Добрые люди - Артуро Перес-Реверте

Придя к этому решению, Рапосо с сигарой в зубах принимается вспарывать ножом ткань, в которую обернуты остальные книги, и тащит первый распакованный сверток по траве к краю обрыва. Человеческому роду необходима революция, которая изменит облик всей земли, вспоминает он, бросая последний взгляд на книгу, лежащую сверху. Жаль, неожиданно думает он, что нет времени еще почитать. Рапосо никоим образом не назовешь книжным человеком, если он что и читает, то разве что газеты в трактире, и уж точно не те книги, где говорится об опасных переменах в том мире, где он, Рапосо, обделывает свои делишки. Но эти строчки заставили его задуматься. Все верно, размышляет он, и лицо его искажает волчья гримаса. Лично он ничего во всем этом не смыслит, но, возможно, как смело утверждает книжка, время от времени человеческий род в самом деле должен отправиться ко всем чертям. Вот и пусть себе катится, а кто-нибудь даст ему хорошего пинка, чтобы дорога была короче. Это видение впервые наводит его на мысль о связи, существующей между содержанием этих книг, и людьми, у которых он их украл. Минуту назад, пока он еще не прочитал эти строки, «Энциклопедия» была для него всего лишь бессмысленным словом, а адмирал и библиотекарь – двумя престарелыми доходягами, которым Рапосо строит всевозможные козни, получая за это деньги. А тут вдруг, под впечатлением от прочитанного, от этих диковинных книг, которые он вот-вот бросит в воду, его жертвы неожиданно приобретают человеческие черты. Они превращаются в людей с мыслями и целями и, возможно, со своими идеалами. Людей особенных, самобытных, ставших помехой для других людей, которым не по вкусу потрясения, необходимые для того, чтобы преобразовать мир. Кто бы мог подумать про такое, глядя на этих двух замухрышек!

Ржание коня раздается как раз в тот миг, когда Рапосо собирается швырнуть в воду первый сверток. Он замирает, поднимает голову и недоверчиво смотрит на тропинку, петляющую у подножия холма, среди деревьев. Некоторое время Рапосо стоит неподвижно, склонившись над свертком и тревожно прислушиваясь. До него не доносится никаких звуков, за исключением шума реки да хлопанья крыльев какой-то птицы. Тем не менее опыт и интуиция не позволяют Рапосо расслабиться, и он все равно прислушивается, пока не различает в тишине посторонние звуки: эхо голосов и топот коней, пересекающих заболоченный участок поймы. Бормоча проклятия, он резко выпрямляется, последний раз затягивается сигарой и бросает ее в реку. Потом снимает шляпу и шинель, подходит к коню, роется в кофре, притороченном к задней луке седла, и достает двуствольный пистолет. Разворачивает одеяло, вытаскивает из него саблю, бросает одеяло на землю и отступает, стараясь не шуметь, к укрытию, образованному деревьями и высокими побегами папоротника, откуда удобно следить за тропой, проходящей шагах в тридцати вдоль подножия кручи. Оказавшись в укрытии, он озирает окрестности, убеждаясь в том, что выбрал подходящее место, вонзает саблю в землю, встает на колени позади поваленного дерева. Затем проверяет порох, убеждаясь, что он сухой, взводит курок, зажав оружие ногами, чтобы звук получился как можно тише… Совершая все эти действия, он дышит глубоко, стараясь взять себя в руки и успокоить пульс. Где-то в паху Рапосо чувствует знакомое с давних пор щекотание, обычно предшествующее битве. «А я успел по нему соскучиться», – признается он себе. Черт с ними, с революциями, меняющими облик земли, насмешливо думает он, щуря глаза, чтобы лучше видеть тропинку, однако человеческому роду очень не хватает, чтобы кто-нибудь всадил ему пулю в яйца.

– Смотрите, дальше следы исчезают, – говорит сержант Бернард.

Он произносит эти слова шепотом, подозрительно указывая на склон, покрытый деревьями и густыми зарослями. Затем дергает поводья и поворачивает коня, выразительно глядя на Жарнака. Следующие за ними дон Педро и дон Эрмохенес останавливают своих лошадей и замирают в ожидании – напряженные, чуткие – стремя к стремени.

– Поднимайтесь по склону, – добавляет сержант, спрыгивая на землю и не отрывая глаз от зарослей.

Жарнак спешивается, сжимая в руках ружье. Сержант подает знак академикам, чтобы те тоже слезали с коней. Пока библиотекарь и адмирал выполняют его команду, он дает указания гвардейцу, указывая на берег реки. Тот согласно кивает, делает несколько шагов в сторону и замирает возле дерева, приставив к плечу винтовку. Дон Эрмохенес замечает, что лацканы и алая подкладка его камзола ярким пятном выделяются среди зеленой листвы и туманной дымки, застилающей рощу.

– Не отходите отсюда ни на шаг, – шепчет Бернард, доставая из-за пояса пистолет. – Посмотрим наверху, там ли они.

– Я могу быть вам полезен, – говорит адмирал, решительно сжимая в руке трость-клинок и сквозь расстегнутый плащ нащупывая пальцами сверток с пистолетом, который шевалье д’Эсмангар сунул ему в карман.

– Сейчас самое полезное – не мешать, – грубовато отзывается сержант.

Он взмахивает рукой, делая молчаливый знак Жарнаку, чтобы тот поднялся по склону; гвардеец подчиняется приказу и, держа наготове винтовку, по пояс в папоротнике продвигается вперед до следующего дерева. Бросив беглый взгляд, Бернард убеждается в том, что академики не отходят от коней, взводит курок пистолета и начинает подъем по склону. Приоткрыв от переизбытка чувств рот, едва сдерживая дыхание, мертвой хваткой вцепившись в плечо адмирала, дон Эрмохенес наблюдает за тем, как сержант продвигается по лесистому склону, настороженно обозревая заросли, стараясь ступать как можно тише и посматривая на Жарнака, который продвигается в том же направлении в нескольких шагах справа. Библиотекарь едва различает прогремевший выстрел, точнее, мгновением позже слышит эхо выстрела в сыром воздухе рощи, уже после того, как сержант замирает неподвижно и прямо, словно что-то внезапно привлекло его внимание, и вдруг валится навзничь в заросли папоротника, а из его пробитого горла фонтаном бьет кровь.

Все остальное происходит настолько стремительно, что дон Эрмохенес с трудом успевает следить за событиями. На своей позиции Жарнак вскидывает ружье, и грохочет выстрел – на этот раз он гремит близко и громко, словно взрывается мокрый воздух, – пока адмирал, выскальзывая из-под напряженной руки дона Эрмохенеса, склоняется над распростертым телом и с помощью платка пытается унять кровотечение. Неподвижный, вне себя от ужаса, библиотекарь видит, как, несмотря на усилия его друга, алая жидкость неостановимыми потоками брызжет из горла сержанта, чьи глаза вылезают из орбит, а тело сотрясают сильнейшие судороги, и постепенно он задыхается, издавая влажный предсмертный хрип.

– Еще один платок, быстро! – кричит адмирал; стоя на коленях возле Бернарда, он пытается сдержать кровотечение, зажимая рану руками, перепачканными в крови. – Ради бога, платок!

Дон Эрмохенес суетливо и неуклюже приходит ему на помощь, как вдруг внимание его привлекает силуэт, быстро перемещающийся среди деревьев чуть ниже по склону: какой-то человек, выйдя из зарослей, приближается к Жарнаку, пока тот пытается перезарядить ружье. Будучи в трех или четырех шагах, не давая времени опомниться, человек стреляет, выстрел отбрасывает гвардейца назад, так что тот ударяется о ствол дерева и кубарем катится сквозь заросли вниз по склону, пропадая из виду.

По коже библиотекаря пробегает мороз. Кровь стынет у него в жилах, когда адмирал, услышав выстрел, отскакивает от Бернарда, быстро хватает выроненный им пистолет и выпрямляется, сжимая его в руках, и почти одновременно целится и стреляет в удаляющийся силуэт нападавшего, тот укрывается за стволом одного из деревьев, услышав грохот выстрела, – этот грохот оглушает дона Эрмохенеса, который зажимает руками уши, – а потом, все еще в пороховом дыму, плывущем в воздухе, проворно пускается бегом вниз по склону.

– Он уходит! – кричит библиотекарь, выходя из ступора. – Пресвятая Дева, он уходит!

Никогда – ни во время нападения бандитов на реке Риаса, ни на дуэли с Коэтлегоном – дон Эрмохенес не видел дона Педро Сарате таким решительным, как в этот момент. Секунду после того, как прозвучал выстрел, он стоит неподвижно, но глаза его – напряженные, внимательные, ледяные, словно сырость леса застыла в зрачках, – следят за беглецом, устремившимся вверх по склону. Остолбеневший библиотекарь видит перед собой совершенно иного человека, ставшего внезапно незнакомым, чужим. Годы словно бы разом покинули его: он хватает лежащую на земле трость, обнажает клинок и с неожиданной ловкостью распрямляется, затем выхватывает из-под пальто пистолет, взводит курок. С пистолетом в одной руке и клинком в другой взбегает по склону с таким решительным видом, словно весь мир вокруг перестал существовать. Тихий, приземленный библиотекарь пытается крикнуть, чтобы тот остановился, чтобы не двигался дальше, что человек, застреливший гвардейцев, может убить и их. Но когда он открывает рот, чтобы все это произнести, изо рта вылетает лишь неразличимое бормотание, и в конце концов он в тоске умолкает, уверенный в том, что слова сейчас ничего не значат, и глядя, как дон Педро движется по склону и исчезает среди деревьев. Внезапно устыдившись, что отпустил адмирала одного, дон Эрмохенес озирается и замечает в траве пистолет сержанта Бернарда, из которого адмирал только что промахнулся, стреляя в убийцу. Таким образом, не имея иного выхода, словно это никчемное оружие придало ему уверенность в себе или как-то ободрило, дон Эрмохенес ползет на четвереньках и подбирает валяющийся в траве пистолет. Он берет его в дрожащую от волнения руку и тоже взбирается на склон, держась за спиной у своего друга.