История отношений между русскими князьями Рюрикова дома - Сергей Михайлович Соловьев

права. Вот что отвечает отъезжий боярин князь Курбский царю: «А еже пишеши, имянующи нас изменники для того, иже есмя принуждены были от тебя по неволе крест целовати, яко тамо есть у вас обычай, аще бы кто не присягнул, горчайшею смертию да умрет; на сие тебе ответ мой: все премудрые о сем згажаются, аще кто по неволе присягает или клянется, не тому бывает грех, кто целует, но паче тому, кто принуждает, аще бы и гонения не было; ащели же кто, прелютаго ради гонения, не бегает, аки бы сам себе убойца, противящеся Господню словеси: аще, рече, гонят вас во граде, бегайте в другий; аки тому и образ Господь Бог наш показал верным своим, бегающе не токмо от смерти, но и от зависти богоборных жидов»{1068}.

Прежде мы упоминали также о том, что царь Иван, с малолетства озлобленный на бояр, дарил своею доверенностию дьяков как людей новых, без старинных притязаний; при нем дьяки заведовали не только письменною и правительственною частью, но являются даже воеводами, каковы, напр., были дьяки Выродков{1069} и Ржевский; вот что говорит о дьяках Курбский: «Писари же наши русские, им же кн. великий зело верит, а избирает их не от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичев, или от простаго всенародства, а то ненавидячи творит вельмож своих»{1070}.

Но касательно проклятых грамот и дьяков кроме Курбского мы имеем еще свидетельство другого отъезжика: это письмо стрелецкого головы{1071} Тимофея Тетерина к дерптскому наместнику Мих. Яковл. Морозову. Тетерин, постриженный царем в монахи, свергнул с себя иноческий образ и отъехал; на укорительное письмо воеводы Морозова он отвечал следующее{1072}: «Называешь, господине, нас изменники не-подельно, и мыб, господине, и сами так, подобяся собаке, умели против лаяти, да не хотим того безумия сотворити, а были бы мы, господине, изменники тогды, коли бы мы, малыя скорби не претерпев, побежали от государева жалованья: а то, господине, и так виновата, что не исполнили долго Христова слова и апостольскаго, и не бежали от гонителя, а побежали уже во многих нестерпимых муках и от поругания ангельскаго образа. И ты, господине, бойся Бога, паче гонителя, и не зови православных христиан, без правды мучимых и прогнанных изменники. А твое, господине, честное Юрьевское наместничество не лучше моего Тимохина чернечества; был еси наместник пять лет на Смоленске, а ныне тебя государь даровал наместничеством Юрьевским с пригороды — что Турский Мутьянскаго (Волошского) воеводством; жену у тебя взял в заклад{1073}, а доход тебе не сказал ни пула; велел тебе две тысячи проести занявши, а Полукашину заплатите нечем; а невежливо, господине, молвити: чаю недобре тебе и верят! Есть у великаго князя{1074} новые верники дьяки, которые его половиною кормят, а большую себе емлют{1075}, которых отцы вашим отцам в холопство не пригожались, а ныне не токмо землею владеют, но и головами вашими торгуют. И Бог за грехи у вас, государь, ум отнял, что вы над женами и над детками своими и над вотчинами головы кладете, а их губите, а тем им не пособите. Смеем, государь, вопросити: каково тем женам и деткам, у которых мужей или у детей отцов различными смертьми побили без правды?»

Теперь обратимся к ответам Ивана Грозного. Прежде всего мы должны заметить, что положение царя в отношении к Курбскому было чрезвычайно выгодно: Курбский в свое оправдание не мог сказать даже того, что сказал Тетерин, Курбский не претерпел никакого гонения от царя; он покинул знамена отечества потому только, что сторона, которой он был членом, партия Сильвестра потеряла свое значение при дворе, подверглась опале, Курбский бежал потому, что друзья уведомили его об одном гневном слове, сказанном против него Иваном{1076}; но одного отъезда мало: Курбский становится предводителем польских войск, пустошит русские области; сын православной Церкви разрушает храмы православные.

В начале ответа Иван говорит о своем праве на престол, праве древнем, неизменном, неутраченном: «Самодержавства нашего почин от св. Владимира, родихомся во царствии, а не чюжое восхитихом»{1077}. Это свое право противополагает он устарелому, утраченному праву Курбского на княжество Ярославское. Что Курбский имел действительно притязания по крайней мере на титул князя ярославского, доказывает его переписка со многими лицами в Польше, где он величает себя князем Андреем Ярославским. Так как основные положения Курбского суть следующие: царь должен слушаться совета бояр, бояре имеют право отъезда, то основные положения царя, наоборот, суть следующие: царь не должен находиться ни под чьим влиянием; боярин, имеющий притязание на право совета, есть изменник: «Се ли совесть прокаженная, яко свое царство во своей руце держати, а работным своим владети не давати? И се ли сопротивен разуму, еже не хотети быти работными своими владенну? И се ли православие пресветлое, еже рабы обладаему и повеленну быти? Русское самодержавство изначала сами владеют всеми царствы, а не бояре и вельможи»{1078}. Последними словами царь намекает на образ правления в Польше, куда отъехал Курбский. Как защитник нового порядка вещей, как потомок государей московских Иван в ответ потомку ярославских князей высказывает цель своего правления и превосходство нового порядка вещей, превосходство единовластия; приводя слова апостола Павла, царь сравнивает старую и новую Русь с ветхим и новым заветом: «И аще убо, якоже вместо креста, обрезание тогда потребно быша; тако и вам вместо царскаго владения потребно самовольство. Тщужеся со усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единаго истиннаго Бога, в Троице славимаго, и от Бога даннаго им государя; а от междоусобных браней и строптиваго жития да престанут, ими же царствия растлеваются. Аще убо царю не повинуются подовластные, никогда же от междоусобных браней престанут. Или се сладко и свет, яко благих престати и злое творити междоусобными браньми и самовольством?»{1079}

В этих словах самое высокое понятие о царской власти: истина и свет для народа — да познает Бога и от Бога данного ему государя. Но кроме государственного смысла эти слова имеют еще смысл исторический: неужели новый порядок вещей, при котором Русь приводилась в сознание своего единства в едином царе, при котором явился наконец наряд и смолкли усобицы, неужели этот новый порядок вещей хуже прежнего времени, времени кровавых междоусобий и нестроений: «или се сладко и свет, яко благих престати и злая творити междоусобными браньми и самовольством!»

При таком