Динка - Валентина Осеева

Динка выходит на террасу… Марина сидит у стола и что-то пишет… Девочка останавливается за ее стулом.

— Я никуда не поеду, мама. Я буду ждать Леньку, — тихо и упрямо говорит она, не поднимая глаз.

Марина быстро оборачивается и, обняв ее одной рукой, привлекает к себе.

— Леня еще может приехать… Сейчас очень рано, ложись спать. Утром мы пойдем с тобой на пристань и узнаем, когда придет пароход. На всякий случай я пищу письмо Лениному капитану…

Марина читает Динке письмо, но Динка не слушает его. В ее растревоженном сердце вдруг зарождается надежда.

— Может быть, пароход уже пришел? Я сейчас сбегаю на пристань, мама! — шепотом говорит она. — Сейчас уже совсем светло!

— Нет-нет! Потерпи еще немножко! Мы пойдем вместе! — ласково говорит мать.

Динка отходит от ее стула и усаживается на ступеньки:

— Я подожду утра здесь.

Марина с глубокой жалостью смотрит на ее сиротливую фигурку. Динка подбирает босые ноги под длинную ночную рубашку и, опустив голову в колени, молчит.

Мать садится с ней рядом, кутает ее плечи в свой платою, осторожно поднимает кудрявую голову и заглядывает девочке в глаза. Темные, пустые, наплаканные глаза не отвечают на ее ласку, и матери делается страшно.

— Диночка, мама понимает твое беспокойство. И, если Леня не приедет, мама примет все меры…

Марина не находит слов, ее смущает темный, безразличный взгляд дочки. Измученная ее горем и бессонной ночью, Марина с трудом удерживается от слез.

— Разве ты не веришь своей маме, Диночка? — тихо спрашивает она, дотрагиваясь до крепко сжатых маленьких рук.

Динка молчит и смотрит куда-то далеко-далеко, поверх деревьев… Серое, холодное утро медленно вползает в сад, хмурый осенний туман поднимается с земли…

Марина встает и, подойдя к столу, перечитывает свое письмо к капитану, потом бегло дописывает несколько строчек и, запечатав конверт, прячет его в свою сумочку. Потом она уходит в комнату и снова что-то складывает там. А Динка молчаливо и неподвижно сидит на крыльце, ждет, когда настанет утро…

Алина осторожно приоткрывает свою дверь и, застегивая на ходу платье, шмыгает в мамину комнату. Динка слышит тихие голоса мамы и Алины, они о чем-то советуются и шепчутся, как две подружки… Динка еще ниже утыкается головой в колени и закрывает глаза. Непреодолимый сон сковывает ее.

Алина выносит из комнаты целый ворох какой-то одежды и кладет ее на перила.

— Я положу здесь, чтобы было наготове. А что ты наденешь, мамочка? — шепотом спрашивает она.

— Я надену папино любимое платье… — тихо говорит Марина.

— Конечно! Ты нарядись, мамочка! И не заплетай косы, хорошо? — шумно радуясь, бросается к матери Алина, но мать испуганно показывает ей глазами на безмолвную Динку. Лицо Алины сразу меняется, краска досады проступает на ее щеках. — Ты не должна этого позволять, м-а-ма! — возмущенно шепчет она.

Марина хмурит тонкие брови, горькая складка ложится около ее губ.

— Я страдаю вместе с ней… — тихо отвечает она. На дорожке слышны тяжелые мужские шаги.

— Это Никич с Кулешей, — озабоченно говорит Марина. — Беги скорей, предупреди их, чтобы не разбудили Динку.

Алина осторожно обходит сидящую на крыльце сестру и бежит навстречу приезжим.

— Тише, тише!.. — машет она рукой. — Мама просила не будить Динку…

— Будить Динку? А зачем нам ее будить? — удивляется Кулеша.

— Капризы, капризы, — ворчит Никич. — Поменьше б потакать вам! Ишь чего разделала девчонка!

Они подходят к крыльцу и останавливаются перед спящей Динкой.

— Ну, как теперь? Нам вещи носить, а она сидит на самой дороге… хмурится Никич.

— Ничего, ничего… Дружбу надо уважать! За такой подружкой я бы пошел на край света! — шепотом говорит Кулеша и, высоко поднимая ноги, шагает через две ступеньки, на цыпочках обходя спящую Динку.

Марина, стоя на террасе, благодарно улыбается, А Динка спит…

Из комнат выволакиваются тяжелые корзины; Кулеша, упираясь коленями в большой узел, обвязывает его ремнями. На террасе наскоро закусывают бутербродами.

— Ну, кажется, все! Завтра мы с Никичем сдадим вещи в багаж и приедем сюда с подводой забирать мебель. А на сегодняшний день дачу надо будет заколотить, — говорит Кулеша, поспешно доедая бутерброд и связывая вместе два узла.

— Кулеша! Это невозможно! Ну как вы потащите один? — беспокоится Марина.

— Как потащу? Очень просто! Я такой верблюд! — говорит Кулеша, одним взмахом перекидывая через плечо два узла и поднимая с пола корзину. — Давайте еще что-нибудь! Одна рука свободна!

— Нечего, нечего больше… У нас остались только ручные вещи… Так вы завезете это на квартиру и будете ждать нас там? — спрашивает Марина.

— В пять часов… Выбирайтесь отсюда пораньше. На квартире у вас Содом и Гоморра… Надо же еще сложить все зимние вещи, — деловито шагая к крыльцу, говорит нагруженный как верблюд Кулеша. Осторожно обойдя Динку, он останавливается на дорожке и долго смотрит на свернувшуюся в комочек жалкую фигурку. — Скажите ей, что я не виноват… Я рад бы сам приволочить из Казани этот самый Ленькин пароход.

Через два часа Марина будит Динку, и они спешат на пристань. Осеннее солнце золотит на деревьях листья, свежий ветерок холодит плечи. Марина с трудом поспевает за девочкой, и лицо ее расстроенно. Что-то ждет их на пристани? Может быть, они узнают, что пароход «Надежда» прибывает только завтра? Как подготовить к этому Динку и что сделает она, услышав эту весть… Марина видит, как окрыленная надеждой девочка забегает далеко вперед и, не смея торопить запыхавшуюся мать, останавливается с нетерпеливой, жалкой улыбкой… Щеки ее порозовели, глаза ожили… Волга, Волга!.. Идет ли, плывет ли, качается ли у берега на твоих темных волнах белоснежный пароход?..

Марина берет Динку за руку. Они выходят вместе на широкую базарную площадь. Отсюда уже хорошо видна пристань… Но нет, нигде нет парохода «Надежда». Ни одного парохода не видит Марина, и сердце ее сжимается. Динка тоже замедляет шаги и, подняв голову, смотрит куда-то далеко, на Волгу… Широка, просторна большая река, но ничего не видно на ней: не белеет вдали густой дымок.

— Мы сейчас спросим… может быть, он придет позднее, — неуверенно говорит Марина.

— Спросим… — как печальное эхо, откликается Динка. Марина оставляет девочку около причала и уходит в будку к кассиру. Потом вместе с кассиром идет еще куда-то, и другую будку, стоящую на берегу.

— Подожди меня здесь! — говорит она, проходя мимо девочки.

Динка ждет, и минуты кажутся ей длинными часами, а от пристального смотрения на Волгу в глазах начинает все покрываться рябью.

Но вот она слышит мамин голос, веселый, дорогой голос своей мамы.

— Спасибо, спасибо! Так, пожалуйста, сразу передайте это письмо капитану! Это очень важно! Если в четыре часа есть пароход, так он еще успеет.

— Мама! — срываясь с места, кричит Динка и мчится на знакомый голос.

Но мама уже спешит к ней, ловит ее в свои объятия.

— Пароход прибывает в два часа. Леня еще застанет нас на городской квартире, — задыхаясь от радостного волнения, доверит она.

Но Динка выскальзывает из ее рук.

— Как — на квартире? Мы будем ждать Леньку здесь! Мы не уедем без него, мама! — дрожащим голосом говорит она.

Но Марина, измученная ее слезами, ожидавшая гораздо худшего, неожиданно закипает гневом:

— Не мучай меня, Дина! Я тысячу раз уже объясняла тебе, что нам нужно взять в городе зимние вещи, что я должна зайти к хозяину квартиры и расплатиться… Я оставила письмо капитану, оставлю на всякий случай еще одно письмо Анюте. Но мы должны ехать — и поедем! Леня хорошо знает, где наша квартира, и приедет сам!

Динка чувствует, что мама сердится, и больше не просит ни о чем.

«Если Ленька не найдет меня, я вернусь на утес и найду его сама», — твердо решает она про себя, и привычная хитрость, как единственное верное оружие, диктует ей тихие, покорные слова:

— Конечно, если нам нельзя ждать, то мы поедем… Я ничего не говорю… Ведь Ленька не маленький, он и сам найдет дорогу…

Марина мельком бросает на нее взгляд, но дома у нее еще столько хлопот, и если самое главное уже как-то разрешилось, то надо подумать о другом.

— Ах, Дина, Дина… Конечно же, он приедет… — рассеянно бросает она, торопясь домой.

Глава восемьдесят третья

НАСОВСЕМ…

— Прощай, утес! — говорит Динка, обнимая холодный, пожелтевший от времени камень. — Может быть, мы с Ленькой уедем и я никогда уже не вернусь сюда…

Тягостно, тревожно на душе у девочки. Будет ли искать ее на городской квартире Ленька? Захочет ли он жить в их семье, после того как поступил на пароход и теперь уже, наверное, носит синий матросский воротник…