрёкен Лунде… — продолжал я и вдруг почувствовал, что повторяюсь. — Так вот меня вдруг поразила мысль: кто может желать зла фрёкен Лунде? И по какой причине?