Творения, том 12, книга 2 - Иоанн Златоуст

СЛОВО 44

О сокрушении, терпении и пожелании будущих благ; и о втором пришествии Господа нашего Иисуса Христа.

Увещеваю вас, братия, составлять решение о промысле Божием не только по настоящему, но и по будущему, потому что настоящее есть борьба, место состязания и поприще, а будущее – награды, венцы, воздаяния. И как борцу на месте состязания нужно сражаться в поте, в пыли, в великом жаре, в трудах и в телесном напряжении, так и праведнику много здесь нужно претерпевать и все выносить мужественно, если там он хочет получить блестящие венцы. Поэтому и Павел постоянно обращает к нам слово о воскресении, и, как вы слышали, взывает и говорит: "мы веруем, что Воскресивший Господа Иисуса воскресит через Иисуса и нас и поставит перед Собою с вами. Посему мы не унываем" (2 Кор. 4:13–16); говорит, имея величайшим утешением в подвигах надежду на будущее. Не сказал к ним: "потому не унывайте", но что? "Посему мы не унываем", – показывая, что и он сам беспрерывно находится в подвигах. "Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется" (2 Кор. 4:16). Как обновляется? Верой, надеждой, усердием, смелым перенесением бедствий. Ведь чем неисчислимее бедствия, претерпеваемые телом, тем более благие надежды получает душа и становится светлее, как золото, обильно прошедшее через огонь. И смотри, как он ниспровергает скорби настоящей жизни. "Ибо кратковременное легкое страдание наше, – говорит, – производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое" (ст. 17–18), полагая все дело в надежде. И что в другом месте он говорит ("Мы спасены в надежде", и: "Надежда же, когда видит, не есть надежда") (Рим. 8:24), то же и здесь разъясняя, он сопоставляет настоящее с будущим, мгновенное с вечным, легкое с тяжелым, скорбь со славой. И этим даже не довольствуется, но присоединяет другое изречение, усугубляющее смысл прежнего: "производит в безмерном преизбытке", – говорит. Потом показывает и способ, сказавши, каким образом страдание становится "легким". Каким же образом? "Когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое". Таким образом, и это (настоящее) легко, и то (будущее) велико, если мы отведем себя от того, что видимо, потому что видимое временно – следовательно, таковы и печали, а невидимое вечно – следовательно, таковы и венцы. И он не сказал только: "таковы печали", но: "все видимое", хотя бы то было наказание, хотя бы успокоение, чтобы и тут мы не хвалились, и там не смущались. Потому-то и о будущем не сказал: "царство вечное", но: "невидимое вечное", хотя бы это было царство, хотя бы опять же наказание, чтобы и тут не страшились, и там не обнадеживались. Итак, если видимое временно, а невидимое вечно, то и будем взирать на последнее, на вечное. Какое, в самом деле, мы будем иметь извинение, предпочитая временное вечному? Ведь хотя настоящее и приятно, однако же непостоянно, а что в нем есть мучительного, то постоянно и непростительно. Какое может быть извинение для тех, которые, будучи удостоены Святого Духа и насладившись таким даром, сделались ревнителями низменного и ниспали на землю? И действительно, я слышу, как многие произносят такие смешные слова: "Дай мне сегодняшний день и возьми завтрашний. Если бы, – говорят, – тамошнее существовало в таком виде, как вы представляете, то это было бы одно против одного, а если совсем ничего такого нет, то – два против ничего". Что безрассуднее этих слов? Что пошлее? Мы беседуем о небесах и о невыразимых тех благах, а ты выдвигаешь нам на сцену то, что принято на ристалищах, и не стыдишься, не закрываешься, произнося это, свойственное глупцам? Не краснеешь, будучи до такой степени пригвожден к настоящему? Не устаешь безумствовать, сходить с ума и говорить глупости, как младенец? Когда бы говорили это эллины, ничего не было бы удивительного; а когда болтают это люди верующие, какое будет снисхождение? Значит, ты заподазриваешь те бессмертные надежды? Значит, почитаешь это сомнительным? Как же это достойно будет снисхождения? Но ты не видишь тамошнего? Не видишь ты также и Бога; что же, из-за того, что не видишь Бога, не признаешь Бога существующим? "И весьма, – говоришь, – признаю". В таком случае, если опять тебя кто спросит: "А кто пришел с неба и сообщил это?" – что ты скажешь? Из чего узнаешь, что существует Бог? "Из видимого, – говоришь, – из доброго порядка во всем создании, из того, что это для всех очевидно". Следовательно, таким же образом веди речь и о суде. Как, спросишь? Я буду тебя спрашивать, а ты мне отвечай. Праведен ли сам Бог и по достоинству ли воздает каждому, или наоборот – желает, чтобы нечестивые благоденствовали и наслаждались, а добрые находились в противоположном положении? Отнюдь нет, скажешь; этого и человек не потерпел бы. Где же хорошо здесь поступающие будут наслаждаться благами, и где злые получат противоположное, если после этого не имеет быть какая-нибудь жизнь и воздаяние? Видишь ли, что одно против одного, а не два против одного, лучше же сказать: для праведников – два против ничего, а для грешников и тех, которые здесь живут в наслаждении, все противоположное? В самом деле, предававшиеся здесь наслаждению, а потом там наказанные, не получили и одного против одного, те же, которые проводят жизнь в добродетели, получают два против ничего. Кто именно находится в покое – злоупотребляющие настоящей жизнью, или живущие благоразумно? Ты, быть может, назовешь первых, а я указываю на последних, призывая в свидетели тех самых, которые вкусили от настоящих благ и не поступят бесстыдно по поводу того, о чем я намерен говорить. Так нередко некоторые порицают предбрачные обряды и самый день, когда изготовляются брачные ложа, а считают блаженными не вступивших в брак; многие же уклоняются от брака не по чему иному, как по причине тягостности этого дела, И я говорю это не в укоризну браку, который честен (Евр. 13:4), а имея в виду тех, которые дурно им пользуются. Если же те, которые сочетались браком, часто почитали жизнь невыносимой, то что мы сказали бы о тех, которые ниспроверглись в пропасть блуда и испытывают положение более рабское и бедственное, чем положение всякого пленника? Что о тех, которые гниют в сластолюбии и ввергают свое тело в бесчисленные болезни? "Но, – скажут, – приятно пользоваться славой". Между тем, ничего нет горче этого рабства. И действительно, человек тщеславный, желающий нравиться кому ни попало, есть в большей мере раб, чем всякий невольник; напротив, поправший эту славу, не заботящийся о мнении других, стоит всех выше, он один свободен. Или вожделенно обладать деньгами? Но мы много раз показали, что в большем изобилии и покое находятся те, которые стеснены в них, а еще более те, которые ничего не имеют. Или сладостно напиваться? Но кто бы сказал это? Итак, не быть богатым приятнее, чем быть богатым, не вступать в брак – чем вступать в брак, не быть тщеславным – чем быть тщеславным, не предаваться сладострастию – чем предаваться сладострастию; и здесь большим владеют те, которые не прельщены настоящими благами. И к тому же я еще не говорю, что этот, хотя бы подвергался тысяче мучений, имеет добрую надежду, которая его поддерживает, а тот, хотя бы вкушал тысячи наслаждений, подвержен страху за будущее, который нарушает его удовольствие и смущает, потому что последнее немаловажный способ наказания, равно как первое – утехи и покоя. Есть, сверх того, и третий способ. Какой же это? Тот, что житейская услада, когда есть, не проявляется, будучи изобличаема природой и временем, а та (не житейская) не только есть, но и пребывает непоколебимой. Видишь ли, что мы в состоянии будем быть не только два за ничто, но и три, и пять, и десять, и тысячи за ничто. А чтобы тебе узнать это же самое на примере, послушай. Богач и Лазарь – один пользовался настоящим, другой будущим; разве же тебе кажется одно – и быть мучимому во все время, и трудиться в короткий срок? Терпеть болезнь в тленном теле, и выносить жестокие истязания до бесконечности? Быть увенчаным и получить вечное наслаждение после этой малой немочи, и подвергнуться беспредельной муке после кратковременного наслаждения настоящим? Кто бы это сказал? О чем тебе желательно, чтобы мы сказали – о количестве, качестве, о Божественном приговоре согласно достоинству того и другого? До каких пор вы будете издавать звуки жуков, непрестанно зарывающихся в навозе? А действительно, это не признак разумных людей – рисковать за ничто такой драгоценной душой, между тем как следовало бы при небольшом труде получить небеса. Не хочешь ли, я тебя и другим образом научу, что там есть страшное судилище? Открой двери твоей совести и взгляни на судью, восседающего в твоей душе. Если ты, при всем твоем себялюбии, сам себя осуждаешь и не допускаешь суда неправедного, то неужели тем более Бог не учинит великого промышления о праведнике, не положит нелицеприятного приговора обо всем и допустит всему совершиться попросту и кое-как? Кто это скажет? Такого не найдется. Эллины и варвары, поэты и философы, весь род человеческий согласен в этом с нами, хотя и не одинаково, а все же говорят, что есть какое-то судилище в аде: до такой степени дело это известно и общепризнанно. "Но почему, – скажешь, – мы здесь тотчас же не наказываемся?" Этим Бог проявляет Свое долготерпение, предоставляет нам спасение в силу раскаяния, не делает нашего рода подлежащим насильственному захвату и тех, которые после перемены к лучшему могут спастись, не лишает наперед спасения. Если бы тотчас после самых грехов карал и погублял, то как был бы спасен Павел, как Петр – верховные учители вселенной? Как Давид получил бы плод спасения от раскаяния? Как галаты? Как многие другие? Поэтому-то Он здесь не в отношении всех требует возмездия, но из всех лишь в отношении некоторых; и там не всех, но одного наказывает здесь, другого там, чтобы через посредство тех, кого наказывает, возбудить и крайне нечувствительных, и через посредство тех, кого не наказывает, заставить ждать будущего. Разве не видишь, что многие здесь несут наказание, как-то: заваленные башней, или те, кровь которых Пилат смешал с жертвами, или те, которые среди коринфян скончались неожиданной смертью за недостойное принятие тайн, или иудейский народ, истребленный варварами, или многие другие и тогда, и теперь, постоянно? А иные много грешившие отошли не понеся здесь наказания, как, например, богач, живший одновременно с Лазарем, и многие другие. Это Он делает, чтобы и неверующих в будущее возбудить, и верующим придать бодрости, и ленивых превратить в старательных. Ведь Бог – судья праведный, сильный и долготерпеливый, не каждодневно наводящий гнев. Если же мы воспользуемся долготерпением в целях лености, то придет время, когда наконец Он не станет долго терпеть и краткий срок, но тотчас попустит наказание. Итак, не будем ради удовольствия на одно мгновение (а такова настоящая жизнь) навлекать на себя наказание в бесконечные веки, но потрудимся мгновенно, чтобы быть увенчанными навсегда. Не видите ли, что и в житейских делах многие люди поступают таким же образом, принимают на себя малый труд ради продолжительного отдыха, даже если случается с ними и противоположное? Здесь именно бывает соответствие между трудами и прибылью, часто и наоборот; а в том царстве иначе: труд мал, удовольствие же велико и бесконечно. Смотри вот: земледелец работает целый год, и часто в самом конце лишается надежды на плод от многих трудов; опять же кормчий и воин до старости проводят жизнь в войнах и трудах, и часто тот и другой из них уходят ни с чем, один лишается богатства, заключающегося в товарах, а другой – и самой жизни ранее победы. Какое же, скажи мне, мы будем иметь оправдание, когда в житейских вещах предпочитаем нести великий труд, чтобы получить малый отдых, а то и малого не получить, потому что надежда на это неверна, в духовных же вещах поступаем наоборот и за малое нерадение навлекаем на себя невыразимое мучение? Потому умоляю вас всех – освободитесь же, наконец, как-нибудь от этого сумасбродства. Ведь в то время никто уже нас не избавит: ни брат, ни отец, ни дети, ни друзья, ни сродник, ни другой кто-нибудь; если дела нас выдадут, то все от нас удалится и мы всецело погибнем. Сколько тот богач рыдал, взывал к патриарху, упрашивал послать Лазаря? Но послушай, что сказал ему Авраам: "между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят" (Лук. 16:26). Сколько девы те просили у сверстниц немного елея? Но послушай, что говорят последние: "чтобы не случилось недостатка и у нас и у вас" (Мф. 25:9), – и никто не был в состоянии ввести тех в чертог. Размышляя об этом, будем и мы заботиться о нашей жизни. Ведь какие бы ты ни указал труды, какие бы ни представил мучения, все это ничто по сравнению с будущими благами. Клади, если угодно, огонь, железо, зверей, или что-нибудь еще более тяжелое: по сравнению с тамошними муками это не составляет даже и тени. Это, когда сильнее применяется, тогда в особенности и легко, потому что влечет быструю развязку вследствие того, что тело не в состоянии долго выдерживать напряженности наказания; а там не так, но то и другое соединяется, и усиление и преизбыток, как в полезном, так и в тягостном. Итак, пока есть время, поспешим перед лицо Его с исповеданием, чтобы тогда увидеть нам это лицо кротким и светлым и чтобы избегнуть тех грозных сил. Разве здесь ты не видишь воинов, состоящих в распоряжении у начальников, как они волокут, как связывают, как бичуют, как разрывают бока, как употребляют факелы для пыток? Но все это детские игрушки и смех сравнительно с теми муками: эти мучения временны, а у тех и червь не умирает, и огонь не угасает, так как тело, которое тогда восстанет, будет совершенно нетленно. Но пусть нам не придется узнать когда-нибудь это на опыте, пусть эти ужасы ограничатся для нас словами, чтобы нам не быть преданными тем мукам, но здесь образумиться. Сколько мы тогда наскажем обвинений на самих себя, сколько издадим воплей, сколько жалоб? Но ничто в конце концов не поможет. Так и корабельщики не могут принести пользы после того, как корабль разрушен и затонул, равно и врачи после того, как больной умер; часто они говорят, что следовало бы сделать то или другое, но все тщетно и напрасно. Нужно все говорить и делать, пока остается надежда на исправление; а когда нет уже ничего в нашей власти, когда все погибло, — попусту все говорится и совершается. Вот и иудеи тогда говорили: "Благословен грядущий во имя Господне!" (Иоан. 12:13), но не могли воспользоваться этим возгласом для избавления от наказания, потому что не сказали, когда нужно было сказать. Поэтому, чтобы и нам не потерпеть того же, совершим в себе перемену еще здесь и постараемся войти в то успокоение, как сказал апостол. А действительно там это успокоение, откуда убежали болезнь, печаль и воздыхание, где нет ни забот, ни трудов, ни борьбы, ни страха потрясающего и смущающего душу, а есть один только страх Божий, исполненный услады. Там не съедается хлеб в поте лица, нет там терний и волчцев, дети не рождаются в болезнях, нет выраженного словами: "к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою" (Быт. 3:16); все мир, радость, веселие, сладость, благость, кротость. Нет там соперничества, зависти, болезни, смерти – ни телесной, ни душевной; нет там ни мрака, ни ночи – все день, все свет, все блеск. Не нужно будет работать, не нужно принимать пищу, постоянно будем пребывать в вожделении благ. Не желаете ли, я вам представлю некоторый образ тамошнего покоя? Это невозможно, а все же, насколько в силах, попытаюсь дать вам некоторый образ. Взглянем на небо, когда, не затеняемое никаким облаком, оно являет свой венец; потом, употребив много времени на созерцание его красоты, подумаем, что и мы будем иметь седалище, и не такое только, но настолько красивее, насколько золотая крыша превосходнее глиняной; а за этой крышей есть другая – повыше, а потом ангелы, архангелы, бесконечные лики бесплотных сил, самый чертог Божий, престол Отчий, Но, как я сказал, слово не в состоянии все выразить; нужен опыт и знание, получаемое из опыта. Спрошу вас: как, по вашему мнению, Адам пребывал в раю? А это пребывание на небе много лучше того, насколько небо отстоит от земли. Впрочем, поищем и другой образ. Если бы случилось, что царствующий ныне овладел всей землей и затем не был бы тревожим ни войнами, ни заботами, но лишь пользовался почетом, проводил время в наслаждениях, имел большие доходы, золото приливало бы к нему отовсюду и он возбуждал бы удивление: каково, полагаете вы, было бы у него на душе, если бы он увидел, что повсюду на земле прекратились войны? Вот нечто подобное; впрочем, и с этим образом мы не достигли цели; поэтому нужно поискать иного. Представь вот что: царский ребенок, пока находится в матерней утробе, ничего не ощущает; но пришлось ему оттуда выйти и взойти на царский престол, и не постепенно, а вдруг все получить: таков и этот самый покой. Или если бы какой-нибудь узник, претерпевший бесчисленные бедствия, вдруг очутился на царском престоле. Но и так мы в точности не начертали образа, потому что здесь если кто достигнет благ, хотя бы, скажем, даже царской власти, то в первый день он наслаждается полным удовлетворением, также во второй и в третий, а по мере того как время идет вперед, удовольствие хотя и остается, но уже не то: каково бы оно ни было, от привычки ослабевает. А там удовольствие не только не умаляется, но даже возрастает. Подумай в самом деле, каково это, когда душа, отходящая туда, не ожидает ни конца этих благ, ни перемены, но ждет усиления их и жизни, не имеющей предела, жизни свободной от всякой опасности, всякого беспокойства и заботы, исполненной радости и бесчисленных благ. Если и здесь, выйдя в лагерь и видя в нем разбитые воинские палатки из полотнищ, копья, шлемы и блестящие выпуклости щитов, мы в изумлении останавливаемся, а если в середине случится еще увидеть царя, идущего в золотом вооружении, мы почитаем себя обладателями всего, то что подумаешь, когда увидишь вечные скинии святых, расположенные на небе? "Примут вас, – сказано, – в вечные обители" (Лук. 16:9). Что подумаешь, когда увидишь, как каждый из них сияет ярче солнечных лучей, не медью и железом, а той славой, блеск которой не в состоянии созерцать глаз человеческий? И это в рассуждении людей. А что сказал бы ты о тысячах ангелов, архангелов, херувимов, серафимов, начал, властей, красота которых невероятная, превосходящая всякий ум? Но доколе я не перестану уловлять неуловимое? Ведь "не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2:9). Поэтому что блаженнее достигших этой славы? Что жальче недостигших? Если иной, изгнанный из отечества, возбуждает всеобщее сожаление и лишившийся наследства представляется для всех заслуживающим сострадания, то потерявший небо и уготованные блага какими не должен обливаться слезами? Иной плачет, когда терпит что-нибудь незаслуженное, чего он не был причиной; когда же кто по собственной воле окунулся в порок, такой достоин не слез, но воплей, даже стенаний. Так и Господь наш Иисус Христос стенал и оплакивал Иерусалим, хотя и нечестивый. Действительно, мы заслуживаем бесчисленных рыданий, бесчисленных сетований. Если бы вся вселенная возопила, если бы камни, лес, деревья, звери, птицы, рыбы восстенали по поводу нас, лишившихся этих благ, их стенание и плач нисколько не соответствовали бы потере. Какое слово, какой ум в состоянии представить то блаженство, ту доблесть, ту славу, ту радость, тот блеск, которых "не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" – не сказал просто: "превосходящих", но: "которых никто никогда не представлял" – "что приготовил Бог любящим Его". Если устраивает и приготовляет блага Бог, то что это должны быть за блага? Если Он, создав нас мгновенно, без всякой предварительной заслуги с нашей стороны, предоставил такие дары – рай, собеседование с Собой, бессмертие, блаженную и беспечальную жизнь, то чего Он не подарит столько потрудившимся и подвизавшимся и потерпевшим за Него? Он не пощадил для нас Единородного, за нас, врагов, предал на смерть истинного Сына; чего же Он не удостоит друзей? Чего Он не подаст примирившимся с Ним? Он и богат сверх всякой меры, и желает, старается приобрести нашу дружбу, мы только, возлюбленные, не стараемся о том же. И что говорю: не стараемся? Не желаем достигнуть Его благ так, как Он желает. А что Он желает более, чем мы, видно из того, что Он сделал. Мы именно за самих себя едва жертвуем малым количеством золота, а Он отдал за нас Своего Сына. Воспользуемся, как следует, любовью Христовой; насладимся Его дружбой. "Вы, – говорит Он, – друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам" (Иоан. 15:14). Увы! Врагов, бесконечно от Него удаленных, от которых во всем отличается несравнимым превосходством, их Он сделал друзьями и назвал друзьями. Итак, чего вытерпеть не было бы вожделенно за такую дружбу? За человеческую дружбу часто мы подвергаемся опасности, а за любовь Христову не издержим денег? Поистине наши дела достойны плача, слез и рыданий, многих сетований и воплей; лишились мы нашей надежды, снизошли с нашей высоты, явились недостойными божественной чести, после благодеяний сделались неблагодарными и неугодными; диавол лишил нас всех благ; удостоенные быть сынами, братьями, наследниками, мы ничем не отличаемся от оскорбляющих Его врагов. Какое после того останется нам утешение? Он звал нас на небо, а мы столкнули себя в геенну. Проклятие, ложь, воровство, распутство разлиты по земле; одни смешивают кровь с кровью, другие совершают дела хуже крови. Действительно, многие из любостяжателей скорее предпочтут тысячи смертей, чем потерпят ущерб; если бы они не удерживались страхом Божиим, то наложили бы на себя руки – до такой степени они жаждут собственной смерти. Ужели же это не хуже крови? "Горе мне! Ибо не стало милосердых на земле, нет правдивых между людьми" (У, люте мне душе, яко погибе благочестивый от земли, и исправляющаго в человецех несть) (Мих. 7:2). Теперь и мы воззовем прежде всего о себе. Но вы присоединитесь в плаче ко мне. Быть может, некоторые недовольны и смеются? Но поэтому именно и следовало бы усиливать плач, что мы так безумствуем и заблуждаемся, и не сознаем, что безумствуем, но смеемся над тем, по поводу чего следовало бы рыдать. "Открывается, о человек, гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду" (Рим. 1:18). "Грядет Бог наш, и не в безмолвии: пред Ним огонь поядающий, и вокруг Его сильная буря" (Псал. 49:3). "День Господень, как печь горящая" (Мал. 4:1). И никто не берет этого в ум, но пренебрегает этими страшными и ужасными вещами более, чем баснями; никто не слушает, все смеются и издеваются. Какой же у нас выход? Где мы найдем спасение? "Умираем, все погибаем" (Погибохом, потребихомся) (Чис. 17:12), мы сделались посмеянием для наших врагов, поношением для эллинов и демонов. Много думает теперь о себе диавол, ликует и радуется нашему позору; ангелы, которым мы вверены, все в унынии; никто не обращается, все у нас пропадает напрасно, и мы вам представляемся шутами. Благовременно теперь, так как никто не слушает, обратиться к небу, призвать в свидетели стихии: "Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит" (Ис. 1:2). Вы, никогда не утопавшие, протяните руку погибающим от пьянства, здоровые – больным, бодрствующие – безумствующим, старательные и твердые – колеблющимся. Пусть никто, умоляю, не предпочитает удовольствия друга его спасению; и огорчение и прещение пусть направляется к одному – его пользе. Когда заберет горячка, то и слуги повелевают своими господами, потому что когда она жжет, производя смятение в душе, а толпа слуг стоит около, то господское право не признается, если оно ко вреду господина. Обратимся же, умоляю! Каждодневные войны, потопления, постепенная гибель без числа и гнев Божий отовсюду нас окружают, а мы пребываем в беспечности, точно пользующиеся благополучием, все простираем руки на любостяжание, и никто – на вспомоществование, все на грабительство, и никто – на заступничество, всякий старается приумножить свое достояние, и никто – помочь нуждающемуся, всякий много озабочен, как бы прибавить денег, и никто – как бы спасти свою душу, одна боязнь объемлет всех: "как бы, – говорят, – мы не сделались бедняками", а о том, чтобы нам не попасть в геенну, никто не беспокоится и не тревожится. Вот это достойно слез, это достойно осуждения. Не желал бы я это говорить, но вынуждаюсь скорбью. Потому простите: скорбь побуждает меня сказать многое, чего бы я и не хотел. Я вижу жестокую рану, неумолимое несчастье, обрушившееся на нас, бедствия превышающие всякое утешение – мы погибаем: "Кто даст голове моей воду и глазам моим - источник слез" (Иер. 9:1)? Восплачем, возлюбленные, восплачем, восстенаем. Быть может, некоторые здесь говорят: "Постоянно-то говоришь ты нам о плаче, постоянно о слезах". Не желал бы, поверьте, не желал бы, скорее желал бы произносить величания и похвалы; но теперь время слез. Да и тяжело, возлюбленные, не плакать, но совершать дела, достойные плача; нужно уклоняться не от рыданий, а от действий, заслуживающих рыдания. Ты не будешь наказан – и я не заплачу; не умрешь – и не зарыдаю. А ты вот, когда тело твое болеет, всех созываешь для соболезнования, и не соболезнующих тебе считаешь бессердечными; когда же душа погибает, ты говоришь, что не надо рыдать. Но я не могу – я ведь отец, и отец, любящий детей. Послушайте, как взывает Павел: "Дети мои, для которых я снова в муках рождения" (Гал. 4:19). Какая мать, томящаяся в родовых муках, испускает такие ужасные звуки, как он? О, если бы возможно было ныне видеть костер в моей душе, ты увидел бы, что я сгораю более юной жены, безвременно сделавшейся вдовой. Не так она оплакивает своего мужа, не так отец сына, как я это множество собравшихся около нас. Не вижу я никакого успеха: все заняты клеветами и наветами, никто не полагает заботы в том, чтобы угодить Богу; "О том-то, – говорят, – и о том не скажем хорошего; такой-то недостоин быть в клире, а такой-то живет нечестно". В то время как следовало бы оплакивать собственные деяния, мы осуждаем других, хотя, если бы даже мы чисты были от прегрешений, не должны были бы этого делать. "Кто, – сказано, – отличает тебя? Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?" (1 Кор. 4:7)? Что судишь брата своего, будучи преисполнен бесчисленных зол? Если ты скажешь, что такой-то негоден, испорчен, нечестив, то вспомни о себе, тщательно исследуй собственные дела, и ты раскаешься в сказанном. Нет ведь, нет другого такого побуждения к добродетели, как воспоминание о грехах. Если мы то и другое у себя применим, то в состоянии будем достигнуть обещанных благ, в состоянии будем очистить себя. Только усвоим себе как-нибудь, возлюбленные, эту мысль, займемся этим делом; поскорбим здесь душой, чтобы не скорбеть там из-за наказания, но насладиться вечными благами там, откуда убежали болезнь, печаль и воздыхания, чтобы достигнуть превосходящих ум человеческий благ, во Христе Иисусе Господе нашем, так как Ему слава и держава с Отцом и Святым Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.