Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

Он как будто угадал что-то об их новом знании. Мог ли он догадаться, что Летта расскажет Лаки обо всем этом? Конечно, нет, подумал Грант. Но казалось, что у него такое выражение лица, которое Грант замечал у него при неприятностях, расстроенный вид человека, идущего по длинной, длинной улице под проливным дождем, и надо идти, идти и идти и мокнуть под дождем.

Именно в аэропорту Грант хватился своей камеры, дорогой «Икзекты В», он не чувствовал себя достаточно богатым, чтобы заказать Уильяму подводный бокс для нее.

Он пошел к багажнику, где Орлоффски разгружал оборудование, он подумал, может, она там, хотя всегда носил ее с собой. Не было.

— Ты случайно не видел моей камеры, а? — спросил он у тупоголового поляка.

— Да. Она лежала в доме на вещах, не так ли? — коротко ответил тот. Он отвернулся и взял баллоны. Что-то в его позе неожиданно дало Гранту понять, что он ее украл.

У Бонхэма был смешной вид, когда он спрашивал у остальных. Без особых надежд Грант все-таки еще раз осмотрел всю машину. Нет. Объявили посадку на самолет. Бонхэм как-то сказал, что у Орлоффски любопытно липкие пальцы, «ищущие», — сказал он.

— Ну, может, я в доме ее забыл, — неубедительно сказал он. — Ты поищешь, Эл?

— Конечно. Если найду, пришлю в Кингстон, — кивнул Бонхэм. Вид у него был слегка пристыженный. Прекрасный финальный аккорд.

Дуг хлопнул Гранта по спине и поцеловал Лаки.

— Буду скучать по вас. Может, через неделю я прилечу на парочку дней. Если захотите, телеграфируйте.

Потом началась суматоха. Шум, хлопки, толчки, уходить-не-оглядываясь, шарканье ног и вздохи пассажиров.

Когда они взлетели, Грант и рассердился, и расслабился. Он рассказал Лаки о своих подозрениях и поцеловал ее.

21

Большие руки сжимали руль старого «Бьюика», большие ноги мягко нажимали три педали в различных сочетаниях, когда он вел старую машину по дороге из аэропорта, и Бонхэм сосредоточился на ощущениях от движений тела, пытаясь заглушить голос рассудка, который был в ярости.

Он, как и Грант, был убежден, что Орлоффски украл «Икзекту». Возможно, по лицу это было заметно, черт подери. И Грант это видел. У него не было доказательств, но он и раньше наблюдал нечто подобное еще в Джерси. Но даже если бы доказательства были, он не мог бы заговорить в машине при Дуге. И даже если бы доказательства были, что бы он с ними делал? Без Орлоффски не состоится сделка со шхуной, корпорации не будет, потому что без яхты Орлоффски и его денег Файнер не присоединится. Руки связаны. Он вынужден защищать Орлоффски.

Вот он и сидел молча, вел машину, а внутри все кипело. Рядом, тоже молча, сидела Летта, его жена, чувствовавшая его состояние. Сзади, тихо разговаривая, примостились остальные трое, и постоянно слышалось бульканье бутылки. Летта точно знала, что происходит, от нее не ускользнуло происшедшее. И она по-своему его поддерживала. Но это не успокаивало, напротив — раздражало. Черт подери, думал он, почему женщины не могут оставить проклятого мужчину хоть ненадолго наедине с собой, почему они всегда должны лезть тебе в душу, быть частью тебя, почему они не могут понять, что есть вещи, где мужчина все хочет сделать сам?

Такая глупая, идиотская штука. Глупая камера ценой в 200 долларов, не очень новая. Из-за этого Грант очень легко может отойти от них. Или от него вообще не будет пользы, ни со шхуной, ни в чем другом. И все из-за тупой камеры. Как-то в Кейп-Мей Орлоффски украл двадцатидолларовую медную ручку для двери в магазине, куда они зашли посмотреть принадлежности для катера. Когда они вышли, Орлоффски смеясь показал ее. Как и сейчас. Ни из-за чего, из-за дешевки он поставил себя под угрозу публичного разоблачения, естественной потери кредита, потери репутации. Бонхэм не так уж и против воровства, если красть что-то важное, по-настоящему нужное тебе, типа шхуны, да еще если уверен, что удастся уйти. Только это никогда не удается. Но так рисковать из-за вшивой камеры или медной ручки — не имеет смысла. Когда он доберется домой, избавившись от Дуга, он вычитает ему, а если камера у него, то заставит отдать. Если отправить ее Гранту, то еще есть надежда спасти ситуацию.

Но от этой черновой работы его спас сам Орлоффски. Наклонившись вперед, он проревел сзади в самое ухо:

— Я думаю, твой дружок Грант считает, что я украл вшивую камеру!

Бонхэм оглянулся и снова устремил взгляд на дорогу.

— Ну, — спросил он. — Это ты?

— Шутишь? — воинственно ответил Орлоффски. — Как я мог? Я все время был рядом с тобой. Едрена мать, ты хочешь меня обыскать? На здоровье.

Бонхэм очень хорошо помнил о Дуге, сидевшем позади.

— О, кончай. Ты не хуже меня понимаешь, что тот, кто украл, то второпях спрятал ее где-нибудь. Но я надеюсь, что она как-то отыщется. Я уверен, что никто из нас не крал бы ее.

Дуг сидел и молчал.

— Не хочешь нам помочь, Дуг? — спросил Бонхэм. — Когда вернемся домой.

— Конечно, — ответил Дуг.

— Знаешь, что я думаю? — сказал Орлоффски. Он снова наклонился вперед, но говорил громко. — Я думаю, ее утащил кто-нибудь из этих проклятых ниггеров-носильщиков. Я точно видел ее вместе с барахлом на заднем сиденье, когда мы разгружались. А потом, когда я через минуту оглянулся, ее уже не было. Но я, черт подери, видел ее. Ты ее видел, Эл?

— Нет, — честно ответил Бонхэм, — но я тогда ее не искал.

— Ты видел, Дуг? — спросил Орлоффски.

— Нет, — ответил Дуг. — Не видел.

— А ты как, Ванда Лу?

— Нет, я ее там не видела, — ответила Ванда Лу. — Но я точно видела, как кто-то ее куда-то сунул, когда мы упаковывались дома.

— Ну, я думаю, так и случилось, — сказал Орлоффски. — Я точно видел ее, и я точно знаю, что ее стянул кто-то из этих вшивых черных ниггеров-носильщиков. Они жуткие воры, эти ниггеры-деревенщина. Разве не так, Летта?

— Да, — сказала Летта. — Многие ниггеры-деревенщина — большие воры. — Большая удача для него, подумал Бонхэм, спросить у Летты, которая так заботилась о своем буржуазном окружении. Да и правда, что очень многие полевые рабочие низших классов, невежественные и необразованные, были классными ворами и гордились этим.

— Я не думаю, что дома мы найдем камеру, — сказал Орлоффски.

Бонхэм пытался скрыть отчаяние в голосе. Вот, значит, какой линии он будет придерживаться.

— Ну, мы все равно хорошенько поищем, когда приедем, чтобы уж точно убедиться.

Но, конечно, они ее не найдут.

— И дайте мне глотнуть из бутылки, что у вас, что б там ни было, — с отчаянием сказал он и протянул руку назад.

— Это водка, — сказал Орлоффски и дал бутылку.