Богатые — такие разные. Том 2 - Сьюзан Ховач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты выйдешь за меня замуж?
Я все мгновенно поняла. Я так часто жаждала вновь обрести уверенность, что не давала себе труда признать право на это желание за кем-то другим. Уже решив для себя, что не могу принять на себя никакие обязательства, пока не будут решены наши сексуальные проблемы, я теперь поняла, что это невозможно, пока не прозвучит такое обязательство. Только мое безусловное обещание выйти за него замуж могло бы возвратить ему уверенность в себе, разрушенную моим таким неосторожным сравнением его с Полом.
«Я не могу пойти на это!» — думала я в панике, охваченная ужасом. Но тут же пришла неизбежная уверенность, оставившая позади пережитый кризис: «Могу!»
Быстро подойдя к Стиву, я обвила руками его шею.
— Да, — сказала я. — Я люблю тебя, Стив, и хочу выйти за тебя замуж больше всего на свете.
Это было все, что я должна была сказать. Он поцеловал меня в губы, и мы без лишних слов поспешили в мою спальню, быстро разделись и, молча улегшись в постель, заключили друг друга в объятия.
Ни я, ни Стив не были настолько неразумны, чтобы надеяться на то, что немедленно обретем былое восторженное блаженство, но нашему соединению ничто не помешало, и мы были счастливы. Лед начал ломаться. Теперь нам лишь оставалось подогреть воду, в которую он превращался, и, облегченно вздохнув, мы уснули, чуть ослабив объятия.
По возвращении в Лондон я стала присматривать дом, в котором мы могли бы поселиться после свадьбы. Мне не хотелось расставаться со своим домом на Честерфилд-стрит, но вряд ли он вместил бы Стива, его слугу, секретаря и обоих телохранителей, не говоря уже обо мне с моим хозяйством. Мы и так уже с трудом умещались в нем с близнецами, которым должно было вот-вот исполниться четыре года. Летом они часто проводили всю неделю в Мэллингхэме, где для них было больше простора, но зимой всегда оставались со мной в Лондоне.
Стив не возражал против моего желания остаться в Мейфэрс, и, в конце концов, мы решили купить большой дом на самом углу Чарлз-стрит. Контракт был подписан за неделю до Рождества.
Шел 1933 год. Во главе правительства стоял Рамсэй Макдональд, но ни лейбористская, ни консервативная партия не вызывали во мне энтузиазма. С крайней справа скамьи, как древний дракон, изрыгал пламя Черчилль, крайний левый Лэнсбери пускал мыльные пузыри идеализма. Посередине зияла большая яма с занимавшимся переливанием из пустого в порожнее Болдуином. Рассудком я была привержена концепции пацифизма, но думала, что успешная деятельность «Оксфордского союза» — дискуссионного общества Оксфордского университета — с его заявлением «Этот парламент ни при каких обстоятельствах не будет выступать против своего короля и страны», отдавала инфантильным непостоянством. Я была слишком стара, чтобы поддерживать этих юнцов, слишком цинична, чтобы тяготеть к Лэнсбери и слишком преуспевала в своей роли капиталиста, чтобы примкнуть к Левой, хотя так или иначе она привлекала меня своей интеллектуальной доктриной. Мне смутно нравилась идея Лиги Наций, и я думала, что ее решения, возможно, могли бы проводиться в жизнь при проявлении воли к действенному международному сотрудничеству. Теория Черчилля о значении военной мощи для поддержки Лиги Наций поразила меня, как типичная для человека, все свое детство увлеченно игравшего в оловянных солдатиков.
В Англии дремал Вестминстер.
В Америке Рузвельт вел пустяшные разговоры у камина.
В Германии Гитлер отрабатывал свой гусиный шаг, но его фигура была настолько сомнительной, что я не верила в то, что он продержится долго. Япония вторглась в Китай, но это никого не беспокоило, так как происходило очень далеко. Война теперь уже была в прошлом, экономика выказывала признаки подъема, массы снабжались продовольствием лучше, чем когда-либо раньше, и все больше людей приобретали косметику. 1933 год мог не показаться утопически благополучным бедным шахтерам в охваченных депрессией районах Южного Уэльса, но мои продажи в предместьях городов увеличивались. Пацифизм был доктриной, достаточно удобной, чтобы с ней можно было флиртовать, а я была богата, все еще достаточно молода и совершенно определенно влюблена. Единственной тучей над моим идиллическим горизонтом было сообщение Скотта и Тони Салливэнов о том, что они намеревались возвратиться с Эмили в Штаты.
Стива это так расстроило, что первой его мыслью было устремиться через Ламанш, чтобы поговорить с ними, но, когда он понял, что чувство вины не позволяло ему встречаться с Эмили, он взялся за телефон. Это были долгие, мучительные разговоры, слушать которые я отказывалась. Виски в бутылке сильно поубавилось. В конце концов, мальчики высадились из самолета на аэродроме в Кройдоне, чтобы провести с нами целый уик-энд, и хотя я изо всех сил старалась оказать им дружеский прием, скоро поняла, что попусту тратила время. Я конкурировала с Эмили, но она была явно Божьим даром для детей, потерявших мать.
«Эмили говорит… Эмили делает это… Эмили делает это… Эмили, Эмили, Эмили…» Их резкие, недружелюбные голоса любовно смягчались при произнесении ее имени. Глаза их смотрели на меня с непримиримой враждебностью. В конце уик-энда они, что называется, приперли отца к стене, закрыв от меня дверь, и уговаривали его вернуться вместе с ними в Париж.
Стив разговаривал с ними целых три часа и вышел из комнаты совершенно изможденным. Виски в бутылке снова убавилось. Мы проводили мальчиков в Кройдон, поцеловали их на прощанье и выразили надежду на то, что они изменят свое решение, когда мы въедем в наш новый большой дом.
— Сомневаюсь, — холодно ответил Скотт. — Как бы там ни было, мы с Эмили в это время уже будем в Америке.
Скотт был темноволосым, как Кэролайн, высоким для своих тринадцати лет и вызывающе самоуверенным. Тони также был грубым, но уверенности в себе у него было меньше. Из них двоих он мне нравился больше.
— Может быть, нам удастся навестить вас будущим летом, — начал он, стараясь быть великодушным, но стушевался под взглядом Скотта.
— Что я могу сделать? — в отчаянии говорил потом Стив. — Разумеется, любой суд настоял бы на том, чтобы они вернулись ко мне. Ведь Эмили даже не является их законным опекуном. Но если бы я заставил их жить со мной, кончилось бы тем, что они возненавидели бы меня и сделали бы всех нас несчастными. Единственная моя надежда на то, что со временем они успокоятся, а когда окончательно поймут, что я уже не вернусь к Эмили, станут относиться к этому более разумно.
— Как я полагаю, Эмили не имеет намерений ухаживать за ними? — полюбопытствовала я, пытаясь представить себе, как бы чувствовала себя, если бы сбежавший муж взвалил на меня заботу о моих пасынках.