История отношений между русскими князьями Рюрикова дома - Сергей Михайлович Соловьев

над его матерью, или над его бояры и дьяки, которые в твоей государя нашего душевной грамоте писаны: и мне то лихо матери своей сказати сыну твоему ц[аревичю] Ивану и матери его в правду без хитрости, а не утаити ми того никак никоторыми делы, по сему хрестному целованью. А возметь Бог и сына твоего ц. Ивана, а иных детей твоих государя нашего не останетьжеся: и мне твой государя своего приказ весь исправити твоей царице в. к. Анастасие{1104}, по твоей государя своего душевной грамоте и по сему крестному целованью, о всем по тому, как еси государь ей в своей душевной грамоте написал».

В следующем месяце того же года взята была со Владимира третья запись с некоторыми против прежней дополнениями{1105}: удельный князь обязуется не держать у себя на московском дворе более 108 человек.

Несмотря на все эти записи, Владимир Андреевич не оставлял своих притязаний: в 1563 году, говорит летопись{1106}, «положил гнев свой (царь) на княгиню Ефросинью, да на сына ея, потому что прислал к царю в слободу княж[ий] Володимеров Андр. дьяк Савлук Иванов память, а писал многие государские дела, что кн. Ефросинья и сын ее многие неправды к царю чинят, и того для держать его скована в тюрме; а царь велел Савлука к себе прислати — и по его слову многие сыски были, и тех неисправления сысканы; и пред митрополитом и владыки царь кн. Ефросинье и сыну ея неправды их известил». После этого Ефросинья постриглась, но смуты не прекратились.

В 1566 году царь переменил брату удел: вместо Старицы и Вереи дал ему Дмитров и Звенигород{1107}. Еще в 1564 году, после Савлукова доноса, царь переменил Владимиру всех бояр и слуг: мы видели, что и отец Ивана употреблял те же средства для удержания удельных от восстания. Наконец, в 1569 году Владимир погиб от яду, как говорят некоторые{1108}иностранцы, но не от тайной отравы, как погиб Шемяка от прадеда Иванова Василия Темного; говорят, будто Грозный, укоряя двоюродного брата в умысле отравить его, заставил его самого выпить яд. Другие иностранцы говорят иначе о смерти Владимира{1109}; в наших летописях сказано только, что царь «повеле убити брата своего»{1110}.

Считаю приличным окончить описание борьбы Грозного с притязаниями старины следующими словами царя, в которых он высказывает свое право, бесправие удельных, стремление дружины восстановить старину, вызвавшее со стороны его отчаянные меры; царь пишет к Курбскому: «Аз восхищеньем ли, или ратью, или кровью сел на государство? Народился есми, Божиим изволением, на царстве; и не помню того, как меня батюшка пожаловал благословил государством, и взрос есми на государстве. А князю Владимиру почему было быти на государстве? От четвертаго удельнаго родился. Что его достоинство к государству? Которое у его поколенье? Разве вашея измены к нему, да его дурости? Что вина моя перед ним: что ваши же дяди и господа отца его уморили в тюрьме, а его и с матерью также держали в тюрьме. И я его и матерь от того свободи и держал в чести и в дружестве, а он было уже от того и отшел. И яз такия досады стерпети не мог: за себя есми стал! И вы почали против меня больше стояти, да изменяти; и я потому жесточайше почал против вас стояти: яз хотел вас покорити в свою волю, и вы за то как святыню Господню осквернили и поругали! Осердясь на человека, да Богу ся приразили»{1111}. В этих словах: «И вы почали против меня больше стояти, да изменяти; и я потому жесточайше почал против вас стояти» заключается разгадка ужасов царствования Грозного, разгадка борьбы, начавшейся при Боголюбском и при Иване IV доведенной до крайности, борьбы между старою и новою Русью, между родовым и государственным бытом.

Но в своей ожесточенной борьбе против обветшалых прав и притязаний Иван IV должен был встретиться с обычаем великим, священным. Несколько раз уже упоминал я об участии духовенства в означенной борьбе между старою и новою Русью, мы видели, что духовенство стояло за государственный быт против родового, могущественно способствовало торжеству первого, но, верное идее христианства, духовенство русское предоставило себе священное право среди отчаянной борьбы сдерживать насилия, не допускать торжествующее начало употреблять во зло свою победу на счет побежденного; усердно помогая московскому государю сломить гибельные для отечества притязания князей и дружинников, духовенство в то же самое время брало этих князей и дружинников под свой покров, блюло над их жизнию как членов Церкви, как членов тела Христова: такой великий смысл имел обычай митрополита и вообще духовенства печаловаться за опальных. Когда Иван Грозный, по его собственному выражению, почал жесточайше стояти против бояр, когда в отчаянной борьбе со стариною он придумал средство оторваться от этой ненавистной старины, отделившись от государства, от земли, окружив себя выборною дружиною, в челе которой вел открытую войну с изменниками своими, т. е. людьми, верными старине, с князьями, боярами, новгородцами, в это время царь необходимо должен был встретиться с правом митрополита печаловаться за опальных; легко догадаться, какой исход долженствовало иметь это столкновение царя с правом митрополита в самом пылу отчаянной борьбы, не допускавшей ни мира, ни даже перемирия. Митрополит с характером более уклончивым, видя такую борьбу, отстранился бы от нее; царь мог бы также отстранить духовенство от вмешательства в борьбу, выбрав человека, способного забыть предания предшественников.

Но к славе Грозного историк должен сказать, что это был царь в высокой степени добросовестный, царь вполне сознававший свои права, но с тем вместе сознававший и свои обязанности; добросовестность Грозного не могла допустить его поставить в челе Церкви человека недостойного, и таким образом Иван, отыскивая митрополита достойнейшего, отыскивал себе сильного противника — и нашел его: то был знаменитый Филипп.

С островов Белого моря, из Соловецкого монастыря царь вызвал Филиппа в Москву и объявил, что он должен быть митрополитом; Филипп отказывался от этой чести, царь настаивал; тогда соловецкий игумен сказал ему, что он не может быть митрополитом при опричнине.

До сих пор митрополит всея Руси ревностно помогал московскому князю стать государем всея Руси, собирать Русскую землю, утвердить в ней единство; но теперь опять это единство было нарушено опричниною, которая, по самому назначению своему, должна была стоять во враждебном отношении к земщине, и Филипп, верный преданиям русской митрополии, не хочет терпеть опричнины. «Аще царство разделится, запустеет», — говорил