Безнадега - Стивен Кинг

Весь этот разговор, не говоря уже о наглом, угрожающем тоне, настолько не соответствовал образу матери, запечатленному в памяти Дэвида, что он просто зашагал дальше. Не мог не зашагать. Мамми шла по его следу. Да, Мамми медлительна, но Дэвид смекнул, что это одна из уловок, с помощью которых Мамми настигала свои жертвы: пользовалась своей древнеегипетской магией, создавая препятствия на их пути.

— Держись от меня подальше! — закричала разлагающаяся лжемать. — Держись от меня подальше, не то я превращу тебя в камень во рту бога! Станешь кан тахом в кан таке!

— Тебе этого не сделать, — спокойно ответил Дэвид. — И ты не моя мать. Моя мать вместе с моей сестрой на небесах, у Бога.

— Глупость какая! — вознегодовал оборотень. В горле у него клокотало, как у копа. Изо рта вылетали кровь и зубы. — Надо же такое сморозить. Твой приятель, преподобный Мартин, смеялся бы над этим битый час, если бы ты подносил ему виски и пиво. Правды в этом не больше, чем в рыбах и лошадях Биллингсли! И не надо убеждать меня, что ты в это веришь. Ты же умный мальчик. Не так ли, Дэйви? Даже не знаю, смеяться мне или плакать! — Оборотень злобно улыбнулся. — Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни… для таких, как мы. Только боги, кан тахи, кан таки, могут…

Внезапно Дэвид понял истинную цель этой лекции — задержать его. Задержать, пока Мамми не догонит и не задушит его. Он шагнул к этой твари, выдававшей себя за его мать, и сжал ей голову. Неожиданно для себя самого Дэвид рассмеялся, потому что сцена эта живо напомнила ему религиозные телепрограммы всех этих безумных проповедников. Они сжимали головы своим жертвам и вопили: «Болезнь выход-и-и-и-т! Опухоли выход-я-я-я-т! Ревматизм выход-и-и-и-т! Во имя Иииисуса!» Вновь беззвучная вспышка, но на этот раз не осталось и тела. Дэвид стоял на тропе один.

Он пошел дальше, с печалью в душе обдумывая сказанное лжематерью. Нет никаких небес, нет никакой загробной жизни для таких, как мы. Возможно, это правда, а может, и нет. Это ему знать не дано. Но оборотень сказал также о том, что Бог допустил убийства его матери и сестры, а вот это правда… тут не поспоришь.

Впереди показался дуб с «вьетконговским наблюдательным постом». На земле, рядом с деревом, лежала серебряно-красная обертка от шоколадного батончика «Три мушкетера». Дэвид наклонился, поднял ее, сунул в рот и, закрыв глаза, высосал остатки шоколада. Бери, ешь, услышал он слова преподобного Мартина, их подсказала память, голос Мартина не зазвучал в его голове, но от этих слов на душе стало легче. Сие есть Тело Мое, за вас ломимое[71]. Дэвид открыл глаза, боясь, что сейчас увидит перед собой пьяную физиономию и пустые глаза преподобного Мартина, но не увидел.

Дэвид выплюнул обертку и взобрался на «вьетконговский наблюдательный пост», ощущая сладкий привкус шоколада во рту. Взобрался в грохот рок-н-ролла.

Кто-то, скрестив ноги, сидел на платформе и всматривался в лес на Медвежьей улице. В такой позе любил сидеть Брайен: скрестив ноги и обхватив подбородок ладонями. На какое-то мгновение Дэвид подумал, что перед ним его закадычный друг, только уже ставший взрослым. Дэвид решил, что из этой ситуации он выкрутится. Все-таки ему придется иметь дело не с разлагающейся пародией на его мать или пумой с головой Одри Уайлер.

На плече молодого человека висел радиоприемник. Не плейер с радио, а более старая модель. Кожаный чехол украшали две наклейки: желтая улыбающаяся рожица и пацифик. Музыка доносилась из маленького динамика. Гитары, ударные и четкий речитатив певца: «Мне плохо… мне совсем плохо… спросите нашего семейного доктора, что со мной…»

— Брай? — произнес Дэвид, хватаясь за край платформы и подтягиваясь на руках. — Это ты?

Мужчина повернулся. Худой, черноволосый, в бейсбольной кепке, джинсах, серой футболке, больших солнцезащитных очках, Дэвид видел в них свое отражение. Первый человек, встреченный Дэвидом в его… как и назвать-то… он не знал.

— Брайена здесь нет, Дэвид.

— Тогда кто же вы? — Если бы парень в солнцезащитных очках начал кровить или разлагаться, как Энтрегьян, Дэвид кубарем скатился бы с дерева, не задумываясь над тем, что внизу его может поджидать Мамми. — Это наше место. Мое и Брая.

— Браю сюда не попасть, — ответил черноволосый. — Брай, видишь ли, живой.

— Я вас не понимаю. — Но, к сожалению, Дэвид очень даже хорошо его понял.

— Что ты сказал Маринвиллу, когда тот пытался говорить с койотами?

Дэвид вспомнил не сразу, что было неудивительно, потому что сказанное им исходило не от него. Он лишь служил передаточным звеном.

— Я сказал, что он не должен говорить с ними на языке мертвых. Только слова эти не мои, я…

Мужчина в солнцезащитных очках остановил его взмахом руки.

— Маринвилл пытался говорить на том языке, на котором сейчас говорим мы: «Си ем, тоу ен кан де лаш». Понимаешь?

— Да. «Мы говорим на языке бестелых». — Дэвид задрожал всем телом. — Я тоже умер… да? Я тоже мертв.

— Нет. Ты ошибаешься. Секундочку. — Мужчина прибавил звук приемника, и оттуда донеслось: «Ты можешь сказать мне… что мучит меня… И отвечал он: да-да-да…» Он улыбнулся. — «Рэскелз». Поет Феликс Кавальер[72]. Круто?

— Да, — согласился Дэвид, не кривя душой. Он мог бы слушать эту песню весь день. Она вызывала воспоминания о пляже и стройных девушках в бикини.

Мужчина в бейсбольной кепке еще несколько секунд слушал Феликса Кавальера, а потом выключил радио. Правой рукой. Когда он брался за тумблер, Дэвид увидел шрам на запястье. Словно в свое время мужчина пытался покончить с собой, перерезав вены. Тут же в голову Дэвида пришла другая мысль: может, не просто пытался, но и добился своего? Разве они не в Стране мертвых?

Дэвид сумел подавить бьющую его дрожь.

А мужчина снял кепку, вытер ею шею, вновь надел и пристально посмотрел на Дэвида.

— Это Страна мертвых, но ты исключение. Ты особенный. Не такой, как все.

— Кто вы?

— Не имеет значения. Просто член фэн-клуба «Янг рэскелз» и Феликса Кавальера. — Мужчина огляделся, вздохнул, чуть улыбнулся. — Но вот что я тебе скажу: меня совсем не удивляет, что Страна мертвых расположена в пригороде Колумбуса, штат Огайо. — Он вновь посмотрел на Дэвида, и улыбка его исчезла. — А теперь пора переходить к делу. Времени у нас в обрез. Когда ты проснешься, у тебя, между прочим, будет болеть шея, и поначалу ты не поймешь, где находишься. А проснешься ты в кузове грузовика Стива Эмеса. У твоих друзей возникло неодолимое желание покинуть «Американский Запад», и я, надо сказать, не стал бы их за это винить.