Дневник белогвардейца - Алексей Будберг

Неклютин пытается это поправить, но сейчас уже поздно. В результате живем запасами текущего дня и всякая задержка железнодорожного транспорта или неисправность местного агента создает кризисы. Тогда начинается самая бесшабашная реквизиция, от которой зеленеет обыватель и шалеет здоровая торговля и промышленность.

Права у этого Министерства диктаторские и разговаривать не приходится, но потом все стонет, указывая, что от такой деятельности страдают преимущественно приличные торговцы и промышленники, у которых отнимаются последние запасы, да еще и по пониженным ценам (равным ценам неисполненной плановой заготовки, т. е. на несколько месяцев назад).

У министерства не хватает даже здравого смысла расплачиваться по современным ценам и хоть этим облегчить бремя реквизиций.

Вообще же, неудачная и гнилая организация этого архицентрализованного аппарата военного и гражданского снабжений принесла много вреда и гибельно отозвалась на стране и армии. Голодная и раздетая армия не выдержала тяжести испытаний Уральского отхода и скореe развалилась и перешла к грабежу, а население страны, ничем не снабжаемое и обираемое реквизициями и конфискациями, распухло от злости.

Военное Министерство в отношении распухания не отстало от других, но это ему более других простительно, ибо на его долю выпала большая работа, а его деятельность имела характер и размеры почти что всероссийского масштаба. В отношении личного состава положение его оказалось более благоприятным, так как ему посчастливилось собрать довольно порядочный кадр старых, опытных работников, среди которых было немало лиц, занимавших ответственные должности в дореволюционных Главных Управлениях Военного Министерства. При должном руководстве и при осуществлении строгой деловой программы этот состав может дать продуктивную и систематизированную работу. Если ее не было до сих пор, то в этом менее всего ответственны чины Министерства; они делали то, что от них требовали; работали тем темпом, который был установлен.

Военных Министров прошло пока три: Степанов, я и заменявший нас обоих Сурин. Все мы были слишком добросовестны и недостаточно бурны для этого времени. Степанов имел возможность сильно и благотворно влиять на адмирала и мог повлиять на всю деятельность Ставки, но уехал не во время в дальневосточную командировку и дал себя свалить.

Я тоже не подошел к Омской обстановке; здесь надо было больше бурности, больше вмешательства в политику, больше дерзости и наскока с одной стороны, но больше покладливости и умения ходить и не прямыми путями с другой.

Я увлекся своей работой, зарылся в нее с головой и видел только ее; за свое я боролся бурно и достиг довольно сносных результатов. Но за остальное что я видел и за что болел и мучился, я боролся докладами, разговорами, напоминаниями и просьбами; это было мало и теперь, отойдя от дела, я это сознаю.

Надо было сразу начать греметь и или заставить себя слушать или сразу же уехать из Омска; привычная дисциплинированность и отсутствие привычки мешаться активно не в свое дело не позволили, очевидно, этого сделать.

Затем надо было быть более покладливым и проявить больше житейского умения проводить то, что считал нужным; быть может, если бы я сумел больше сойтись с такими кругами и лицами, которые, хотя мне и претили, но были нужны для успеха дела, то практические результаты принесли бы больше пользы, чем прямая, вне уступок и компромиссов, деятельность. Этого уменья не было у меня никогда, не было и в Омске. Быть может, если бы я был менее резок и сумел пожертвовать принципиальным ради удовлетворения чужих слабостей и интересов, то этим в конце концов принес бы больше пользы для общего дела.

Жалеть об этом поздно, но, при подведении общих итогов, подумать следует. Я был Военным Министром, но я не был членом Правительства в активном значении этого слова; теперь только вижу, что обстановка требовала последнего; три четверти шансов за то, что ничего из этого не вышло бы, ибо я очень плох по части разных приспосабливаний и слишком неудержим в проявлении своих симпатий и антипатий (не личных, а служебных).

Надо было быть более честолюбивым, более властолюбивым, более бурным, более политиканом и менее увлекаться своей прямой работой. На деятельность Военного Министерства навешали целые стаи собаке, но едва ли справедливо; могу свидетельствовать об этом, как посторонний человек, ибо мое пребывание в этом Министерстве совпало с его разгромом и с периодом работы в полупараличном, катастрофическом положении.

Принятое мною Военное Министерство представляло весьма удовлетворительно налаженный аппарат для исполнения любой работы в пределах и объеме его ведения. Помощник Военного Министра по части снабжений генерал Сурин выполнил огромную организационную и исполнительную работу, и не его вина, что не дала тех благих результатов как то следовало. Главные Управления сделали очень много, чтобы разобраться в общей обстановке и положить начало серьезной восстановительной работе.

Несомненно, что было много корявостей и ошибок; были те же распухнувшие штаты, ослабление работоспособности, нарождение разных экзотических учреждений и привесков, заоблачность, непрактичность и никчемушность известной части работы, неумение оторваться от старой плесени и начать думать и действовать сообразно новой, совершенно оригинальной обстановке.

Но все это возможно поправить, ибо в личном составе министерства много работников старого закала, и их очень легко направить на новый курс, которому они принесут старую добросовестность и исполнительность. Это давало мне право надеяться на успех того, что я задумывал, но что мне не удалось выполнить.

Если нам удастся вывернуться, то моему преемнику предстоит широкое поле деятельности; конечно, только, если ему удастся выправить ненормальное положение нашего министерства и спасти его от разных экспериментов, навеваемых Ставкой.

Совершенно не знаю, что такое Ханжин, как администратор; но он почти полгода был командующим западной армией, знает нужды фронта, знает, какие жалобы предъявлялись и предъявляются к тылу, так что ему очень нетрудно направить работу так, чтобы устранить все такие жалобы.

В общем, настоящего государственного строительства в главных его отделах не было и вся огромная по размерам работа Омских министерств не дала почти никаких результатов. Исписаны поезда бумаги, пролиты моря чернил и типографской краски, проявлены тысячи благих намерений, составлены сотни очень благопристойных законов, но все это прошло мимо жизни и не разрешило тех будничных серых, но существенно важных вопросов, которые были поставлены нам на разрешение.