Сергей Николаевич Булгаков - Коллектив авторов

в сведении ее преимущественно к началам политического утилитаризма, к натурально-человеческой звериности»[967]. Секуляризируются и носители власти, которые «теряя веру в церковную для нее опору и живое чувство религиозной связи с подданными, все больше становились представителями вполне светского абсолютизма, борющегося с подданными за свою власть под предлогом защиты своих священных прав: священная империя, накануне своего падения, вырождается в полицейское государство, пораженное страхом за свое существование»[968]. Народ проникался утилитарным пониманием власти, а утилитаризм в политике есть перманентная революция, то скрытая, то вспыхивающая.

После Февральской революции 1917 года Булгаков писал в примечании о «тяжелой болезни русского самодержавия и перспективе возможного его исчезновения»[969]. Харизматическая власть царей заменяется народобожием, мистической «волей народной», «гуманистической теократией». Государство становится «лжецерковью», «земным богом». Булгаков пророчествовал – народобожие потребует для себя личного воплощения: «Государственность народобожия рано или поздно должна получить такого личного главу, который всем существом своим вместит притязания царства от мира сего. Этим и будет предельно выявлена мистика человекобожия в сознательном противлении христианству»[970]. Человечеству следует пережить период полной секуляризации, «отрицательное откровение о власти», чтобы могло явиться «новое откровение о власти». В этом и состоит положительная сторона секуляризации[971]. Вся человечески-относительная правда секулярного государства не может угасить тоски по теократическому государству. И «земной бог» уступит место «Белому Царю». Речь идет о «преображении власти, которое и будет новозаветным о ней откровением», о котором «возможны одни только чаяния да смутные предчувствия: где, когда, как зримо или незримо миру, не знаем»[972]. Здесь можно вспомнить ныне угасшее увлечение идеями монархизма в начале перестройки. Новое откровение власти будет «явлением теократии, предваряющее ее окончательное торжество за порогом этого эона»[973]. Для русского народа эти чаяния выражены в идее «Белого Царя», т. е. святого правителя, который осуществит Царствие Божие на земле.

В июне 1917 года Булгаков говорил: «Как ни была глубока и значительна идея православного царства сама по себе, но все труднее становилось узнавать ее в истории, где монарх принимал обличье языческого Ксеркса, а на церковную жизнь тяжело ложилась казенщина»[974].

После революции Булгаков вопрошал: «Зачем победа без Царя?», «Зачем Царьград без Царя?» Только для царя, а не для Милюкова приличествует Царьград: «Ведь для Царя приличествовал Царьград, он был тот первосвященник, который мог войти в этот алтарь, он и только он один. И мысль о том, что в Царьград может войти Временное правительство с Керенским, Милюковым, была для меня так отвратительна, так смертельна, что я чувствовал в сердце холодную, мертвящую пустоту»[975]. Задумываясь о причинах революции, Булгаков пришел к выводу, что все царствование Николая II было «сплошным и непрерывным самоубийством самодержавия». При этом ни Николай II, ни его семья не были виновниками этого самоубийства: «Это самоубийство было предопределено до его рождения и вступления на престол»[976]. Царь был «монархом-самоубийцей» без своей личной вины, он не был ответствен за зло, ему не принадлежащее[977]. В феврале 1923 года Булгаков записал в константинопольском дневнике: «И как становится ясно, что помимо интеллигенщины произошло самоубийство самодержавия в лице лично почти святого царя»[978]. Вслед за Царем вступила на крестный путь и Россия: «Россия вступила на свой крестный путь в день, когда перестала открыто молиться за Царя»[979].

В ноябре 1917 года Булгаков на Священном Соборе Православной Российской Церкви сделал основной доклад о правовом положении Церкви в Государстве. Здесь Булгаков возвращался к вопросу об отношении Царя и Государства. Господство христианской Церкви в Государстве Булгаков считал «сомнительным даром Константина». Но основной мыслью Константина было понимание государственной деятельности как церковного служения: «Римский император признал, что Государство должно быть вдохновляемо Церковью и что оно призвано к осуществлению церковной задачи»[980]. Эта мысль Константина воплощалась в России. Но с Петра I, когда «в отношения между Церковью и Государством вторглась протестантская стихия», возник «цезарепапизм»[981]. Связь Церкви и Государства стала излишне тесной: «Церковь была окована цепями Государства и в тело ее въелась ржавчина этих цепей»[982]. Эти цепи разорваны, но «Церковь не должна быть безучастною к Государству, а, напротив, должна требовать соответствия жизни Государства началам Церкви»[983]. Не умер и цезаре-папизм, он превратился в «эс-эро-папизм, большевизмо-папизм, демократизмо-папизм». Род папизма явило и Временное правительство, которое предписало: «Собор вырабатывает законы, которые он вносит на уважение Временного Правительства»[984].

И все же Булгаков остался принципиальным монархистом. О настроениях Булгакова в белом Крыму свидетельствует письмо В. А. Маклакова к Б. А. Бахметеву от 21 октября 1920 года: «Булгаков стал монархистом. Это явление для соловьевца-теократа ничего странного в себе не заключает… <…> В области политической Булгаков против даже парламентской монархии, он хотел бы просто возвращения к самодержавию; он признает, что никаких шансов на успех у него нет, но так как он не политик, и не тактик, он проповедник, то это вопрос об успехе его не касается»[985].

13 ноября (н. с.) 1924 года в Праге состоялось заседание Братства во имя св. Софии Премудрости Божией «О царской власти». Обсуждалась книга М. В. Зызыкина «Царская власть и закон о престолонаследии в России» (София, 1924). Вступительное слово к беседе произнес Булгаков. Он утверждал, что «идея православного царя не есть для церкви политическая идея, а чисто религиозная концепция: власть понимается как служение церкви и потому повиновение власти есть послушание церкви»[986]. Царь один и един, «харисмы, данные всей церкви, осуществляются в личности» царя. Персоналистически понял это утверждение Булгакова Н. О. Лосский: «Отец С. Булгаков указал другое важное соображение о ценности именно царской власти, указав, что благодать Св. Духа сообщается непременно лицу»[987]. Булгаков считал, что восстановление царской власти должно идти не сверху, а «снизу, из народной жажды в царе»[988], а поэтому царь должен быть избран[989]. Послушание царю есть «послушание на основе свободы». Каждый христианин обладает «царственным священством» и «богосыновством». Это и есть церковное понимание «демократии». Этим для царя «очерчена непреходимая граница»[990]. В послании ап. Павла к римлянам сказано: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13. 1). Булгаков истолковал эти слова так: «Этим давалось понять, что зло анархии так мучительно, велико и опасно, что Сам Господь установил власть, чтобы его пресекать»[991]. Лучше тиран, чем анархия. Зызыкин говорил о «православном легитимизме» царствующего