Габриель Конрой - Брет Гарт

А Гэбриель, как и всякий мужчина в подобной ситуации, даже и не подумал отвечать на ее вопросы, а только повторял, сжимая ее в объятиях:

— Ах ты, моя малютка, пришла наконец к братцу Гэйбу, благослови тебя господь!

Ну, а мистер Гемлин, как всякий сумасшедший — мужчина ли, женщина, неважно в данном случае, — гнул свое: для начала он возобновил прерванные было вокальные упражнения.

— Он бредит, Олли, — виновато объяснял Гэбриель, — у него рана в ноге. Пытался спасти меня, хотя я этого нисколько не заслуживаю. Это ведь он пел давеча.

Тут Олли, повинуясь непреложным законам женского поведения, разом перешла от праведной непогрешимости к самой непростительной опрометчивости. Она кинулась к лежавшему Гемлину.

— Ах, что с ним, Пит? Он не умрет?

И Пит, не веривший ни в чье врачебное искусство, кроме своего, ответил озабоченно:

— Дела так себе, мисс Олли, это уж факт; но раз я здесь, я буду его лечить. С благословения всевышнего, понадеемся на лучшее. Ваш брат добрый человек и смыслит кое-что в уходе за больными, но, чтобы пользовать массу Джека, ему не хватает профессиональных навыков.

Пит расстегнул саквояж, извлек оттуда походную аптечку и принялся рыться в ней с видом домашнего врача, вызванного к больному, увы, после того, как самонадеянный деревенский лекарь наделал уйму досадных промахов.

— А как же ты разыскала нас? — спросил Гэбриель, безропотно уступая Питу роль сиделки. — Откуда ты узнала, где мы прячемся? И как решилась пуститься на поиски? Впрочем, ты ведь у меня умница, Олли, и такая смелая девочка!

Гэбриель с обожанием поглядел на сестру.

— Только я проснулась в Уингдэме, Гэйб, и узнала, что Джек уехал, вдруг, откуда ни возьмись, является ко мне адвокат Максуэлл и задает целую кучу вопросов. Я сразу поняла, Гэйб, что ты что-нибудь да натворил, и, прежде чем отвечать, заставила его все рассказать мне по порядку. Я пришла просто в ужас, Гэйб! Тебя обвиняют в убийстве! Да ведь каждый знает, что ты и мухи не обидишь! В убийстве этого мексиканца! (Я сразу невзлюбила его, Гэйб; если бы ты в то время получше присматривал за мной, вместо того чтобы лечить ему ногу, вообще ничего бы не случилось!) А Максуэлл — свое: спрашивает меня про Жюли, не враг ли она тебе? Но я-то ведь отлично знаю, Гэйб, что она любит тебя больше всего на свете! В общем, всякая такая ерунда! Когда он понял, что ничего от меня не добьется, то сказал Питу, чтобы мы поскорее ехали к тебе, что виджилянты хотят захватить тебя прежде, чем начнется судебное разбирательство; что он будет требовать, чтобы тебя перевели в другой округ; но что они никогда не решатся тронуть тебя, пока буду я, — поглядела бы я, как они посмели бы! — и чтобы мы ехали сию же минуту! И Пит — белее человека, чем этот старый негр, я еще не видывала, Гэйб! — сразу сказал, что едет со мной; он хотел разыскать Джека; он сказал, что для того, чтобы схватить тебя, им придется сперва убить Джека: и мы поехали, Гэйб! Приехали мы — тебя нет; и шерифа нет; и виджилянтов нет; главных всех убило землетрясением, остальные — попрятались. (Какое страшное землетрясение, Гэйб! А мы в пути и не заметили его совсем!) И тут подходит китаец и дает нам твою записку…

— Какую записку? — прервал ее Гэбриель. — Я не писал никакой записки.

— Не ты, значит, он, — возразила Олли, указывая на Гемлина, — а там прямо сказано: «Ваши друзья — на холме Конроя». Ты что, совсем одурел, Гэйб? — топнула ножкой Олли, возмущаясь непонятливостью брата. — Вот и пошли мы вместе с Питом, услышали голос Джека — экая глупость петь среди ночи! — и разыскали вас.

— Как хочешь, Олли, а никакой записки я не писал, — упрямо повторил Гэбриель.

— Чудак ты право, Гэйб, — возразила практически мыслящая Олли, — какая разница, кто ее написал? Важно то, что, прочитав записку, мы вас нашли. — Она пошарила в кармане. — Да вот и записка.

Она протянула Гэбриелю листок бумаги, на котором было написано карандашом: «Ваши друзья будут ждать вас вечером на холме Конроя». Почерк был незнакомый; даже если Джек и написал записку, как умудрился он отослать ее без его, Гэбриеля, ведома? С той минуты, что они покинули здание суда, он отлучился только раз, и то совсем ненадолго, когда вел разведку у выхода из штольни. Гэбриель ничего не мог понять; эта анонимная записка совсем доконала его; он молчал и лишь растерянно потирал себе лоб рукой.

— О чем же теперь горевать, Гэйб? — ласково спросила Олли. — Виджилянты, те, что остались живы, убежали кто куда; шерифа тоже нигде не видно; все напуганы землетрясением, и им не до тебя; только ведь и разговору что о подземных толчках и разрушениях. (Да, позабыла совсем тебе сказать, жила наша на холме Конроя ушла под землю, и рудник теперь не стоит ни цента!) Никто сейчас даже и не вспомнит про нас, Гэйб. Завтра на рассвете у спуска в Ручьевую лощину мы сядем в фургон; Пит обо всем уже договорился. Пит сказал, что мы поедем в Стоктон, оттуда во Фриско и потом в одно местечко, которое называется Сан-Антонио, — там сам дьявол нас не сыщет, — и будем мы там жить да поживать: я, ты и Джек; а тем временем дело это забудется. Джек выздоровеет. Жюли вернется домой.

Гэбриель молчал, поглаживая руку сестры. Должен ли он, вправе ли поведать девочке обо всем, что знал; о подозрении Максуэлла, что Жюли замешана в убийстве, об уверенности Джека, что Жюли всегда обманывала его? Решившись наконец, он преподнес свое сообщение в форме, как ему казалось, весьма дипломатичной:

— А что, если Жюли не вернется совсем?

— Послушай, Гэйб, — вспылила Олли, — если ты снова решил глупить, то, прошу, не смешивай больше в это дело меня. Жюли в жизни тебя не бросит. (Гэбриель внутренне содрогнулся.) Ее теперь от тебя не оттащишь даже с упряжкой лошадей. Не будь таким болваном, Гэйб, прошу тебя!

Гэбриель ничего не ответил.

Между тем, приняв какое-то снотворное средство, извлеченное Питом из походной аптечки, мистер Гемлин прервал свои вокальные упражнения и затих. Богатырское здоровье Гэбриеля служило ему надежной защитой от любых моральных ударов. Он не страдал бессонницей ни при каких обстоятельствах. Сейчас, не кончив еще своей беседы с Олли, он начал клевать носом и вскоре заснул, даже захрапел, хоть героям делать этого и не положено. Чуть погодя, поддавшись убаюкивающей ночной прохладе, задремала и Олли; она закуталась в плед мистера Гемлина и склонила усталую головку на могучую грудь брата. Один лишь Пит остался на часах; он чувствовал себя довольно бодро; а кроме того, успел громогласно объявить, что критическое состояние мистера Гемлина требует его неусыпного внимания.

Вскоре после полуночи Олли привиделся тревожный сон. Ей снилось, что они едут вдвоем с мистером Гемлином искать ее брата и встречают разъяренную толпу, влекущую Гэбриеля на виселицу. В отчаянии она оборачивается к своему спутнику, но тут — о, ужас! — лицо Гемлина меняется. Возле нее уже не Гемлин, а какой-то незнакомый человек. Он изможден; с безумными глазами; у него иззябшее морщинистое лицо; выкрашенные в темный цвет седые волосы полиняли, пошли пятнами; щегольское, на старый-престарый манер, платье — в ужасном беспорядке, все в грязи, в пыли, словно после невесть какого тяжкого странствия; штрипка на ноге у незнакомца самым нелепым образом лопнула, а старомодный, высоко повязанный галстук распустился, сбился набок. Вздрогнув, она проснулась, но сновидение исчезло не сразу; вопрошающее лицо незнакомца, его грустный, сосредоточенный взгляд были так реальны, что девочка невольно закричала. Прошло некоторое время, пока явился Пит. Поскольку он утверждал, — правда, не очень связно и усиленно протирая при том глаза, — что был неотступно на часах и, конечно, не подпустил бы близко никакого постороннего человека, — Олли пришлось уступить и согласиться, что незнакомец привиделся ей во сне. Но заснуть она больше не могла. Она следила, как луна неспешно спускается за зубчатые верхушки сосен, внимала шороху неведомых зверьков в кустарнике, прислушивалась к отдаленному грохоту повозок, кативших по уингдэмскому тракту, ждала той минуты, когда из мрака выступят вновь стволы сосен, когда холодный огонь восходящего в горах солнца зажжет закоченевшие верхушки деревьев и пробудит к жизни пернатых лесных обитателей. А когда речные прозрачные туманы, влачившиеся за бледной луной, отступили прочь, словно истомленные ночным бдением часовые, сдающие караул народившемуся дню, Олли объявила общий подъем. Каждый, пробуждаясь, полностью выразил свою натуру. Гэбриель пришел в себя медленно и с виноватым видом, как будто он по нерадивости проспал назначенный час. Джек Гемлин проснулся в бешеном гневе, негодуя и на ночь, и на сон, и словно жаждая как следует с ними посчитаться. Увидев возле себя Пита, он обрушил на него такой бурный поток проклятий и богохульств, что почти полностью истощил свои слабые силы.