Его самое темное желание - Тиффани Робертс

— Я должна кое-что сказать Вексу, и, поскольку я не могу поговорить с ним сама, мне нужно, чтобы вы трое были моими посланниками.

— Что бы ты хотела, чтобы мы сказали? — спросила Эхо.

— Во-первых, что он мудак. И что я очень, очень зла на него.

Со стороны Вспышки донесся тихий шелест смеха.

— Но скажите ему, что я все равно люблю его, — продолжила Кинсли. — И что я не уйду. Я останусь здесь и буду его ждать. Так что его план дать мне свободу был глупым и бессмысленным.

— Ждать его? — Эхо склонила голову. — Я не понимаю.

— Проклятие остается, — сказала Тень. — Мы с магом не будем освобождены.

— Пока нет. Я должна сказать ему еще кое-что.

Кинсли улыбнулась им и положила руку на живот.

— Я беременна.

Огоньки стали ярче и увеличились.

Призрачный огонь Вспышки затанцевал.

— Ты ждешь ребенка?

Кинсли кивнула.

— Я думаю, что когда Векс спас меня, он полностью исцелил мое тело. Если… если не будет никаких осложнений, наш ребенок родится летом, и вы все будете свободны.

Они вихрем закружились вокруг нее. Кинсли чувствовала их радость. Тепло разлилось по ее телу, когда они прижались к ее груди, и она крепко обняла их.

ГЛАВА 42

Векс со стуком положил стопку книг на стол. Их тень, смягченная сиянием кристаллов, установленных на стене, растянулась по поверхности стола.

Что-то тяжелое сжалось в его животе, проползло клубком по всему телу и улеглось на дно. Это тянуло его вниз, вниз, вниз…

Вниз, в ритуальную комнату. Оно настаивало, чтобы он пошел туда. Настаивало, что там его место.

Стиснув зубы, он взял первую книгу из стопки, переплетенную в выцветшую красную кожу, с выгравированными слова, которые почти стерлись за долгие годы. Но он хорошо ее знал. Он перечитывал ее снова и снова, заучил содержащиеся в ней рецепты зелий и настоев.

Он положил книгу поверх другой стопки на столе, заполненной томами по зельеварении и алхимии.

Маленькая рука с бледной кожей легла на следующую книгу из стопки перед Вексом. Красивые, изящные пальцы, способные не только на нежность, но и на удивительную силу и ловкость, погладили обложку и прошлись по корешку, прежде чем взять книгу в руки.

Сердце Векса колотилось сильно, но глухо. Он поднял взгляд и увидел Кинсли, свою прекрасную, сияющую пару, изучающую том в своих руках.

— А как насчет этого? — спросила она, обратив к нему блестящие сине-фиолетовые глаза. Ее голос был слабым, призрачным, долетавшим до него сквозь разлом во времени.

Векс открыл рот. Что-то коварное внутри него сжалось, сдавливая грудь и заглушая любой ответ, который он собирался предложить.

Вместо этого ответ раздался у него за спиной. Его собственный голос, эхом раздавшийся через вечность, прошедшую с тех пор, как произошел этот обмен репликами между ним и Кинсли.

— Звери из топей Блейдмарша, — ответил Векс когда-то давно. — Место в королевстве, где я родился.

Кинсли улыбнулась.

— Думаю, мне она понравится.

Расплавленный жар затопил сердце Векса, но оно было окружено таким ужасным, непроницаемым холодом — холодом, который только усилился, когда Кинсли отошла от стола и исчезла, как пламя свечи, погасшее от легкого дуновения.

Он почувствовал, как невидимая нить, связывающая его с его парой, натянулась, требуя, чтобы он последовал за ней. Эта нить ни разу не ослабла со вчерашнего утра.

И Векс не мог последовать за ней.

Зарычав, он взял бестиарий, который оставался на самом верху стопки, и направился к полкам рядом с читальным уголком. Отодвинув в сторону два тома, он поставил бестиарий на полку.

— Природа. Фауна, — пробормотал он, прежде чем отвернуться.

Но остановился, когда вдохнул. В библиотеке всегда царил особый, успокаивающий аромат книг. В этом месте витал другой запах. Цветы апельсина, мед и дождь. Каждый компонент натуральный и по отдельности сладкий, но в таком сочетании они становятся еще более манящими. Они становятся неотразимыми.

Этот аромат принадлежал Кинсли.

Ее запах витал на подушках и одеялах здесь, где она и Векс так много раз сидели и читали вместе, смеялись вместе и мечтали вместе.

Где они занимались любовью.

Векс стиснул челюсти. Сколько пройдет времени, прежде чем ее запах исчезнет? Сколько пройдет времени, прежде чем в этом месте от нее не останется ничего, кроме его воспоминаний?

Смех Кинсли донесся из угла, царапая его сердце из недостижимого прошлого.

Векс отвернулся и закрыл глаза. Он не мог вынести вида еще одного призрака.

— Так ты действительно написал это от руки? — спросила она. — Я не понимаю, как у тебя рука не отвалилась. Почерк такой мелкий.

Хотя его губы шевелились, слова исходили из уголка для чтения, а не изо рта.

— Ты сомневаешься во мне, человек? Вспомни, как легко скука овладела тобой за твое короткое время здесь. И затем подумай, как долго я здесь нахожусь.

Она снова рассмеялась.

— Справедливое замечание. Но это не оправдывает того, что твое письмо такое сухое.

Векс открыл глаза и направился обратно к столу. С каждым ударом сердца узлы внутри него затягивались все туже, но он не позволил им помешать ему делать свою работу.

Должен идти вниз…

— Нет, — он рассортировал большую часть стопки, раскладывая книги в соответствии с их категориями.

Должен идти, если она позвала.

— С какой целью? — Векс захлопнул фолиант по гербологии, пальцы дернулись на обложке. — Разве я не потратил впустую весь вчерашний день в той сырой комнате? И к чему это привело?

Должен идти…

Когда не так давно по дому разнесся голос Кинсли, зовущий из другого мира, желание Векса спуститься в ритуальную комнату стало сильнее, чем когда-либо. Он знал, что она была в каменном круге по другую сторону завесы. Если бы он только последовал за огоньками туда, он мог бы…

Что мог бы?

Мог быть ближе к ней.

Ближе к ней, но в разных мирах.

Мог бы услышать ее, но никогда не понять.

Мог бы почувствовать ее, но не коснуться.

Мог бы получить еще более явное напоминание о том, что он сам это выбрал. Что он отослал ее прочь, прекрасно зная цену, которую заплатит за это.

— Ничего не выйдет, — пробормотал он, продолжая просматривать стопку. — Лучше потратить мое время здесь. Присматривая за нашим…

Его горло сжалось, и он стиснул зубы, прижимая руку к груди, как будто это могло унять пустую боль.

— Моим дом.

Но это исправление было ложью, горькой и подлой. Это место больше не принадлежало ему. За то короткое время, что Кинсли провела здесь, это место стало их