Нейтральной полосы нет - Евгения Леваковская

Вадим, с которым у Браславского сложились дружественные отношения, знал, что в научно-техническом отделе Браславский проводит многие и многие свободные часы, отрывая их у дома. Что будь он помоложе, он бы переиграл, пошел бы по другой тропке.

Они были погодки. В таком возрасте крутые повороты нелегки, но Всеволод, Вадим знал, все равно об этом подумывал. Не помогала ему, конечно, и домашняя атмосфера. Да и кое-кто из начальства не склонен поощрять странное, на первый взгляд, увлечение опытного, уважаемого работника уголовного розыска.

Кто-то так и отозвался на этот счет:

— Недаром в фильмах Лавровых эксперт дама…

Неслучайно любимыми книгами Браславского стали «Рассказы литературоведа», особенно «Портрет», где эксперт-криминалист дважды помог исследователю. А из прославленных работников своего министерства всерьез он завидовал только эксперту-криминалисту Маркину, который тоже основательно помогал искусствоведам.

Об одной из этих экспертиз рассказывалось на страницах журнала «Человек и закон». Номер этот Браславский хранил в своей великолепной, от деда полученной и им приумноженной библиотеке.

Вадим тоже по-хорошему завидовал Всеволоду. Много из того, что Лобачев упорным трудом добывал для себя от книги к книге, Браславскому далось с детства, неприметно, воспитанием было вложено в него. Браславский и не помнил, как научился говорить по-французски, по-немецки. В семье свободно владели языками.

Между прочим, когда велись уже допросы Громова, Браславский, узнав случайно от Вадима, что Громов свободно владеет двумя языками, посоветовал:

— Сумей дать понять, что ты в языках не силен и сожалеешь об этом. Громов сразу почувствует себя выше, интеллигентнее. Это ему должно понравиться. Охотней пойдет на контакт.

Любопытно, что именно такое действие оказала на Громова сорвавшаяся у следователя Лобачева фраза о том, что ему языки давались с трудом. Можно было понять, что и не дались.

В глазах Громова определенно промелькнуло снисходительное сочувствие. Свободно, без протокола, разговаривая с ним и наблюдая его, Вадим думал, как все-таки неизбежен в преступниках комплекс неполноценности. Им все время, любыми способами надо себя утверждать…

У Браславского всегда находилось что-нибудь новенькое. Он очень много читал, но и то сказать: по роду работы у него все-таки чаще случались просветы относительно свободного времени. И писанины у него, конечно, меньше.

Все «новенькое, неожиданное» у Браславского относилось, естественно, к научно-технической экспертизе.

Так было и на сей раз. Браславский пришел к Вадиму, чтоб окончательно решить, когда и кому брать Иванова, но, войдя в комнату, первым делом объявил:

— Прелестную я вещь нашел, Вадим!

В обычной, так сказать, жизни Браславский не выглядел ни шикарным, ни развязным, скорее несколько печальным и задумчивым, что и не удивляло, если знать его полнейший домашний неуют.

Но сейчас он сиял почти как Никита в первый после юга день. Он уселся, достал из внутреннего кармана свеженькую библиографическую карточку.

— Вот изволь! В Азии в тысяча двести сорок восьмом году появилась весьма интересная книга. В книге уделяется большое внимание тщательному осмотру места преступления, а лейтмотивом ее могли бы служить следующие слова: «Различие между двумя волосками может решить все».

Вадим не вытерпел:

— Уж не скажешь ли ты, что сам читал?

— Не скажу. Это я у Торвальда выискал.

— Торвальд — тоже красиво.

Книгу Ю. Торвальда «Сто лет криминалистики» Вадим в библиотеке видел. Руки пока не дошли.

Пока Лобачев с Корнеевым были на юге, Браславский и капитан Утехин, весьма зарекомендовавший себя в управлении следователь, работали по Иванову. Их группой в свое время были раскрыты несколько преступлений по ограблению церквей, а в данном случае каналы сбыта церковных ценностей и иконы Вознесенского могли оказаться общими. Браславский знал все комиссионные магазины, где могла быть продана подобная вещь, и его там знали. Знакомы были ему и адреса известных в Москве и области коллекционеров, благо их не так уж много, и художников-реставраторов. Браславский, естественно, был полностью в курсе работы Лобачева с троицей, поэтому поинтересовался коротко:

— Громов все тянет? Надо брать Иванова. Уверен, он оживит обстановку. Он быстро заговорит. Он же не знает, что нам известен случай в Сокольниках.

Утехин и Браславский провели большую и удачную работу. Лобачева из всей выявленной ими преступной группы интересовал только Иванов, но им удалось поднять считавшееся «глухим» дело по ограблению Никольской церкви.

Иванов оказался человеком очень энергичным, отнюдь не склонным к дремотному времяпрепровождению. Недаром Громов отзывался о нем с уважением.

Ну да ведь и сам Никитин «шеф» тоже, как говорится, работал без прогулов. Нацелиться на кассу аэропорта не просто.

— Слушай, — сказал Вадим. — Я совершенно убежден, что твои «церковники», — так называлось в управлении дело, которое вели сейчас Утехин с Браславский, — вашими нелегкими трудами успешно и доказательно предстанут перед судом. Но я до сих пор не стопроцентно уверен, что именно Иванов связан с Громовым. Заварина колеблется по поводу его фото. Опознание проведем, но я вообще не склонен надежно опираться на ее показания. Старая баба, перманент, сделанный уже во время знакомства с Сантехником… А что, если она будет темнить, выручать своего красавчика в надежде на будущее?..

— Что такое сто процентов? Фикция. Истина, к которой мы стремимся. А мне вот кажется, что наводчик, если хочешь, оценщик, что ли, и в группе Громова и у «церковников» — один. Да откуда бы вдруг взялось несколько человек такого рода? Это ведь не так-то просто, Вадим Иванович, даже самым примитивным образом разбираться в древнерусской живописи, в церковной утвари, в предметах культа. А по времени появление Иванова после отбытия срока в Москве и похожего на него человека в Третьяковке совпадает.

— Опять же только похожего.

— Нудный ты человек, Лобачев! — теперь уже Браславский не вытерпел. — Ни фантазии в тебе, ни полета мысли!

— Это тебе за ту интересную книгу, — сказал Вадим.

В рабочих спорах они друг на друга не раздражались и привыкли каждую версию не единожды опробовать, как альпинисты веревку на разрыв.

Сама идея искать следы Иванова в Третьяковке могла прийти в голову только Браславскому с его увлечением поисками искусствоведов, экспертизой старинных картин и всего такого прочего. Ну, кроме того, разумеется, надо было кое-что просто знать.

А Браславский знал о том, что в Третьяковской галерее уже давно проводятся циклы лекций и тематические экскурсии по древнерусскому искусству, и конкретно — иконографии.

Вряд ли эта тема привлекает особо широкую аудиторию. Как выяснилось, учета посещаемости не ведется, но все-таки, может быть, за последний год-два кто-нибудь запомнился?

Да, пожалуй. Экскурсоводам более запомнился один молодой человек, проявлявший особое внимание к иконографии. Запомнился, потому что он, прослушав один цикл, решил его повторить. Судя по его вопросам, молодой человек читал не только популярную, но и специальную литературу.

В галерее не было фамилии Иванова, но она была у Браславского и Утехина. Проверили связи Иванова, вышли на преступную группу, ограбившую Никольскую церковь. Вышли и на девушку Иванова, Татьяну, хорошую девушку, которая ни о чем не подозревала.

Как оказалось, Иванов не брезговал и квартирными кражами. Но он мог перекинуться на квартиры и для маскировки. Так иногда бывает.

Месяца полтора назад в тех же Сокольниках произошла странная драка. Двое спорили, вмешался посторонний третий, тяжко ранил одного из споривших и скрылся. Райотдел вел розыск преступника.

Браславский и Утехин вызвали Татьяну в отделение по поводу сапог. Иванов подарил ей английские сапоги, которые оказались крадеными, и на вопрос Утехина — откуда у нее сапоги? — она ответила без раздумий:

— Подарил мой друг Виктор. Сказал, что случайно купил в комиссионке.

Девушку предупредили, что сапоги придется предоставить в распоряжение следствия. Опять ничего особенного. Мало ли кто мог сдать их на комиссию?

А тут произошла случайная заминка. Браславский вышел ненадолго из комнаты. Утехин, заполнявший протокол допроса, на несколько минут забыл о девушке, пропуск ее лежал на столе неподписанным. Но когда Утехин поднял голову от протокола и, намереваясь извиниться, взглянул на девушку, он поразился перемене в ее лице. Побледнела. Взгляд напряженный. Почти вздрогнула, когда скрипнула дверь и вернулся Браславский. Оба сразу почувствовали — она чего-то испугалась. Пока речь шла о сапогах, она была спокойна.

Тогда Утехин отложил протокол, который намеревался дать ей на подпись, и тихо спросил: