Безнадега - Стивен Кинг

Стив взял фонарь, осветил рыбу Биллингсли, такую веселую, радостную, и не удивился, обнаружив, что она ему совсем разонравилась. Кто же смеется в доме с привидениями? Он выключил фонарь.

— И что вы об этом думаете, босс?

— Не надо так меня звать, Стив. Меня с самого начала это коробило.

— Хорошо. Так что вы об этом думаете, Джонни?

Джонни огляделся, словно хотел убедиться, что они по-прежнему одни. Потом достал три таблетки аспирина, бросил в рот, проглотил. И тут Стив заметил поразительную вещь: несмотря на распухший нос и накопившуюся усталость, Джонни выглядел моложе, чем в тот день, когда садился на мотоцикл.

Джонни поморщился, аспирин не сахар.

— Мамашка Дэвида.

— Кто?

— Скорее всего. Подумай сам, и увидишь, что все сходится.

Стив подумал и увидел, что по-другому просто быть не может. Он не мог точно определить, в какой момент история Одри Уайлер разошлась с истиной, но твердо знал, что причина происшедших с ней изменений — камни, которые она называла кан тахи. Тех еще изменений. И с Эллен Карвер могло произойти то же самое.

Внезапно Стива пронзила мысль, что Мэри Джексон лучше было бы умереть. Ужасно, конечно, но в такой ситуации смерть не самый плохой исход. Он сам предпочел бы отправиться на тот свет, нежели попасть под чары кан тахов. Потому что видел, что происходит с человеком после того, как у него отбирают кан тахи.

— И что же нам теперь делать? — спросил Стив.

— Выметаться из города. Любым способом.

— Хорошо. Если Дэвид все еще без сознания, мы его понесем. Пошли.

И они направились в вестибюль.

Дэвид Карвер шагал по Андерсон-авеню мимо школы Западного Уэнтуорта. По стене тянулась желтая надпись: «В ЭТОЙ ТИШИ ВСЯКОЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ». Он обогнул угол и двинулся дальше по Медвежьей улице. Это его позабавило: все-таки школу и лес на Медвежьей улице разделяли девять больших пригородных кварталов, но во сне может случиться и не такое. Скоро он проснется в своей спальне и школа с Медвежьей улицей вновь окажутся разнесенными в пространстве.

А впереди посреди улицы стояли три велосипеда. На седлах. И их колеса медленно вращались.

— Фараон сказал Иосифу: мне снился сон, и нет никого, кто бы истолковал его, а о тебе я слышал, что ты умеешь толковать сны[68].

Дэвид посмотрел на другую сторону улицы и увидел преподобного Мартина. Пьяного, небритого. В одной руке он держал бутылку виски. У ног растекалась лужа блевотины. Дэвид едва не отвел взгляд. Чего смотреть в пустые, мертвые глаза.

— И отвечал Иосиф фараону, говоря: это не мое; Бог даст ответ во благо фараону[69]. — Преподобный Мартин отсалютовал Дэвиду бутылкой и поднес ее ко рту. — Иди за ними. Теперь мы попробуем выяснить, знаешь ли ты, где был Моисей, когда погасли огни.

Дэвид пошел дальше. Хотел было обернуться, но в голову закралась неприятная мысль: если он обернется, то увидит Мамми, ковыляющую следом, обернутую старыми тряпками и обсыпанную пряностями.

Он прибавил шагу.

Проходя мимо велосипедов, Дэвид услышал, что одно из вращающихся колес противно дребезжит. Звук этот напомнил ему о флюгере, который с таким же дребезжанием вращался на крыше «Пивной пены»: гном с мешком золота под мышкой. В…

Безнадега! Я в Безнадеге, и это сон! Я заснул, начав молиться, я на втором этаже старого кинотеатра!

— Но пусть знают, что был пророк среди них[70], — послышался чей-то голос.

Дэвид посмотрел на другую сторону улицы и увидел мертвую дикую кошку, пуму, висящую на знаке ограничения скорости. Пуму с человеческой головой. Головой Одри Уайлер. Ее усталый взгляд остановился на нем. Дэвиду показалось, что Одри попыталась улыбнуться.

— Но если он скажет тебе: «Давай поищем других богов», — ты не должен верить ему.

Дэвид отвернулся, скорчил гримасу и, к полному своему изумлению, увидел на Медвежьей улице Пирожка, свою маленькую сестричку, стоящую на крыльце дома его друга Брайена (Брайен никогда не жил на Медвежьей улице, но сон не считался с реалиями жизни). Она держала в руках Мелиссу Дорогушу.

— Все-таки мистер Большой Теневик — это он, — сказала Кирсти. — Теперь ты это знаешь?

— Да. Знаю, Пирожок.

— Иди побыстрее, Дэвид. Мистер Большой Теневик настигает тебя.

До его ноздрей донесся запах старых тряпок и пряностей, поэтому он прибавил ходу. Впереди в зазоре меж кустов начиналась «тропа Хо Ши Мина». Раньше ничто не мешало свернуть на нее с тротуара, разве что надпись на асфальте «КЭТИ ЛЮБИТ РАССЕЛА», а теперь тропу охраняла древняя каменная статуя, не кан тах — маленький бог, а кан так — большой бог. Шакал с вывернутой головой, оскаленной пастью, выпученными, горящими яростью глазами. Одно ухо откололось или его уничтожила эрозия. А из пасти высовывался не язык, а человеческая голова — голова Колли Энтрегьяна в шляпе а-ля медвежонок Смоки.

— Страшись меня и уйди с этой тропы, — заявил торчащий изо рта шакала коп приближающемуся Дэвиду. — Ми тоу, кан де лаш. Страшись бестелого. Есть другие боги, кроме твоего. Кан тах, кан так. Ты знаешь, я говорю правду.

— Да, но мой Бог силен, — буднично ответил Дэвид. Он сунул руку в пасть шакала и схватил говорящий язык. Дэвид услышал, как кричит Энтрегьян, почувствовал его крик, вибрация передалась через пальцы. А мгновением позже голова шакала взорвалась беззвучной вспышкой. Осталось лишь каменное туловище.

Дэвид свернул на тропу и заметил, что взгляд его то и дело натыкается на растения, которые он никогда не видел в Огайо: колючие кактусы и звездчатые кактусы, терескен шерстистый, мичелла волнистая, перекати-поле. И тут на тропе появилась его мать. С почерневшим, изрезанным морщинами лицом, настоящая старуха. С вываливающимися глазами. Ужас и печаль охватили Дэвида.

— Да, да, твой Бог силен, тут спорить не о чем. — Она продолжала разговор, начатый Энтрегьяном. — Но посмотри, что он сделал со мной. Разве такая сила достойна восхищения? Стоит ли иметь такого Бога? — Она протянула к нему руки, показывая гниющие ладони.

— Бог этого не делал. — Из глаз Дэвида полились слезы. — Это сделал полицейский!

— Но Бог это допустил, — возразила она, и один ее глаз вывалился на щеку. — Тот самый Бог, который позволил Энтрегьяну столкнуть Кирсти с лестницы и повесить ее труп на крюк, чтобы ты его там нашел. Что же это за Бог? Отвернись от него и обними моего бога. Мой хотя бы честен, когда речь заходит о жестокости.

Весь этот разговор, не говоря уже о наглом, угрожающем тоне, настолько не соответствовал образу матери, запечатленному в памяти Дэвида, что он просто зашагал дальше. Не мог не зашагать. Мамми шла по его следу. Да, Мамми медлительна, но Дэвид смекнул, что это одна из уловок, с помощью которых Мамми настигала свои жертвы: пользовалась своей древнеегипетской магией, создавая препятствия на их пути.