Ночь Седьмой тьмы - Дэниел Истерман

Она села в постели, простыня упала, обнажив плечи и грудь – такая ужасная беззащитность. Он подался вперед и коснулся ее щеки и шеи, поглаживая усталую кожу длинными, голыми пальцами. Она вздохнула и повернулась к нему, чувствуя, как сон уступает место желанию, смерть – возрождению. Рубен наклонился и поцеловал ее в плечо, пробежав губами и языком по тонкой косточке под кожей. Она не помылась, ее тело все еще несло на себе вкус и запах моря. Ее кожа была соленой, и это была не соль тела, а глубокая океанская соль.

Он скользнул в постель рядом с ней, почувствовав, как ее руки обвились вокруг его шеи, привлекая его к ней.

– Это тоже танец, такой же, что и тогда, – сказала она.

– Я не понимаю.

– Давай я покажу тебе, – прошептала она.

Простыня сползла совсем, теперь она была полностью нагой под ним. Где-то начал мерно бить барабан. На улице песня любви поднималась и падала, как море.

65

Прошло много времени, прежде чем дым окончательно рассеялся. Вся улица была усыпана пеплом и головешками, вода в сточных канавах бежала густая и черная. Возникли трудности с пожарной машиной, ее никак не удавалось подогнать на достаточно близкое расстояние, но даже и потом напор воды оказался слишком слабым. Соседи помогали подносить ведра, но спасти удалось очень мало – слишком уж яростно полыхало пламя. Пострадали дома по обе стороны. Возможно, их придется сносить.

Легкий бриз поднял немного пепла в утренний воздух. Он был легким, прозрачным, как газ, и взлетал в воздух при малейшем дуновении ветра. Вблизи на нем можно было различить тонкие белые призраки – тени напечатанных слов. На земле безразличные ноги людей давили его, обращая в прах.

Они узнали о катастрофе, случившейся с Хуперами, вскоре после своего пробуждения. Локади вошла, расстроенная, и сообщила, что на Рю-де-Касерн был пожар, американский книжный магазин сгорел дотла.

Не дожидаясь завтрака, они поспешили туда, чтобы помочь, чем могли. С первого дня на Гаити Рубен чувствовал в себе необъяснимую ответственность за эту чету миссионеров. И его не оставляла тревога за Дуга; это был не страх как таковой, что американец может причинить ему вред, скорее, некое тяжелое предчувствие, неясное ощущение, что копившаяся внутри Хупера душевная боль, его стремление к ясности цели могут завести его слишком далеко.

Сами Хуперы физически не пострадали, но были потрясены огромностью произошедшего, безжалостным пробуждением от грез, которым явилась для них эта потеря. Все сгинуло в огне, даже мелочи, одежда, зубная паста, шоколадки «Херши». Когда появился Рубен, они стояли посреди черной от золы улицы, прижавшись друг к другу, и отрешенно смотрели на обугленные останки их предприятия, словно погруженные в безмолвную молитву, которая имела силу вернуть все, что уничтожил злобный огонь.

Джин сбивчиво объяснила, что они вернулись вчера в магазин после небольшой вечеринки, «застолья», как она ее называла, хотя, судя по ее словам, празднество проходило достаточно трезво: кофе, печенье, бесконечные молитвы. Они уснули – Дуг, как всегда, с помощью болеутолителей – и проспали почти до трех часов утра, когда от райских сновидений их пробудили громкие крики и треск пламени. Выбежав наружу. Дуг почуял характерный запах керосина. Им был щедро облит весь магазин.

Дуг придвинулся вплотную к Рубену. Его волосы были всклокочены, он не брился с того самого дня, как его ударили, взгляд был потрясенным и отсутствующим.

– Это все работа Валриса, как и тогда, – прошипел он. – Вчера он сделал еще одну попытку, предъявил мне ультиматум. Мне пришлось отклонить его. Теперь происходит вот это. Но он поплатится за все, уж я об этом позабочусь.

Джин Хупер крепко схватила мужа за руку:

– Довольно подобных разговоров, Дуглас Хупер. Если это и была чья-то работа, то только Бога. Он хочет испытать нас, доказать, что мы достойны. Собрание поможет. Мы обратимся к Собранию.

Но Дуг отстранился от нее. Нет, он не даст себя успокоить, даже мысль о благородной жертвенности не поколеблет его решимости.

– Мы остались, без гроша. Джин. Ты что, не понимаешь этого? Бог подверг бы нас испытанию, но он не стал бы разорять нас дотла. Какой в этом был бы смысл? Валрис во всем виноват, Валрис и его шайка бандитов. Но я преподам ему урок, добрый старый американский урок, который он не скоро забудет.

Рубен отвел Хупера в сторону.

– Послушайте моего совета, мистер Хупер, – сказал он. – Не позволяйте Валрису втянуть вас во что-то, о чем вы потом пожалеете. Здесь не Индиана. Человек, который отдал этот приказ, может посадить вас в тюрьму, расстрелять, бросить в море, и никто не станет задавать никаких вопросов. Тут что-то назревает, разве вы не заметили? Ходят разговоры о введении с сегодняшнего дня комендантского часа. Прошли аресты. Избиения. Два человека скончались в тюрьме. Вы здесь беззащитны, здесь нет никого, кто пекся бы о ваших интересах. Забудьте о Валрисе, забудьте о Гаити. Положите конец своим потерям сейчас, пока еще не слишком поздно. У вас может не быть еще одной такой возможности.

Хупер не ответил. Он был целиком погружен в себя.

Рубен вздохнул и повернулся к Джин Хупер:

– Где вы остановитесь?

Она показала на группу из шести-семи мужчин и женщин, стоявших рядом с магазином.

– Друзья позаботятся о нас, – прошептала она. – Они теперь наша семья.

– Отправляйтесь с ними немедленно, – посоветовал Рубен. – И возьмите билеты на первый же рейс, вылетающий из Порт-о-Пренса.

Она уперлась в него своим настойчивым взглядом:

– Спасибо вам за вашу заботу, профессор, но мы прибыли сюда не просто так и останемся здесь, пока Бог не скажет нам иначе. Не беспокойтесь о нас – побеспокойтесь о себе.

Когда они вернулись к Маме Вижине, их там ждал Август. Локади приготовила обед из жареного цыпленка под креольским соусом, красной фасоли, баклажанов и риса. Он ел так, будто постился целый месяц. Анжелине он показался усталым. Нет, даже больше чем просто усталым. Раздавленным. Ему можно было дать все пятьдесят, а не двенадцать. Или, может быть, она просто раньше этого не замечала?

Они присоединились к нему, наваливая горы риса и овощей на свои тарелки, осознав, что и они тоже по-настоящему проголодались. Предыдущий вечер они провели с Мамой Вижиной, беседуя, переключая телевизор то на государственный канал Теле-Насьональ, то на два номинально независимых канала Теле-Гаити, слушая Радио-Касик, разбираясь в противоречащих друг другу сообщениях, которые поступали из столицы и из провинции. Рубен ходил на почту, чтобы еще раз позвонить Салли, но его просто отправили обратно. Всякая связь с внешним миром была прервана.