Институт экстремальных проблем - Саша Камских

— Сереженька, а ты не поранился? С тобой все в порядке?

— Ерунда – пара синяков и ссадин, даже неудобно перед другими, — Сергей обнял ее, — я ведь говорил тебе сколько раз, что я заговоренный.

— А другие ваши ребята как?

— Саньке все-таки ногой серьезно заниматься нужно, у него разрыв сухожилия. Сказали, что нужно его как следует сшить, а то парень всю жизнь будет прихрамывать. У остальных все в порядке: ушибы, порезы, ничего страшного.

Ирина не могла насмотреться на него, но еще один вопрос не давал ей покоя.

— Сережа, а как Вадим? Что о нем знаешь?

— Он начал приходить в себя, несколько раз открывал глаза, но говорить пока не может, хотя аппарат искусственного дыхания уже отключили, — рассказывая, Сергей гладил Ирины волосы. — Из реанимации его перевели в интенсивную терапию, а Светлану туда взяли медсестрой. Не переживай, все обойдется, он поправится.

Ирина прижалась к Сергею, и несколько минут они сидели молча.

— Покажи свои синяки. Я их помажу чем-нибудь, чтобы они не болели и быстрее проходили.

— Брось, Ириша, мне уже неловко, что я тебе пожаловался.

— Ты опять что-то хочешь от меня скрыть, — Ирина пристально посмотрела на него.

— Нет, я ведь обещал, что ничего от тебя не утаивать не буду.

— Тогда показывай!

Сергей стянул через голову джемпер, снял футболку и повернулся к Ирине спиной. На левом плече был здоровенный синяк, а ближе к шее кожа была слегка ободрана.

— Уже почти все прошло, ничего не болит.

Ира, почти не слушая, легко прикоснулась к ссадине, а затем тронула светлый бесформенный рубец, оставшийся от ожога кислотой. Сергей вздрогнул.

— Больно? — Ирина испуганно отдернула руку.

— Нет, что ты, совсем не больно. Наоборот, очень приятно.

Ирина снова прикоснулась к ссадине, но на этот раз не рукой, а губами. Сергею показалось, что через него пропустили хороший разряд тока, он резко повернулся на диване и поймал нежные губы своими губами. Поцелуй длился долго, и не успели они отдышаться, как Ирино тело выгнулось длинной судорогой страсти, которая бросила ее в объятия Сергея. Все прежние преграды разрушились, сковывавший ее лед испарился, Сергей понял это и почувствовал, что все его самые безумные мечты близки к тому, чтобы сбыться. Одежда летела в разные стороны, отрывались пуговицы, что-то сыпалось из карманов и катилось по полу через всю комнату, но кто же обращал на это внимание.

Сергей осторожно, смертельно боясь причинить боль или неудобство, ласкал Иру. Горячие сухие губы касались волос, полуприкрытых глаз, щек, легко притрагивались к губам и тут же исчезали. Ласковые пальцы рисовали замысловатые узоры на лице, на шее, на груди. Он чувствовал себя скульптором, который бережно полирует уже готовое произведение, чтобы довести его до совершенства, но под руками был не холодный мрамор, а бархатистая теплая кожа. И не было больше испуга, не было напряженного ожидания прикосновения равнодушных рук, не было никаких барьеров, что помешали бы им. Томский совсем перестал дышать, чтобы ничем, даже колебанием воздуха, не нарушить этот волшебный миг.

— Да, Сереженька, да…

В синие глазах плескался океан любви, в который Сергей, забыв обо всем, погрузился целиком.

Тишина… Темнота… Полузабытье, сквозь которое проступали воспоминания о невыразимо сладостных мгновениях, сердце стучало все медленнее, дыхание успокаивалось. Сергей открыл глаза, повернулся на бок и встретился в полумраке взглядом с Ирой.

— Иришенька?!

Он привстал и наклонился над ней. В ответ – улыбка. Радостно-удивленная, немного растерянная, от которой сердце Сергея чуть не разорвалось – такое счастье, такой восторг переполнили его. Ирина приподнялась навстречу. Легкое соприкосновение губ сменилось новым неодолимым порывом обоюдной страсти. Стало непонятно – ночь вокруг или день, где они, да это было и неважно; мир вокруг них исчез, а может, они пропали из этого мира, чтобы снова возникнуть в другом, в котором всегда будут вместе.

Они лежали рядом, держась за руки и тяжело дыша, будто их выбросило на берег океанским прибоем, который они долго не могли преодолеть. Потом Сергей осторожно прижал Ирину к себе. Она положила голову ему на грудь и слушала мощное биение его сердца как самую лучшую музыку в мире. Сергей был счастлив, потому что за всю свою жизнь никогда не испытывал ничего подобного; это было блаженство на грани нестерпимой муки, оно бесследно стерло весь его прежний опыт, и он, как зеленый юнец, не знал, что ему сейчас нужно сказать или сделать. Ира тоже чувствовала себя той двадцатилетней девочкой, которой вся будущая жизнь представлялась безоблачным счастьем, потому что рядом с ней был любимый человек, она забыла о тех годах, когда надежды сменились разочарованием, болью и в конце концов мертвящим безразличием.

Всю ночь они будто заново познавали мир, друг друга и самих себя – кто они и зачем появились на свет и только утром, дойдя до полного изнеможения, смогли ненадолго заснуть. Потом они, как дети, вместе плескались в тесной ванне и, как дети, с любопытством изучали друг друга при ярком солнечном свете, лившемся в окна. Сергей восхищался миниатюрным хрупким телом, узкими плечами, тонкой талией, от которой бедра казались шире, небольшой высокой грудью, длинными стройными ногами. Ирина выглядела совсем юной девушкой. А она не могла отвести глаз от его широких плеч, мускулистой груди, негусто поросшей чуть рыжеватыми волосами, узких крепких бедер, сильных ног; Сергей казался ей эталоном мужской красоты.

Они никак не могли насладиться друг другом, желание вспыхивало, как порох от малейшей искры, от прикосновения, от взгляда и разгоралось неугасимым пламенем. Не осталось никакого смущения, никаких запретов, фантазия была безгранична в стремлении доставить друг другу радость. Они не одевались, даже когда вспомнили о том, что нужно перекусить, и так и сидели обнаженными за кухонным столом, чувствуя себя первыми людьми в раю. Однако с небес на землю пришлось спускаться и вспоминать, что воскресенье заканчивается, завтра понедельник, что нужно утром идти на работу. Но ночь еще была в их распоряжении.

— Как хорошо, — Ира обнимала худощавое тело Сергея, — я и представить не могла, что так может быть.

— Правда, Иришенька? — он нежно поцеловал свою любимую.

Счастливый кивок в ответ.

— А я страшно боялся, — немного смущенно признался Сергей и пошутил: — Я уже забыл, как все это делается, разучился за полтора года. Знаешь, у меня никого… — он не смог продолжить, потому что ему помешали Ирины губы.

— Я счастлива просто до неприличия, — Ира улыбнулась так радостно, что он отбросил все сомнения.

— Я тоже. Я теперь ни о чем не могу думать, только о тебе. — Казалось, глаза Сергея светились в полутьме. — Я хочу все время быть с тобой, хочу, чтобы мы поженились. Пусть у нас будут общий дом, общая жизнь, общие планы на будущее. Если в чем-то сомневаешься, установи мне испытательный срок, скажи, каким ты хочешь меня видеть, и я стану таким.

— Сережка, я уже давно люблю тебя именно такого, какой ты есть. Я, наверное, влюбилась в тебя еще в Рябиновке, твои чудесные глаза потом снились мне очень долго. Как ты на меня тогда смотрел! Я долго сопротивлялась, пыталась прогнать это чувство, но не смогла. Я люблю твои глаза, твою улыбку, временами по-мальчишески озорную, временами застенчивую, твою спокойную рассудительность, которую кто-то может принять за холодное равнодушие, твою доброту и не могу понять, почему до сих пор мало кто осознал, какой ты замечательный.

Сердце Томского чуть не выпрыгнуло из груди от Ириных слов.

— Теперь я знаю, что такое счастье, — тихо сказал он. — Мне больше ничего не нужно.

Боль Вадим начал чувствовать еще сквозь сон. Сначала она воспринималась как небольшое неудобство, но затем стала усиливаться до такой степени, что вынудила проснуться. Это не был резкий приступ, возникший от кашля, сейчас боль медленными волнами накатывала на него со всех сторон, раздирала тело, выкручивала позвоночник, пульсировала в голове, когда он пробовал приподнять ее. В первый момент он почти обрадовался этим ощущениям, с облегчением увидев, что ноги у него на месте, но потом страшное разочарование постигло его – нижняя половина тела была мертва, слабая надежда на побочные эффекты от произведенного обезболивания пропала.

«Десять часов, — Медведев посмотрел на часы, — а Олег так и не пришел. И Света еще не скоро будет». Боль не утихала, но и не становилась сильнее, если он не пытался пошевелиться или поглубже вдохнуть. Вадим лежал неподвижно и старался вспомнить, что с ним случилось. Пожар в торгово-развлекательном центре, Мишка Зубов со своими учениками… Раздувающаяся мыльным пузырем стена, по которой он взбирался на четвертый этаж… Нет, когда он карабкался по стене, та еще была нормальной, что-то произошло позже. Но что? Он не мог ничего вспомнить.