Третий источник - Дмитрий Кравцов

Он побрел назад к холодильнику, стараясь не наступить на Матрену, которая так бурно выражала свою радость, что чуть не сбивала с ног в попытках потереться.

Водка в холодильнике оставалась, и, что характерно — эта была «Звезда Севера». Вот так. Да еще почти полная бутылка!

Ну что ж, еще один виток, еще один круг замкнулся — подытожил Толяныч есть много, друг Горацио, такого, за что надо выпить. Ну раз надо, значит надо — с готовностью согласился удавленник в зеркале прихожей и подмигнул заплывшим глазом — за тебя, дружище! И уж в первую очередь за то, что вообще жив остался. Будь здоров! Эй, Фантик, третьим будешь?

Отзыва не последовало. Толяныч сделал первый мощный глоток, прямо здесь, не отходя от кассы. Потом выудил из недр холодильника зачерствевшую шпротину — фу, гадость какая! Судя по всему, прошло не меньше пяти дней. А это еще что такое? А… Братан Тропикл! Вот приятная встреча. И новый круг бытия, стало быть. Но от замешивания коктейля Толяныч решил воздержаться во избежание дальнейшего травматизма, памятуя о прошлом разе. Он решил прихватить бутылку с собой, но подзадержался, осмотрев входную дверь: замок был вырван буквально с мясом, с косяка свисали обрывки проводов.

«Как же я так умудрился?» — несколько раз вопросил себя, глядя на треснувший косяк, и не получил ответа. А может это поможет? — он глотнул Звезды Севера прямо из горлышка. Так, так, так… Напрягся, вспоминая, как попал домой, но вспомнить ничего не удалось. Лишь смутно проступили в памяти два здоровенных братка, одного вроде бы звали Сергей, а второго… Шульц? Точно, Шульц! И вроде бы какая-то девушка… Похоже, выпили… Ага, джин!!!

Через какое-то неопределимое время, шитое пунктиром стонов и матюгов, дверь удалось водворить на место, и даже прикрыть кое-как. Впрочем, расклад предполагает, что никакие двери не удержат гипотетических Мастеров-Кукловодов, если те решат нагрянуть.

Звонок коммуникатора стукнул по уху, но несильно. Толяныч подпрыгнул и замер, напряженно вслушиваясь, что скажет определитель. Предчувствие его не обмануло — номер неизвестен. Кто бы это мог?

Он нехотя снял трубку:

— Привет, братан! Как здоровье? Оклемался?

— Ну в общем да… — Голос казался смутно знакомым.

— Не признал? Это Шульц! — Сказано так, будто кореша навеки.

— А, Шульц… А я-то гадаю, кто это звонит. — С облегчением сказал Толяныч. Надо же! С чего бы это браток объявился? Ну подвез, ну помог, и что? — Я тут слегка еще плаваю. А так ничего. Спасибо.

— Это хорошо, братуха, если в натуре ничего. За дверь-то извини, ключа у тебя не было, вот и пришлось ее маленько того… Уже починил? Ну бывай, как-нибудь заедем к тебе. Привет от Суслика.

Ту-ту-ту…

Ну стало быть, за Суслика! Толяныч глотнул, но вкуса не почувствовал. Надо же, какие-то бандюки, а ты смотри — заботятся, а вот родная милиция…

— Глаз опух, в боку жжет — моя милиция меня бережет. Это жизнь, братан!!! — Громко процитировал он и повалился на Малютку, не выпуская бутылку из рук, дотянулся до определителя и прослушал список входящих звонков. Ни одного знакомого, естественно.

«А все-таки мы им там хорошо дали» — не без гордости подумал Толяныч, но тут же помрачнел от такого уже привычного «мы». Клон по прежнему пребывал в своей виртуальной коме, но ощущение умирания от этого менее реальным не становилось. Вспышка активности в подвале оказалась для Фантика мимолетной.

Чтоб перебороть холодок в груди, Толяныч совершил финальный глоток. Бутылка пересохла.

— Эх, Матрешка-картошка, одна ты у меня осталась. — сказал он и погладил кошкину спину, почесал ее за ухом. — Как, интересно знать, ты здесь оказалась, а?

Девочка тут же замурчала, а Толяныч уставился в потолок и закурил, а потом ему стало все равно. Он послюнявил пальцы и погасил сигарету. Матрена устроилась у него под мышкой — Толяныч ощущал локтем ее тепло.

Он уснул: зеленая равнина обхватила его, сжала со всех сторон, и черные кони носились вокруг… Черные?

— Ур-р-р-я-у-у!!!

Черный силуэт горбится в темноте, лишь горячие угли глаз, и на грудь давит так, что ни вздохнуть, ни… Толяныч рванулся, и почувствовал шершавое прикосновение к щеке — Матрена.

— Фу-у. Ну и напугала ты меня, девочка. — Она лизнула ему руку. Шерсть на загривке неохотно укладывалась под ладонью. — Умница моя, сон охраняешь. Спасибо.

И опять провалился…

В течение ночи кошка будила Толяныча еще раз десять, и наконец под утро он забылся все-таки без всяких видений, а когда проснулся, солнце уже шпарило вовсю, а Матрена требовала жрачки. Его наполняла уверенность, что-то вот-вот должно случиться. Поэтому, выполнив положенные утренние обряды кормление животного, умывание, ну и еще кое-что по мелочи, Толяныч устроился полулежа и принялся ждать. В нем шла какая-то неясная до конца работа, и, казалось, что грядет некое событие, грандиозное? Фатальное? Черт его знает… Впрочем в черта он тоже не верил.

Матрена подошла и уселась напротив, глядя ему прямо в глаза. Тревога в ее взгляде была совсем человеческая.

Время превратилось в липкую патоку. Толяныч не испытывал голода, лишь иногда пил воду, пребывая в полусне-полуяви, и ждал, ждал, но ничего не происходило. Бреда своего он не помнил, лишь иногда казалось, что вот вроде поймался какой-то смысл, вот уже видно его, еще немного и все станет окончательно ясно, но девочка каждый раз с мявом принималась лизать ему лицо, вставала на грудь мягкими лапами, ощутимо теребило за ухо. В общем делала все, чтобы вызвать назад. И ЭТО отступало, и смысл уходил, и Толяныч выныривал в убогую реальность своей двухкомнатной малометражки.

И все повторялось снова и снова…

Входная дверь медленно открылась, протяжно скрипнув, и на пороге возникла копна рыжих волос, нос с горбинкой, и яркие блики зеленого и белого запрыгали по комнате, а Толяныч с кошкой являли собой скульптурную группу «ожидание» в весьма авангардной трактовке: Толяныч, не утруждавший себя одеванием и разрисованный синяками, как деловар на тропе войны, развалился на подушках, а Матрена опиралась ему на плечо передними лапами и не отводила своего тревожно-янтарного взгляда. Так они и предстали перед глазами публики, хотя народу на выставку пришло, прямо скажем, всего ничего.

На Лизу сначала не обратили ни малейшего внимания.

— Здравствуй. Что случилось с твоей дверью? — Спросила ведьма с неподдельной тревогой.

«Ах ты ж заботливая какая…» — Толяныч скосил глаза, пробежался взглядом по стройной фигурке, опять упакованной во все черное. Однако уступая летнему солнцу, ее водолазки еле-еле хватало на то, чтоб только прикрыть пупок, а куртка из черной кожи отсутствовала напрочь. Чуть обозначившийся сосок не вызвал сперва ни малейшего интереса.