О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Виницкий Илья Юрьевич

Смотри не зазевайся:

Стране анархия грозит!

Хоть мир «God save» пока хранит,

Но — можно ли без гнева

Внимать словам припева,

Таким словам, как «ой, жги, жги»,

Таким словам, как «говори»,

И «ай-люли», и «раз, два, три»?!

Ведь это всё враги!.. [30]

Иначе говоря, общим знаменателем выделенных нами словесных и музыкальных мотивов является их укорененность не в абстрактно фольклорном и не в идеологически тоталитарном («тема Грозного» [31]), но в издевательски бунтарском и цинически агрессивном (разбойничьем, «ушкуйническом») политическом гипертексте, вызывающем ассоциации с необузданной, «камаринской», русской вольницей и безграничным насилием.

Между тем ни ритмически (полиметрическая композиция на основе 6-стопного хорея с парными мужскими рифмами в куп­лете и вольным дольником припева с мужскими и дактилическими клаузулами), ни интонационно, ни тематически, ни семантически (ёрническая двойственность) басмановская «ария» не похожа ни на одну из известных нам плясовых песен или арий, говоря ироническими словами Иосифа Бродского, «айне кляйне нах мужик».

Каково же ее ритмико-идеологическое происхождение? Мы полагаем, что искать его следует не в фольклорно-музыкальной, а в подражающей ей и остраняющей ее литературно-полити­ческой традиции, актуальной для ее создателей. Установле­ние источника (или, точнее, прообраза) этой песни, как мы постараемся показать, позволит лучше понять символическую функцию образа Федьки Басманова (в иконическом словесном портрете Карамзина — юноша, «прекрасный лицом, гнусный душою, без коего Иоанн не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в убийствах» [32]) и связанную с ним историософскую иронию фильма, прячущуюся под его псевдонародной стилистической «личиной», как барсовы глаза Федьки под мёртвой машкерой [33]. «Vox Russiae»

Начнем с современного военно-политического плана, в котором формируется образный и мелодической строй песни Басманова. Примечательно, что плясовой рефрен к последней был частично использован поэтом Александром Прокофьевым в написанной для Ленинградского фронта агитационной песне «Ой, жги, говори, договаривай!» [34]:

Гитлер бегал, как лиса,

Выл бандит на голоса...

Ой, жги, говори, договаривай!

Он крутился, как юла,

Дескать, вот его дела,

Ой, жги, говори, договаривай! <...>

Что просто, лежа на боку,

Наци пьянствуют в Баку!

Ой, жги, говори, договаривай!

Что им на самый Арарат

Подносят в чашках шоколад!

Ой, жги, говори, договаривай!

Договаривай, смотри, договаривай, смотри...

Ой, жги, говори, да не так уж ври [35].

В то же время приведенный текст, хотя и связывает в своем припеве русскую удалую песню с насмешкой над смертельным врагом, имеет мало общего с содержанием и ритмом антибоярской песни Басманова в целом.

Ближайшим источником или, точнее, толчком к созданию последней послужило, по всей видимости, раннее стихотво­рение самого Владимира Луговского «Смутная — походная» (1927), напечатанное в его «разбойничьем» сборнике «Мускул» в 1929 году:

Рейтарщик барином

          На кол посажен,

Из пана месиво,

          Из князя месиво...

Старухам весело

          И бабам весело.

Побитых за ноги

          Да в прорубь за плечи,

Иди обманывать,

          Иди обхарчивать.

Ой, жги, жги,

          Говори, говори,

Приговаривай,

          Топорами доколачивай! [36]

Между тем Луговской в этом эстетизирующем народное насилие тексте [37], скорее всего, отталкивался от произведения, которое он (а возможно, и его заказчик) знал с юности. Мы имеем в виду сатирическую «русскую марсельезу», опубликованную (сочиненную?) издателем умеренно правой «Смоленской газеты», историком (учеником В. О. Ключевского) и краеведом Иваном Ивановичем Орловским (1869–1909) «по поводу разгромов помещичьих усадеб крестьянами» в 1905–1906 годы [38]. Как мы полагаем, этот текст, перепечатанный впоследствии в биографии Орловского поэтом и «летописцем русской культуры» А. В. Жиркевичем (1853–1927; псевдоним А. Нивин) [39], оказался не только стимулом к созданию стихотворения Луговского 1927 года (известно, что сразу после революции, не закончив Московский университет, поэт уехал в Смоленск с полевым контролем Западного фронта и подхватил там тиф [40]). Он стал и ритмическим, тематическим и идеологическим «ключом» песни Басманова, созданной Луговским по замыслу Эйзенштейна (стоит заметить, что творческая карьера последнего также начиналась в Смоленске) [41]. Вот ее текст в сопоставлении с басмановской «арией»:

«Русская Марсельеза»

Запевало:

Эй, ребятушки, Российский народ!

Ну-тка, двинемся вперед, вперед, вперед!

Вы забудьте-ка кручинушку,

Припасайте-ка дубинушку...

Хор:

Ой, жги, жги, жги, говори,

Говори да приговаривай!

Говори да приговаривай,

Чеботами приколачивай!..

Запевало:

Наедайтесь-ка пшеничных пирогов,

Забирайте-ка в полон своих врагов;

Огоньком вы их поджаривайте,

Да дубиною наяривайте!..

Хор:

Ой, жги, жги, жги, говори и т. д.

Запевало:

То-то свет заиграет в небеси,

То-то волюшка настанет на Руси:

Будет чисто, хоть шаром покати,

Будет вольно всем нам по миру идти.

Хор:

Ой, жги, жги, жги, говори и т. д.

Запевало:

Будем, братцы, мы лиxиe молодцы,