Витязь на распутье - Валерий Елманов

Так-так, теперь понятно, откуда ветер дует.

Закончил же вщижский староста стандартным уверением в искренности своих чувств и еще одним напоминанием, чтобы я заглянул в гости на Посольский двор, где смогу более подробно потолковать обо всем, что меня интересует.

Спокойно посидеть и хладнокровно обдумать эту попытку шантажа – иначе его речь не назовешь – у меня не вышло. Тут же, едва ушел Гонсевский, в мой терем заглянул еще один гость. На сей раз им оказался… старец Филарет, то есть, извините, бывший старец и бывший Филарет. Выглядел Романов молодцом – ладно подогнанный кафтан сидел на нем как влитой, ни складочки, ни морщинки. Он и ранее смотрелся статным мужиком, несмотря на рясу, а теперь светская одежда еще больше подчеркивала все достоинства его крепкой фигуры.

Оказывается, Федор Никитич решил предложить свои услуги, дабы помирить меня с именитым боярством. Мол, хватит ненужных раздоров между православными людьми, пользуясь которыми иные стремятся подорвать истинную веру. Одна проблемка – им самим вроде как первыми идти на мировую невместно, потерька отечества, ну и мне тоже ни к чему – все-таки я ныне вон в какой чести у государя. Следовательно, самое лучшее – встретиться всем как бы невзначай на нейтральной территории, в его терему. Голицыных и Шуйских он уже пригласил, так что теперь дело за мной. Заодно, если предполагаемое замирье с боярами пройдет удачно, имеет смысл поговорить о некой затее, коя принесет мне немалые выгоды.

Вот тебе раз! И эти туда же. И почему же я вдруг всем понадобился? Одни зовут в гости, другие зовут, причем и те и те буквально жаждут вовлечь меня в свои «затеи», которые, вне всяких сомнений, называются переворотом. И чего теперь делать? Главное, совершенно непонятно, кто основной массовик-затейник – поляки или бояре? Или это два переворота, которые просто совпадают по времени? А когда они намечены?

Оставалось только слушать, кивать и… давать уклончивые ответы. Мол, ничего не обещаю, поскольку не далее как завтра собираюсь выехать навстречу подъезжающему к столице Годунову. Даже любезно пояснил, куда именно еду. Мол, путь мой лежит в сторону Дмитрова, из которого завтра поутру Федор Борисович должен выступить.

Романов, как ни странно, не больно-то настаивал. Он лишь слегка посетовал на досадное стечение обстоятельств, да в заключение поинтересовался, когда же, в таком случае, ждать торжественного въезда в Москву победителя свеев и ляхов?

– Государь наметил его на Прощеное воскресенье, о чем пару часов назад известил меня, – почти честно ответил я и в свою очередь полюбопытствовал: – Вроде бы ты, боярин, тоже в Думе сидел, так зачем спрашиваешь?

– Так ведь я помыслил, что он еще далече, – пояснил Романов. – А ты мне тута сказываешь, что он уже завтра из Дмитрова выедет, а от него до Москвы верст семьдесят, не боле, мигом обернется. Так к чему еще два дня ждать?

– Передохнуть с дороги не помешает да в баньке попариться, – спокойно ответил я. – Орлам тоже надо время, чтоб перышки почистить.

– Это да, – охотно поддакнул Федор Никитич. – Токмо где ж они столько бань сыщут, чтоб всем за один день поспеть напариться? Али царевич, яко и ты, с малыми силами выехал?

– Угадал, боярин, – подтвердил я. – Сам посуди, при обозе-то тоже кому-то надо быть. Лихих людей на Руси пока хватает, так что глаз да глаз за казной эстляндской. Вот мы с ним и порешили почти всех ратников с нею оставить. Я с собой и вовсе только полусотню взял, да и с Годуновым немногим больше едет – неполная сотня. К тому же париться-то они будут в своих казармах близ сельца Тонинского, а там еще с прошлого года аж несколько бань выстроено. Думаю, за день поспеют его ратники пот да грязь с себя смыть.

– Вона как, – фальшиво удивился Романов. – А я-то полагал, что он через Тверские ворота в Белый город въезжать будет, а выходит…

– Через Яузские, – подхватил я. – Да и какая разница – через какие, верно? Тут ведь главное совсем в другом – с чем он в них въедет? А с этим все в порядке – с победами! – И подмигнул ему.

Тот тоже несколько растерянно моргнул в ответ и перед уходом еще раз напомнил, что если мне все-таки удастся вернуться к вечеру, то чтобы я непременно заехал к нему в терем, расположенный близ посольского двора. Я в очередной раз как можно простодушнее улыбнулся и заверил, что непременно заеду.

Глава 40

Старые знакомые и зрада крулю

[134]

Выпроводив гостя, я первым делом вызвал Дубца и, распорядившись готовить троих гвардейцев в дорогу, уселся писать письмо царевичу.

Маршрут движения Годунова оставался прежним – сегодня он должен был выехать из Клина. Только теперь ему предстояло одолеть девяносто верст до столицы не за два дня, а за один, затемно добравшись до моего Кологрива, где и остановиться, дожидаясь меня.

Кроме того, царевичу предстояло нарядить Емелю в свою одежду, выбрав покрасивее, и вместе с двумя сотнями лучших ратников немедленно отправить в Дмитров – ни к чему разочаровывать расстригу Романова и тех, кто стоит за его спиной. Полсотни верст мои гвардейцы до ночи должны осилить, а завтра я их встречу.

Однако выезжать им из Дмитрова следует порознь. Первой – сотня с Емелей. Второй надлежало держаться верстах в пяти позади и ни в коем случае не ближе. Исключение одно – если вдруг заслышат пальбу на дороге. Маршрут движения тот же, но только до Бибирево, а там спешиться, провести разведку и действовать по обстановке.

Немного подумав, я написал, что делать, если мое свидание с ними не состоится, – следовать в старые казармы близ Тонинского села, по пути соблюдая предельную осторожность и не доверяя никому. Даже если их встретят гонцы, якобы посланные мною или государем, не слушать, не верить, но думать – для чего и куда их заманивают.

Впрочем, это уже было излишней предосторожностью. Скорее всего, сотню в пути трогать не будут – ни к чему лишний шум. Просто отследят, куда она направляется, и, убедившись, что они едут строго согласно моим словам в старые казармы, дождутся, когда ратники направятся в баньку. Вот там-то, голеньких и горяченьких, их и попытаются захватить врасплох. Хотя и это не факт – гораздо удобнее подпереть двери и запалить.

Поразмыслив, послал еще троих в казармы под Тонинским – надлежало создать видимость лихорадочной подготовки к встрече, то есть и впрямь к завтрашнему полудню затопить все имеющиеся бани, а сегодня заняться иным, используя мальчишек, которые сейчас там находятся.

Следующим был дворский Багульник. Его я отправил к остаткам своих тайных спецназовцев с приказом собраться ближе к вечеру в моем домике на Малой Бронной. Еще перед Прибалтикой я вернул почти всех ребят из Костромы в Москву, так что была надежда, что определенная информация у них за пару месяцев скопилась. Правда, вызнать о заговоре моим «монахам» и «нищим» весьма затруднительно – не тот круг общения, а потому основные надежды я возлагал на Князя, точнее, на Игнатия Незваныча, как его давно величали в Костроме. Он тоже два последних месяца находился в Москве. Понятно, что и его уровень общения не больно-то высок – боярская челядь, но он, по крайней мере, мог подметить, на каких дворах за последнее время прибавилось боевых холопов и насколько сильно.

Увы, но полученная информация ясности не внесла.

К примеру, известили меня про изрядно увеличившееся за последнюю неделю число вооруженных людишек во дворах у Мстиславского и Воротынского, Голицыных и Шуйских. Казалось бы, можно делать соответствующие выводы, но не тут-то было. Тот же Игнатий сразу сообщил и о том, что никто из упомянутых бояр холопов не таит, поскольку собраны они по повелению государя, назначившего военный смотр на первую неделю Великого поста.

Да, сама обстановка в столице была тревожная – напряжение, можно сказать, висело в воздухе, словно топор, занесенный над чьей-то головой. Но тут тоже было не все ясно.

Понятно, что в первую очередь причина в прибывших с невестой поляках, которые вели себя точно так же нахально и дерзко, как и летом, – августовский урок с полутора десятками покойников так их ничему и не научил. Однако к этому добавлялось и еще. По сообщениям моих тайных спецназовцев, ходили какие-то людишки по торжищам, распуская слухи, что, дескать, государь женился на полячке, которую даже не удосужился вначале перекрестить в истинную веру; что он, встав поутру после ночных утех, не идет в баню, а прямиком, не обмывшись, направляется в церковь, да не один, а с ляхами, которые – неслыханное дело – в своей дерзости заводят туда собак; что он…

– И кто же так говорит? – перебил я Догада, который излагал мне все это.

– Люд московский, – неопределенно ответил он.

– Люд или боярские холопы? – уточнил я.

– Кто их разберет, – пожал плечами Догад.