Дневники - Николай Мордвинов

Радоваться мне или горевать, не разберу. Переболело, да и сил много надо, чтобы начать вновь подниматься на эту гору.

Ю.А.:

— Как тебе мыслится спектакль?

— Фильм значительно проигрывает из-за жизненно бытовых оправданий. Пьеса этого не терпит. Чем обобщенней, строже, лаконичней будет решение ролей, мизансцен, тем более выиграет спектакль. Но строгость от выисканности решения, а не от случайного. Я убежден также, что некоторая лермонтовская чертовщинка должна остаться. Что, кстати, мне кажется, очень трудно понять Оленину. Плятт создал бы затравленного, злобного, мстительного, но несчастного, несильного Неизвестного. Это решение, возможно, самое верное для нашего века, спектакля, театра. Правдивей всего.

1951

26/I

Смотрел «Младшего партнера».

Это спектакль Завадского. Видишь любовно построенные мизансцены, отточенность, чего я не замечал уже давно и даже в «Рассвете».

Думаю, что реперткомщики будут придираться к музыке и танчикам и очень плохо сделают, потому что, не будь этого гарнира — вкусного, порой характеризующего больше, чем тексты Первенцева, спектакль не стали бы смотреть. Автор пока очень по-газетному мыслит на сцене. Я попробовал было ему сказать, но в ответ не услышал ничего…

Не будь Ю.А. и этих удач, пьеса не могла бы считаться «игральной». Как бы там ни было, но Чехов или демократ из демократов Горький так не разговаривали, так не вели себя, как авторы, с которыми мне приходится встречаться.

6/II

Пришла ко мне Образцова:

— Как вам понравилась моя книга?

— Я сказал о ней в своем письме к вам из Одессы. Вы не дали мне возможности изменить мою точку зрения на эту работу.

— И это все из-за Отелло?

— Не только.

10/II

…Кстати, об основной линии роли Отелло студентка мне сказала: «Подошла я к рядовому рабочему парню и спрашиваю: «Что же, все-таки, Отелло из ревности, что ли, убил Дездемону, или еще почему?..» На что он ответил: «Ты же слышала, как он сказал про сокола: «Лети!» — стало быть, не стоит она его, а не потому, что он ревнив».

Очень интересно.

Спектакль вызывает живой интерес, и чрезвычайно обидно, что мы никак не можем сохранить его от развала… Инертность одних, делячество других делают нашу борьбу за спектакль бесплодной…

11/II

Прочел рецензию на «Джона»[289] Вирты.

Как мог написать такую статью человек, пьесы которого разыгрывались мхатовцами, человек, который сидел на репетициях со Станиславским, Немировичем… Такой не имеет права не разбираться в актерском исполнении и особенно в таком, где для рядового зрителя все ясно, где обывателю видны нитки…

Что он, безвкусный человек или лжец бессовестный?!

Когда же, наконец, появится ребенок; который скажет, что «король гол!»?

15/II

Мне пятьдесят лет! Какое безобразие. Не заметил, как подкрался рубеж…

Как быстро катится время. Ничего не успеваешь сделать. Очевидно, уже все сроки пропущены, и так и не успеешь ничего… А мы так расточительны, так непростительно, безобразно расточительны… так небрежны к своему времени…

17/II

Опять вел беседу со студентами Театрального института.

Слава о прошлой беседе хорошая. Сегодня на беседу собралось еще больше народу. Слушали внимательно. Приняли восторженно. Совета моего хотят, ему верят. Это мне очень дорого, очень. Может быть, и вправду не бесполезно я потратил свои годы?

Сегодня особенно горячие и долгие аплодисменты вызвало мое обращение к молодым театроведам о том, чтобы они так же горячо принимали к сердцу удачи и промахи актеров, как принимает их он сам. Чтобы его достижения были так же дороги, а неудачи или ошибки так же огорчительны театроведу, как и самому актеру, не меньше, потому что они вместе делают искусство страны, должны делать вместе. «Я бы хотел, чтобы вас не приучали во что бы то ни стало быть «критиками», а чтобы вас научили любить искусство».

20/II

ЛЕНИНГРАД

А город[290] каждый день все новый и новый. Каждый день разный Исаакий. Теперь он темный, то серый, то как старик заснувший, то стройный и устремленный ввысь… Сегодня он седой. Так, очевидно, и настоящий человек или истинное произведение искусства — каждый день иное, новое, раскрывающее время от времени свои тайны.

И все же я с удовольствием уезжаю в Москву. Там легче дышится, легче живется. Весь город светлее, жизнерадостнее, несмотря на путаность улиц, разнобой архитектуры, несмотря на безумную суматоху и сравнительно сдержанный прием меня в Отелло… Сыграть такие роли, как Щукин, я бы хотел сейчас. Очень тоскую по большому человеку. Тем более, что вижу: играют их только подражая, имитируя, а нужно вскрыть большие, исключительные духовные богатства, а не внешнее сходство, хоть и самое точное. Восковые куклы тоже точны, даже цветные… Имитируют, не живут, не думают, не решают. А чтобы думать, решать, жить, надо быть актером, а не имитатором.

Черт знает что такое, готов, могу, хочу и… нет возможности.

14/IV

Замечания Ю.А. по поводу прошлого спектакля «Отелло»:

Для меня:

«Смотрел в прицеле на работу над «Маскарадом». Роль должна быть сделана еще мощнее. Но проследи, чтобы не перенести в Арбенина — Отелловское. Тем более, что роли очень во многом перекликаются.

Понравился первый акт и рассказ. Рассказывать еще обобщенней. Обоготворять Дездемону.

Третий акт. Не рассчитываешь силы. Много звука, когда можно и без него, обкрадываешь себя. Отелло полон планов и вдруг… крушение… — это можно играть даже шепотом. Это должно стать новым трамплином. Тут можно стоять в паузе, не боясь ее, стоять, как нищий. Для следующей вспышки.

Кульминационная точка в твоей роли — «Мирра», сегодня недобрал. Великое, прекрасное место. Ты потерял все то, что нашел.

Клятва — мобилизация.

Приобрел много интересного. Роль стала твоей сущностью. Огромное твое счастье, что ты играешь такую роль. Сколько актеров не имеют этой возможности.

Меньше экспрессии при выбеге в третьем акте во второй половине. Много междометий при рассказе Яго о Кассио («ногу на бедро»). Не злоупотребляй междометиями, теперь они ни к чему. Роль приняла другое направление, а возгласы акцентируют на дикарстве. Он непосредствен, искренен, а дик — с точки зрения венецианцев. Он умница у тебя, и этим дорожи. «Бесхитростная ревность», не могущая ни лгать, ни обманывать, это — Отелло.