Сын - Филипп Майер

Ночью, когда она уснула, он оделся и вышел проверить, на месте ли машина. На улице было темно и тихо; фонари погашены. Он удивился, что здесь почти у всех есть электричество.

Наверное, он украл деньги из трусости, потому что боялся передумать. Впрочем, неважно. Вернулся в дом, разбудил ее. Они загрузили машину и уехали во тьму.

Некоторое время они переезжали каждую неделю, останавливались в отелях под разными именами. На Юге было спокойнее. Первый ребенок родился в Мериде, а второй — рядом с Оахака. Но когда война закончилась, он начал волноваться, что их найдут, и в 1920-м, после свержения Каррансы, они переехали в Мехико.

К власти пришло новое правительство, в город хлынули люди — банкиры и промышленники, изгнанники и художники, музыканты и анархисты. Соборы и рынки, веселые pulquerias[151] повсюду яркая монументальная живопись, гудки автомобилей ночи напролет. Машины вперемешку с повозками, осликами, всадниками и босоногими крестьянами. Он думал, что сойдет с ума. Ничуть. Облокотившись на парапет, он разглядывал уличную толкотню с террасы своего дома; никогда в жизни не видел столько людей разом.

— Ты же не любишь города, — говорила она.

— Детям здесь лучше.

Но не только поэтому. Он забывал. Педро и Лурдес Гарсия в воспоминаниях казались невозможно юными, точно так же, как и его собственные родители. Он почти не помнил детства; забыл весь минувший год. Если кто-то и наблюдал за ним из темного угла, он не замечал этого. Каждый вечер, как стемнеет, он выходил на террасу и, положив ладони на теплый камень, смотрел на улицу. Миллионы жизней проходили мимо него, и еще миллионы пройдут, и все они похожи на него, все они свободны, и все когда-нибудь будут забыты.

Семьдесят два

Илай Маккаллоу

1881 год

Я сказал себе, что все продам к 80-му. Прошли дожди, и двухлетки принесли мне по 14,50, а потом один немецкий барон, присматривавший скот с прицелом на Канзас, пообещал по десять долларов за весенний молодняк. Пастухи продавали лошадей, садились в поезд и ехали домой, а я все забрасывал Мадлен телеграммами, снова и снова откладывая возвращение. Я построил ей дом на Нуэсес, но к тому времени она перестала надеяться, что мы когда-нибудь будем жить вместе.

Я долго ехал на юг мимо наших старых охотничьих земель. Спугнул коров на месте нашего лагеря на Канейдиан, кизил здесь вымахал выше человеческого роста. Я все помнил, но не смог отыскать могилы Тошавея, Цветка Прерий, Одинокой Птицы. Земля высохла, обнажив камни, деревья вырубили на дрова.

Я искал могилу брата. Одно время был уверен, что индейцы вели нас вверх по каньону Йеллоу-Хаус, а потом точно так же был убежден, что это был Бланко, или Туле, или Пало-Дуро. Я проехал весь Льяно, в надежде, что в душе мелькнет что-нибудь, я почувствую место, когда доберусь до него. Бесполезно.

Слуги встречали меня на террасе.

— Что, больше заняться нечем? — недовольно бросил я.

И увидел дом.

— Что все это значит?

Тишина.

— Кто здесь стрелял?

Их похоронили под тополем на холме за домом. С прекрасным видом на окрестности. Мадлен, Эверетта и пастуха по имени Фэрбенкс.

Мадлен застрелили во дворе, Эверетта — когда он пытался оттащить ее в дом. Трое выживших слуг, двое из которых тоже ранены, сумели отогнать бандитов. Все знали, что это индейцы. Никто не знал, какого племени.

— Их скальпы целы?

Салливан пошел со мной. Он понимал. Я схватил лопату и копал, и когда мы почувствовали трупный запах и Салливан понял, что я не могу остановиться, он схватил меня и прижал к земле. «И три хиникса ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай»[152]. С моей жены и сына не сняли скальп, а у Питера с Финеасом вообще ни царапины.

Военные считали, что преступление совершили беглые команчи. Они проследили их до границы с Мексикой, но реку не пересекали. Салливан показал мне их следы в корале. Липаны. У мокасин апачей носок шире, чем у команчей, и бахрома короче, меньше волочится. У апачей ноги больше. И на стрелах по четыре желобка.

Двадцать три человека, в полной боевой готовности. Самому старшему двадцать восемь, младшему — шестнадцать; погоня за бандой индейцев — для всех них это дела далекого прошлого. Если бы можно было вернуться назад во времени, сражаться в одной из великих битв твоих предков… видели бы вы их сияющие лица.

Липаны семь раз путали следы на каменистых участках, и прошло уже несколько недель, но если бы я верил в Создателя, непременно признал бы его руку: перед нападением липанов прошел дождь, а после все время было сухо, их следы застыли в земле, как следы доисторических зверей. Двенадцать всадников, следы неподкованных пони ведут прямо к воде.

Мы даже не притормозили на берегу. В Коахуила следы кончились, слишком сухая земля. Я не спешивался. Я читал письмена, начертанные на земле, как давно знакомую книгу: я был Тошавеем, я был Писоном, я был самими липанами, боялся оглянуться, знал, что меня убьют вопреки всему, но зато пони, которых я украл, спасут мое племя.

Остальные ничего не видели. Всадника по имени Смерть на бледном коне. Их вела одна лишь вера.

В сумерках мы стояли на холме над лагерем последнего на земле племени липанов. Они жили здесь пять сотен лет. Мы дождались, пока костры погаснут.

Типи взрывали динамитом, а выскакивающих индейцев расстреливали. Какой-то отчаянный храбрец, с одним лишь ножом в руке, запел смертную песнь. Слепой старик выстрелил из мушкета, его дочь бросилась вперед, выхватила уже разряженное ружье, наставила на нас, и ее мы тоже застрелили. Это были последние из народа — скво, калеки и старики; наши раскаленные винтовки стреляли сами по себе, приклады спереди обмотали тряпками, и все равно все пообжигали руки.

Когда с людьми было покончено, мы перебили всех собак и лошадей. Я забрал себе кисет вождя, сделанный из мочевого пузыря, — отлично выдублен и расшит бисером. Между кожаными пластинами его щита для прочности были заткнуты клочки бумаги, «Закат и падение Римской империи» Гиббона.

При свете солнца мы отыскали мальчонку лет девяти. Оставили его как свидетеля. В полдень добрались до реки и увидели, что мальчик преследует нас с луком в руках. Двадцать миль он не отставал от верховых. Двадцать миль он бежал за смертью.

Нынче такой ребенок стоил бы тысячи взрослых мужчин. Он так и стоял там, на берегу. Я знаю, он до сих пор меня разыскивает.

Сноски

1

Администрация развития общественных работ, созданная в 1935 году в рамках осуществления Нового курса Рузвельта; призвана была предоставлять работу тем, кто получал до этого пособие по безработице. В рамках государственной программы среди прочего выходили исследования по истории США, каталоги и публикации для государственных, муниципальных служб, исследования по медицине и демографии. Под руководством доктора Лютера Х. Эванса была собрана крупнейшая коллекция мемуаров, устных и письменных воспоминаний известных людей во многих штатах. — Здесь и далее примеч. перев.

2

Американский кавалерийский офицер, отчаянный храбрец, безжалостно истреблявший аборигенов. Погиб в сражении с индейцами дакота, весь его отряд был разгромлен.

3

Сражение у Сан-Хасинто, состоявшееся 21 апреля 1836 г., стало решающей битвой Техасской революции. Техасская армия разгромила мексиканцев, а боевой клич техасцев «Помни Аламо!» с тех пор вошел в американскую историю.

4

Завтра (исп.).

5

Мятежники, бунтовщики (исп.).

6

Пастухи (исп.).

7

Наш защитник (исп.).

8

Разбирается (исп.).

9

Около 200 метров.

10

Тонкава (тонки) — индейское племя юга Великих Равнин. В 1855 г. в Техасе открыли первые резервации, где поселили племя тонкава.

11

«Я соберу вас в Иерусалим… и дохну на вас огнем негодования Моего, и расплавитесь среди него. Как серебро расплавляется в горниле, так расплавитесь и вы среди него» (Книга Пророка Иезекииля, гл. 22; 19, 21).

12

Выходить (исп.).

13

Мы голодаем. У нас нет еды (исп.).

14

Бледнолицый убил нашего (ком.).

15

Табун лошадей (исп.).