Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Вскоре после полудня сопровождаемая пятью истребителями «Локхид лайтнинг» «Священная корова» совершила посадку на аэродроме в Саках. Аэродром был оцеплен русскими автоматчиками, стоявшими через каждые шесть метров. Летное поле было тщательно, до последней снежинки, очищено от снега. Через некоторое время приземлился самолет Черчилля. В эти минуты Рузвельт в кресле уже спустился в лифте на землю и подъехал к самолету премьера в открытом джипе, предоставленном русскими. Президент и премьер встретились. Среди встречающих Рузвельта на летном поле находились: Молотов, его заместитель Вышинский, генерал Антонов, посол Громыко, посол Ф. Т. Гусев, Стеттиниус и Гарриман. Президент проследовал вдоль шеренги почетного караула под звуки духового оркестра, исполнившего в честь президента США торжественный марш. Как без особого восхищения писал в своем дневнике Кадоган, «с десятидюймовой сигарой в зубах премьер-министр шагал рядом с президентом, словно пожилой слуга-индус, сопровождающий карету Ее Величества королевы Виктории»[825]. В разбитых прямо на летном поле трех просторных палатках гостей уже ждали накрытые столы со стаканами горячего чая с лимоном и пиленым сахаром, коньяком, шампанским, икрой, копченым лососем, сливочным маслом, сыром, яйцами, сваренными вкрутую и всмятку. Всего этого было в изобилии, все поражало разнообразием и роскошью, в том числе фарфоровая и хрустальная посуда. Вежливо отказавшись от трапезы, Рузвельт поднялся в поджидавший его «Паккард», также предоставленный русскими, и по окончании церемонии и музыки его кортеж направился в Ялту. Вместе с президентом в машине находились его дочь Анна и Майк Рейли. Лежал пятисантиметровый слой снега, и под ногами было слякотно. Асфальтом были покрыты лишь несколько участков дороги, основная часть пути шла по ухабам и грязи. 145 километров дороги заняли шесть часов. Ехавший в следующей машине доктор Макинтайр язвительно заметил, что на такой дороге и у танка «Шерман» могли бы возникнуть проблемы. На всем протяжении пути до Ялты дорога тщательно охранялась почти непрерывной цепью красноармейцев, среди которых было немало молодых женщин, вооруженных винтовками «Спрингфилд» (старые, но достаточно надежные снайперские винтовки, поставляемые по ленд-лизу), которые при приближении кортежа с удвоенным вниманием следили за окружающей обстановкой. По пути следования оставалось немало следов разрушений: сгоревшие танки, разрушенные дома, разбитые железнодорожные пути. Сара Оливер потом писала об увиденном в пути: «Окружающее было так же тоскливо, как душа, впавшая в безысходность»[826].

Сталин отправился в Крым по железной дороге, со всеми удобствами устроившись в персональном пуленепробиваемом вагоне-салоне, где размещались спальня с большой и удобной двуспальной кроватью, письменный стол, стулья, зеркало, ванная с душем, конференц-зал с раздвижным столом на двенадцать человек (окна можно было закрыть занавесками), а также столовая. Поезд шел через Тулу, Орел и Курск, где велись тяжелые бои, следы которых оставались до сих пор зримыми и не поддавались никакому описанию: ландшафт был изуродован воронками от снарядов, от городов и деревень остались одни развалины, на месте железнодорожных станций красовались наспех сколоченные бараки. Поезд шел почти без остановок, потому что каждая станция была забита бездомными беженцами. Через три дня поезд прибыл в Симферополь, ближайшую к Ялте железнодорожную станцию, где Сталин пересел в автомобиль. Скорее всего, это был еще один бронированный «Паккард», который находился в грузовом вагоне поезда и которому предстояло доставить Сталина в Ялту. В отличие от Тегерана, куда он взял с собой только Ворошилова (с которым, впрочем, так и ни разу не посоветовался), на этот раз Сталина сопровождала большая группа советников: как и надеялся Рузвельт, Сталин изучил тонкости дипломатии. В поезде вместе с ним находились его секретарь Поскребышев; генерал Николай Власик, отвечавший за личную безопасность Сталина; Молотов; адмирал Николай Кузнецов, нарком Военно-морского флота; генерал Антонов; Вышинский, заместитель Молотова; маршал авиации Сергей Худяков; Майский. (Ожидали также прибытия Андрея Громыко из Вашингтона и посла Ф. Т. Гусева из Лондона.)

Подготовка органов НКВД к конференции велась очень тщательно. По свидетельству Павла Судоплатова, ответственного в НКВД за проведение специальных операций (именно он планировал убийство Троцкого в Мексике), еще в конце декабря Молотов собрал на совещание руководство всех разведывательных служб и попросил поделиться имеющимися данными: что оно думало о способности немцев продолжать войну, а также о возможности установления в будущем мирных отношений с Великобританией и США. То, что ему сообщили, можно было счесть хорошими новостями: ни у американской, ни у британской делегаций нет конкретных планов послевоенной политики в отношении стран Восточной Европы; «американцы были готовы идти на компромисс… у них гибкая была позиция по поводу нашего участия в разделе влияния в послевоенной Европе»[827]. По свидетельству Судоплатова, офицеры военной разведки были уверены, что «политическое развитие событий… будет легко предугадать». Присутствие Красной армии на освобожденных территориях будет означать де-факто, что временные правительства окажутся под советским контролем даже при условии проведения демократических выборов.

Дальнейшие действия русских, которые они практиковали многие годы, объяснялись свойственными им подозрительностью и боязнью в отношении иностранцев. Судоплатову было приказано изучить каждого приезжающего в Ялту американского участника персонально и составить его психологический портрет. (Так, например, Элджера Хисса Судоплатов охарактеризовал как «сочувствующего интересам Советского Союза и ярого сторонника послевоенного сотрудничества между американскими и советскими учреждениями», но все же не назвал его потенциальным агентом.)

Продолжая свою практику заблаговременного доведения до Сталина своего мнения по поводу назревших проблем (такой метод Рузвельт впервые опробовал в ходе визита Молотова в Вашингтон в 1942 году), президент поручил Гарриману заранее обсудить на встрече с Молотовым и Майским те вопросы, которые Рузвельт хотел рассмотреть в Ялте. Из дневниковой записи Молотова от 20 января становится ясно, что важнейшим таким вопросом являлась повестка дня конференции («президент, конечно, не имеет в виду предложить какую-либо конкретную повестку»[828]). Именно такую повестку Гарриман представил Молотову. В нее вошли «все вопросы, касающиеся будущего Германии, включая ее раздел, и все другие… вопросы, которые остались открытыми после конференции в Думбартон-Оксе. Кроме того, президент хочет поговорить о Польше. Он также хочет обсудить политические и военные аспекты войны на Тихом океане и в Европе», – записал в своем дневнике Молотов.

Гарриман спросил: «Какие вопросы хотел бы поднять маршал Сталин?» Молотов ответил: «Советское правительство не подготовило никакой повестки и не будет ее предлагать… Маршал Сталин будет готов обсудить с президентом любые вопросы, которые президент пожелает поднять». Как и в Тегеране, Сталин пропускал ход. Намекая на то, что в ходе переговоров может быть поднята тема торговли в послевоенное время и предоставления кредитов, Гарриман заметил, что в команду президента войдет руководитель структуры, отвечающей за мобилизацию промышленности, – Джеймс Бирнс.

Позднее, двадцатого февраля, Гарриман встречался с Майским. Занимаясь послевоенными проблемами, Майский хорошо знал, что именно заботило Франклина Рузвельта. Их переговоры были весьма плодотворными. Майский делал аккуратные пометки. Он, в частности, отметил обеспокоенность президента в связи со следующими проблемами: «Его очень интересуют, прежде всего, два вопроса: a) будущая международная организация, отвечающая за безопасность… Нынешняя политическая атмосфера в США благоприятствует… усилению американского участия в будущей международной структуре. Мы должны воспользоваться этим моментом. Позднее могут вновь возникнуть изоляционистские настроения, которые создадут нам лишние сложности; б) послевоенная судьба Германии… Все сводится к двум проблемам: проблеме раздела Германии и проблеме немецких репараций». Тут Рузвельт, по словам Гарримана, забросил хорошую наживку: «Как только война с Германией закончится, можно было бы поговорить и о кредитах для Советского Союза». По свидетельству Майского, президент попросил советскую сторону «составить подробный список своих пожеланий… а также представить свои предложения, которые способствовали бы тому, чтобы по окончании войны американская промышленность могла бы немедленно приступить к поставкам товаров по советским заказам». (курсив авт.)