Семь камней радуги - Диана Удовиченко

Макс сел на кровати и обхватил голову руками, пытаясь заглушить этот непонятно откуда идущий шепот. Он оглядывался вокруг, но не видел никого, кроме спящих рядом товарищей. А голос не умолкал, он нашептывал ему страшные слова: "Ты ничего не сможешь сделать, ты не сумеешь им помочь, и будешь одинок вечно, вечно, вечно…" Из глаз полились слезы, Макс даже не пытался их остановить. Он сжался в комок и забился в угол кровати, бессмысленно глядя в одну точку. Тело сотрясала лихорадочная дрожь. Так он сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь справиться с болью, охватившей все его существо. "Да, ведь есть же еще бабушка, дядя, тети", - продолжал голос, - "Ты не увидишь даже их тел, потому что они очень далеко. Но ты можешь быть уверен: в живых не останется никого. И все потому, что ты не сумеешь выполнить свою миссию. Ты будешь вечно испытывать чувство вины. Так может быть, не нужно ждать этой боли? Зачем так мучиться? Есть хороший способ прекратить страдания. Надо просто перестать жить. Это так легко! Нужно выйти из комнаты и броситься с галереи на каменный пол. Ты даже не почувствуешь, как умрешь. А можно взять меч и пронзить им свою грудь…"

Во сне тревожно завозился Эдик. Он тихо застонал и сел, забившись в противоположный угол кровати, глядя на Макса невидящими глазами и шепча про себя: "Нет, нет, я не хочу". Гольдштейн вдруг как-то по-детски захныкал, сполз на каменный пол и свернулся в позе эмбриона, прикрыв голову руками. Макс не мог им помочь, он пытался справиться со своим ужасом. Голос продолжал нашептывать: "Твои близкие умерли. Или скоро умрут. Так зачем же тебе жить? Умри, умри, умри…" От звуков этого шепота темнело в глазах, и вскоре Макс перестал видеть окружающий мир. Исчез Гольдштейн, Эдик, пропали звуки дождя за окном, осталась лишь темнота, в которой он был один на один с шепотом. Макс летел за ним в глухом черном пространстве, зная, что он совершенно одинок, что никогда больше не увидит ни одного человеческого лица. Его одиночество было абсолютным, и душу разрывало сознание смерти всех близких ему людей. "Умри", - шептал голос, - "Умри, и ты больше не будешь страдать". А потом он увидел. Увидел себя, стоящего среди искалеченных тел тех, кто был ему дорог. Сердце, казалось, взорвалось от боли, и через секунду пришло единственно возможное решение, которое могло прекратить его муку.

Рука Макса медленно потянулась мечу, он не мог больше терпеть эту всепоглощающую боль. Он вытянул клинок из ножен и приставил к своей груди, слева, туда, где гулко колотилось измученное сердце. Макс перехватил меч поудобнее, чтобы нанести всего один удар… Руку обожгла резкая боль, вслед за этим правое ухо запылало огнем. Макс дернулся и очнулся. Шепот растаял. Перед ним сидел Роки и заливался истерическим лаем.

– Ты что, с дуба рухнул? - завопил пес, - Я проснулся, а вы тут все валяетесь! А ты еще собрался себя проткнуть!

На руке отпечатался след собачьих зубов, а на правом плече сидел Михалыч и грыз Максу ухо. Роки, увидев, что Макс пришел в себя, спрыгнул на пол и принялся кусать Гольдштейна. Затем он вновь заскочил на кровать и злобно набросился на Эдика.

– Хватит, Михалыч, спасибо! - сказал Макс, отрывая крыса от своего уха.

Несколько секунд он приходил в себя, пытаясь понять, что же с ним было, но потом шепот вернулся: "Это лишь сон. А когда ты проснешься, всех их не будет в живых. Умри, умри, умри…"

– А вот хрен тебе! - воскликнул Макс и вскочил на ноги.

На полу зашевелился Гольдштейн. Он сел и обвел комнату безумными глазами.

– Что это? - хрипло спросил он.

– Не знаю. Надо девчонок посмотреть, - ответил Макс и, стараясь не слушать, что шепчет ему голос, вышел из комнаты.

Первое, что он увидел, выйдя на галерею - хрупкий девичий силуэт рядом с каменными перилами. Девушка некоторое время стояла, обессиленно прислонившись к перилам, затем начала медленно наклоняться вниз.

– Стой, дура! - завопил Макс, забыв на секунду о своих страхах.

Он успел подбежать и схватить девушку за тонкую руку, но она уже перекинулась через перила, и теперь висела, удерживаемая Максом за запястье. Макс почувствовал, как ее рука начинает выскальзывать из его пальцев. Он протянул вторую руку и крикнул:

– Хватайся за меня!

Девушка подняла голову, и Макс увидел искаженное безумием лицо Миланы. Из широко раскрытых глаз текли слезы.

– Я не хочу жить, отпусти меня, - сказала она.

– Возьми меня за руку! Пожалуйста! - взмолился Макс, - Все хорошо!

Он обеими руками вцепился в запястье Миланы и пытался подтянуть ее наверх.

– Я никому не нужна, мне лучше умереть!

– Не блажи! Ты мне нужна! - пропыхтел Макс, стараясь вытащить девушку.

Сзади подбежал Гольдштейн и, перегнувшись через перила, схватил Милану за шиворот. Общими усилиями они втащили ее назад и, отдуваясь, присели на пол.

– Эдик совсем плох, - сообщил Гольдштейн.

– Надо убираться отсюда, - ответил Макс и направился в комнату девушек.

Виктория забилась в угол комнаты и тихо выла, глядя в пространство полными ужаса глазами. Аня держалась лучше, ее взгляд был осмысленным, но тело стрясала крупная дрожь. Она обессиленно прислонилась к стене. Макс обнял девушку и спросил:

– Ты как?

– Я чувствую ваш страх, - ответила она, - И еще чей-то гнев. Здесь есть еще кто-то, кроме нас.

– Собирайся, мы уходим, - сказал Макс и подошел к Виктории.

Он принялся трясти ее за плечи, но это не помогло. Виктория принялась царапать себе лицо, ее взгляд оставался отрешенным. В отчаянии Макс не нашел ничего лучше, чем залепить девушке пару звонких оплеух. Как ни странно, Виктория очнулась.

– Что происходит? - спросила она.

– Не знаю, - мрачно ответил Макс, - Пойдем к Эдику, ему нужна помощь.

Милана и Гольдштейн, обнявшись, сидели на каменном полу галереи. Они выглядели напуганными, но хотя бы вменяемыми, что не могло не порадовать Макса. Вместе с Аней и Викторией он вошел в мужскую комнату. Роки встретил его отчаянным взглядом.

– Я ничего не могу с ним сделать, - пожаловался он, - Уже искусал всего, а толку никакого.

Эдик был в бреду, его глаза закатились, тело мелко дрожало. Он все время что-то бормотал сквозь стиснутые зубы. Виктория сняла с пояса флягу и перевернула ее над головой Эдика. Струя холодной воды оказала на него целительное воздействие: взгляд стал сфокусированным, и Эдик пришел в себя.

– Ну, слава богу. Собирайтесь, уходим, - сказал Макс, стараясь не прислушиваться к голосу, который продолжал нашептывать ему о смерти и одиночестве.

Виктория застыла, к чему-то прислушиваясь. Макс уже испугался было, что девушка собирается снова впасть в транс, но тут она воскликнула: