Из Багдада в Стамбул - Карл Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я убедился в том, что ты заблуждаешься.
– Нет, – возразил я. – Это не я заблуждаюсь, а ты, кади!
– В чем же? В том, что он рыбак?
– Нет, во мне. Тебе очень хотелось завладеть содержимым кошелька. Это не удалось, и теперь преступник оказался невиновным.
– Эфенди!
– Кади!
Он состроил гневную мину и сказал:
– А ведь я могу тебя арестовать за твои слова!
– Оставь свои потуги. Я гость этой страны и лично ее правителя. У тебя нет власти надо мной. Я утверждаю: Али Манах признается во всем, едва ты назначишь ему палки. Я не хочу давать тебе указания, но дома в Германистане расскажу, что подданные султана образцово выполняют свои обязанности.
– Як таковым тоже отношусь и докажу это!
Он вернулся к остальным и спросил арестованного:
– Ты знаешь такого Доксати?
Али Манах побледнел и ответил заплетающимся языком:
– Нет, я никогда не был в Эдирне.
– И он тебя не знает?
– Нет, он же меня никогда не видел.
– Он лжет, – вмешался я. – Докажи ему это, кади. Я настаиваю, чтобы сделать очную ставку, для того… Стой! Назад!
Совершенно случайно, произнося последнюю фразу, я поднял глаза. Мы находились во дворе, со всех сторон окруженном домами. Там, куда я посмотрел, имелся балкон с деревянными решетками, между ними были просунуты и уставлены на нас два ствола: один смотрел прямо на меня, а второй на арестованного, как мне показалось. Я бросился в сторону и затем к входу, ища там укрытия. В тот же момент раздались два выстрела. Раздался громкий крик.
– Аллах-иль-Аллах! На помощь!
Крикнул один из хавасов, упавший на землю, сразу же окрасившуюся в алый цвет.
Одна из пуль явно предназначалась мне. Еще миг, и я был бы убит. Штуцер уже разряжался, когда я отпрыгнул, и стрелявший перевел ствол на хаваса, стоявшего рядом. Пуля угодила ему в голову.
Вторая же пуля достигла цели – Али Манах распростерся мертвый.
Через мгновение я был уже на деревянной лестнице, ведущей к балкону. Действовал я по мгновенному импульсу. Следом за мной несся Халеф. Коридорчик поворачивал к балкону. Запах пороха еще держался в воздухе, но никого не было. Мы обследовали комнатушки, больше напоминавшие тюремные камеры. Непонятно, куда могли испариться двое людей! Их явно было двое, ведь я четко видел блеск двух стволов!
Тут я услышал быстрые шаги в другой части здания. Двое. В дощатой стене имелись дыры от сучков. Я глянул в одно из отверстий. Так и есть! Через соседний двор бежали двое мужчин, у каждого в руках было длинное турецкое ружье.
Я высунулся сверху во двор и крикнул:
– Скорее в переулок, кади! Убийцы убежали через соседний дом.
– Этого не может быть!
– Я их видел, скорее!
Он повернулся к своим людям:
– Поглядите, прав ли он!
Двое удалились неспешными шагами. Впрочем, мне было уже безразлично, поймают их или нет. Я спустился во дворик. Кади спросил меня:
– Эфенди, ты хаким?
Любой восточный человек видит в каждом франке врача или садовника. Мудрый кади не являлся исключением.
– Да, – ответил я, чтобы он отвязался.
– Тогда посмотрим, мертвы ли эти двое.
С Али Манахом все было ясно: пуля пробила ему голову. Полицейский же был еще жив, выстрел пришелся по касательной в лоб, но надежды было мало.
– Отец! Отец! – причитал второй хавас, склонившись над телом.
– Что ты причитаешь, – сказал кади. – Такова его участь. В Книге сказано, что так оно и должно быть. Аллах знает, что делает!
Тут вернулись двое, посланные в погоню.
– Ну что, эфенди был прав? – спросил кади.
– Да.
– Вы видели убийц?
– Да, видели.
– А почему не схватили?
– Они были уже далеко.
– Почему же вы не пустились в погоню?
– Мы не могли. Ты же нам не приказал. Ты приказал посмотреть, прав ли этот эфенди.
– Ленивые собаки! Бегите тотчас за ними, ловите их!
Теперь они помчались как одержимые. Я подумал, что, едва исчезнув из поля видимости, они сразу же сократят свою прыть.
– Аллах акбар! – бормотал Халеф. – Эти собаки хотели тебя застрелить, сиди.
– Пусть бегут, Халеф.
– А если бы пуля задела тебя?
– Тогда бы они от тебя не ушли!
Кади занялся трупом дервиша. Потом обратился ко мне с вопросом:
– Как ты думаешь, эфенди, почему они его застрелили?
– Потому что думали, что он их предал или мог предать. Ведь характер у него слабый, мы бы рано или поздно все узнали.
– Он получил по заслугам. Но зачем они стреляли в другого?
– Пуля предназначалась не ему, а мне. Но я успел отскочить.
– Они хотели отомстить тебе?
– Наверняка. Что будем делать с трупом?
– Меня это не тревожит. Я прикажу закопать его, он получил свое сполна. Его лошадь стоит у Гуляма. Я прикажу ее забрать.
– А отец? Он ведь избежал наказания.
– Хочешь преследовать его, эфенди?
– Естественно!
– Когда же?
– Мы тебе больше не нужны?
– Нет. Можешь ехать.
– Тогда мы часа через два отправимся.
– Аллах поможет вам в поимке негодяя!
– Аллах-то поможет, но я не отказываюсь и от твоей помощи.
– Что ты подразумеваешь под этим?
– Ты ведь обещал мне ордер на арест и шестерых хавасов в помощь?
– Да, они должны ждать у ворот Гуляма. Тебе нужны все шестеро?
– Нет, трех будет достаточно.
– Через два часа они у тебя будут. А ты сдержишь слово, что дал мне?
– Сдержу так же, как ты свое.
– Тогда иди с миром. Да доведет тебя Аллах в добром здравии до родины твоих отцов!
Он ушел. С того момента, как я отказался отдать ему деньги, он полностью переменился. Что делает с людьми жажда наживы! Его подчиненные исчезли. Только сын причитал над телом отца, который доживал последние минуты. Я вынул кошелек, отсчитал деньги Али Манаха и отдал их хавасу. Он бросил на меня удивленный взгляд и спросил:
– Ты даешь это мне, эфенди?
– Да, это твое. Похорони на них отца. Но не говори ничего кади!
– Господин, твоя доброта пролилась бальзамом на мои раны. Твоих денег хватит на памятник, чтобы все посетители кладбища видели, что здесь похоронен верный сын Пророка…
Так я, христианин, помог мертвому мусульманину с памятником. Уж лучше так, чем в карман кади…
Мы устроили военный совет. Гулям размышлял о том, что за люди орудовали в доме, где нашел свою смерть дервиш. Он высказал соображение, что они могут быть связаны с насрами в Константинополе. Это не было лишено оснований; я же причислил их к тем, про кого жители полуострова говорят: «Они ушли в горы».
Теперь у меня было время заняться запиской, которую я так пока не расшифровал.
– Ты можешь прочитать строчки, эфенди? – спросил Исла.
Я приложил все усилия, но вынужден был отступиться. Записка переходила из рук в руки, все напрасно. Некоторые буквы были написаны отчетливо, но они образовывали слова чуждые и непонятные всем нам. И тут самым умным из нас оказался Халеф.